Власть и наука - Валерий Сойфер

"Коротко теперь о том, что, мне кажется, члены ЦК КПСС ожидают от моего выступления и к чему, признаюсь, меня больше всего тянет...

Исходя из самых глубоко и наиболее спорных биологических теоретических положений, нам удалось на ферме... в Горках Ленинских... получить коров, которые все до одной -- жирномолочные. В среднем процент жира в молоке в полученном стаде не ниже пяти" (142).

Теперь, сказал Лысенко, стоит задача это стадо быстро размножить, и тогда страна будет и с молоком, и с маслом, и с прекрасным мясом. Заключительную фразу он сформулировал коряво, но произнес ее с вдохновением:

"Вообще, товарищи, нет конца, сколько в наших колхозных и совхозных условиях можно решать практических агротехнических и зоотехнических вопросов, познавая все глубже и глубже законы жизни и развития растений, животных, микроорганизмов. Для нас, биологов, это радость и счастье творческого труда. Сердечное спасибо советскому народу, Коммунистической партии и правительству Советского Союза и лично Никите Сергеевичу Хрущеву за большую заботу и внимание к науке и работникам науки" (143).

И снова достойная публика наградила аплодисментами достойного её героя.

Спектакль можно было заканчивать. Главные роли были сыграны, злодеи посрамлены. Еще несколько статистов исполнили свои проходные роли. Превосходно выступил "человек от сохи", "из народу" -- председатель колхоза имени Ленина Чувашской АССР С.К.Коротков. С его слов, колхоз был передовой -- всё у них росло, цвело и доилось лучше, чем у других. Иначе и быть не могло:

"Мы развиваем сельскохозяйственное производство на основе мичуринской науки" (144).

А тревожила председателя одна беда -- плохое поведение ученых, не дающих нормально трудиться товарищу Лысенко:

"Товарищи, я не видел других таких ученых, с которыми мне приходилось встречаться на протяжении 30 лет, которые бы так помогали производству, как Трофим Денисович Лысенко. И вот некоторые недобросовестные люди начинают оплевывать нашу мичуринскую науку. Я прошу защитить дело наших ученых-мичуринцев" (145).

Да, теперь деваться было некуда. Надо было срочно принимать меры. Пора было защищать "нашего" Трофима Денисовича12.

Заключительный аккорд, прозвучавший на пленуме, также был интересным. Председательствовавший на заседании Аристов, встав, обратился к присутствующим:

"Аристов. Предлагается избрать редакционную комиссию для выработки резолюции по докладу Н.С.Хрущева в следующем составе: ... [зачитывает -- В.С.]. Вот состав редакционной комиссии. Какие будут замечания?

Г о л о с а . Принять" (147).

По традиционным нормам голосования менять что-то в принятом документе не годится. Но вдруг из Президиума раздался одинокий голос, назвавший еще одну забытую фамилию. Голос принадлежал столь влиятельной в партии персоне, что А.Б.Аристову -- секретарю ЦК пришлось, забыв всякие нормы и традиции, внести в уже принятый список еще одно добавление:

"Аристов. Предлагается ввести в состав комиссии тов. Лысенко. Других предложений нет? Состав комиссии принимается" (148).

Так беспартийному Лысенко была оказана еще одна -- совсем незаконная, но зато исключительная почесть -- ему поручили редактировать важный партийный документ. Такого дела Сталин ему никогда бы не поручил.

18 декабря в "Правде" на 1-й странице появилась речь Мустафаева с осуждением позиции "Ботанического журнала" (149), а на 3-й странице -- речь Лысенко (150). В Академии наук официальное объявление о смене редколлегии "Ботанического журнала" дотянули до января13. Только тогда в "Вестнике Академии наук СССР" появилось сообщение:

"20 января 1959 г. состоялось расширенное заседание Президиума АН СССР и Отделения биологических наук совместно с активом Отделения, рассмотревшие в свете решений декабрьского Пленума ЦК КПСС работу и задачи Отделения биологических наук" (151).

Однако тон постановления, принятого на этом заседании, коренным образом отличался от тона прежних подобных решений, принимавшихся в сталинские времена. Текст начинался с каких-то длинных, вязких фраз о "несомненных успехах", "решении задач". Страшные императивы исчезли вовсе, и понять, что это и есть ответ на жесткую критику аж на самом Пленуме ЦК партии -- было трудно. Аутодафе в духе 1948 года не получилось. Лишь после утомительно длинных абзацев с расплывчатыми формулировками следовал нужный пункт:

"... некоторые биологи, вместо того, чтобы сосредоточить все силы на дальнейшем творческом развитии советской биологии и использовании ее достижений в народном хозяйстве, поставили чуть ли не главной своей задачей критику отдельных положений мичуринского учения и дискредитацию достижений акад. Т.Д.Лысенко и его последователей...

Задачу критики отдельных положений мичуринского учения, и в частности достижений академика Т.Д.Лысенко и его последователей ставил перед собой в течение последних нескольких лет "Ботанический журнал". Такое отношение его редакционной коллегии было неправильным и мешало развитию советской биологии..." (152).

Потом опять шло совсем не то, чего следовало ждать, какая-то опереточная суета врывалась в серьезный документ, долженствующий быть сугубо осудительным; неведомо откуда протискивалась назидательная фраза, сказанная будто нарочно, с издевкой (уж, не в адрес ли Лысенко и его последователей):

"Научная критика должна быть проникнута духом доброжелательности и взаимопомощи" (153).

И только после всего этого -- долгожданное:

"Участники заседания признали правильной данную газетой "Правда" критику ошибочной позиции, которую занимала редакционная коллегия "Ботанического журнала"" (154).

И в этом признании снова была какая-то двусмысленность: ну, конечно, "Правда" выступала, слов нет. Но ведь и на Пленуме о том же говорилось, так что же это скрывать! Так и хочется аршинными буквами выписать это слово, кулаком стукнуть -- да, при чем тут "Правда", ведь и на самом ПЛЕНУМЕ ...!!!

А дальше шло уж совсем фантасмагорическое: в постановление был вписан пункт наиважнейший. Было предложено немедленно осуществить мероприятие, которого Лысенко с 1956 года с ужасом ждал и от которого всеми силами отбивался:

"Необходимо реализовать постановление Президиума от 1957 года о создании Института радиационной и физико-химической биологии и обеспечить участие в его работе физиков и химиков" (155).

Все потуги -- не пустить физиков и химиков в биологию и помешать Энгельгардту создать свой институт -- провалились. Решение же о новом составе редколлегии (и в нем, наконец-то, упоминание о Пленуме, но петитом, несерьезно, походя) засунули куда-то вглубь "Вестника АН" на 112-ю страницу (156). Сукачева сняли, сукачевцев заменили, всё как-то тихо, без фанфар.

А Несмеянова -- этого злейшего врага -- не сняли. И в адрес других критиков, всяких там таммов, кнунянцев, дубининых -- ни слова. Правда, вскоре Энгельгардта с поста академика-секретаря биологического отделения сместить удалось. На его место продвинуть своего -- Сисакяна -- удалось! (хоть и исполняющим обязанности: не академик до сих пор!) Но кто бы мог предвидеть, что этот самый преданный из преданных тут же начнет козни строить -- и к Несмеянову подлаживаться, и с врагами якшаться, и в их дудку дудеть!

Хрущев вмешивается в работу Сибирского Института цитологии и генетики

Болезнь организационных неурядиц, пустой суеты -- обычная для учреждений, создаваемых внови, -- не поразила тех, кто собрался в Сибири в новом научном центре. Дела спорились. А это, чем дальше, тем больше волновало Лысенко, и он, как только мог, "сигнализировал" Хрущеву, что в Сибири вместо науки развели бесполезную для страны ерунду, на которую уйдут деньги, как в бездонную прорву, а толку так и не будет. Механика подавления была для таких случаев уже отработана годами. Нужно было подсовывать кандидатуры для включения в комиссии по проверке деятельности, комиссии должны были давать требуемые заключения, а по ним надлежало делать соответственные оргвыводы... В Академгородок зачастили комиссии. Искать подходящие для Лысенко кандидатуры для включения в состав комиссий было несложно: на сытных местах сидело множество своих людей, которых и учить не надо было. Сами знали, что ждет их лично, если Лысенко свалят. Вот и объявлялись в каждой из комиссий свои люди. Съездил в Новосибирск А.Г.Утехин -- теперь заведующий сектором науки Сельхозотдела ЦК (тот самый скромный не то агроном, не то механизатор из Куйбышевской области, который в начале 30-х годов обманывал Москву рапортами о колоссальной удаче с яровизацией). Побывал с проверкой и М.А.Ольшанский -- соратник Лысенко еще с Одессы, где он и научно-организационным отделом заведовал и заместителем директора по науке оттрубил несколько лет. Теперь он солидно именовался академиком ВАСХНИЛ, и его бульдожья хватка была многим известна. Посетил Новосибирск и Н.И.Нуждин -- нынешний фаворит, заместитель директора по науке в московском институте Лысенко. Он теперь состоял в членах-корреспондентах АН СССР, так что вполне подходил. Сло� Все побывавшие на месте комиссии нашли то, что было нужно Лысенко: оказывается, в планы работ нового института были включены темы, осужденные еще в 1948 году за их... (идеалистичность, метафизичность, морганизм, менделизм, вейсманизм, витализм, вирховианство, упрощенчество, упадочничество, реакционность, преклонение перед Западом, нездоровое прожектерство, теоретизирование, отсутствие стимулов для помощи колхозному крестьянству, надуманность, оторванность, изолированность и т. п. и т. п. -- ненужное вычеркнуть, нужное вписать). Из этого богатого арсенала выписывалось, что следует, и доносилось, кому надо... Но руководители Сибирского отделения не обращали внимания на решения пришлых комиссий. Институт цитологии и генетики, по их мнению, развивался нормально, Дубинин с работой директора справлялся, а ненависть Лысенко к генетике была давно известна. Для того и создавали институт в составе Сибирского центра, чтобы развивать генетику, а не "мичуринское учение", задавившее всю биологию в стране.