Твердь небесная - Юрий Рябинин

Все снова рванулись бежать, но на этот раз уже каждый боец знал свой маневр.

Когда Мещерин с Самородовым выбрались из подвала, входную дверь снаружи крушили солдаты, видимо, прикладами.

– Готовьсь! – приказал Мещерин своим дружинникам, расположившимся на лестнице, и поднял уже руку, чтобы, едва неприятель ворвется внутрь, скомандовать дать по нему залп.

Но в это время с верхнего этажа сбежал полотняно-белый Саломеев.

– Товарищи! Товарищи! – выкрикнул он высоким дрожащим голосом. – Не стрелять!

Мещерин от такого явления замешался и опустил руку. Дружинники в недоумении смотрели то на того, то на другого.

Тут двери с треском распахнулись, и в вестибюль, предводительствуемые офицером в чине ротмистра, с винтовками наперевес, осторожно, будто не желая спровоцировать дружинников сгоряча спустить курок, вошли солдаты, с дюжину всех, и выстроились в шеренгу.

Саломеев, наконец взяв себя в руки, уверенно подошел к офицеру, предводительствующему этою командой.

– Мы складываем оружие! – отчеканил он.

Никто из повстанцев ему не возразил, однако и винтовок никто не побросал. Больше того, некоторые дружинники стали медленно пятиться вверх по лестнице, предполагая, видимо, затем обороняться на верхних этажах.

– Выходите на улицу по одному без оружия! – громко произнес офицер, так, чтобы это было слышно всем в вестибюле и на лестнице.

– Нам требуется обсудить наше положение! – ответил Саломеев.

Офицер только молча кивнул, показывая, что он не возражает.

– Товарищи! – Саломеев снова почувствовал себя хозяином положения. – Призываю всех сохранять спокойствие! Начальников дружин прошу сейчас подняться в канцелярию!

Менее чем через минуту в канцелярии во втором этаже собрались все бывшие в доме ответственные лица.

– Штаб дружин пал! – Саломеев сразу же поставил точку в возможной дискуссии по поводу случившегося. – И теперь самое полезное, что мы можем сделать для восстания, вообще для революции, – патетически уточнил он, – это сохранить жизни всех, кто сейчас здесь находится. Оружием придется пожертвовать. Но это пустяки. Все эти железки не стоят жизни и одного дружинника. Уверяю вас, тот, кто выйдет на улицу без оружия, отделается в худшем случае несколькими месяцами тюрьмы.

– Это позор! – воскликнул молодой человек в студенческой шинели нараспашку. – Лучше сложить голову, чем так бесславно сдаться!

– Прекрасно! – вскипел Саломеев. – Я принимаю весь позор, все бесчестие на себя! Вы никто не опозорены! Вы – истинные храбрецы, готовые костьми лечь, но не выкинуть белого флага! Вам рукоплещет весь прогрессивный мир! А меня, разумеется, ждет всеобщее презрение за трусость! Замечательно! Но я спасу сотню людей. И они – эти люди – рано или поздно станут могильщиками самодержавия! Может быть, они тогда вспомнят с благодарностью того труса, что в декабре пятого года спас их от бездарной погибели!

Молодой человек что-то хотел возразить, но в это время в комнату вбежал тот самый расхристанный рабочий и взахлеб принялся докладывать Саломееву, что подошел местный пристав, который просит допустить его поговорить с руководством штаба. Саломеев, не раздумывая, велел проводить пристава в канцелярию.

– Ну вот, – удовлетворенно произнес он, – у нас еще есть сколько-то времени, чтобы сделать наше поражение как можно менее вредным для восстания. Мещерин, под черной лестницей отодвигаются половицы, и под ними находится железный люк. Спрячь туда хотя бы пистолеты, которые вы давеча захватили. И непременно патроны. В патронах у нас крайняя нужда. Идем, я дам тебе ключ от этого люка, – он в сейфе в соседней комнате.

Когда они зашли в соседнюю комнату, Саломеев вынул ключ из кармана и протянул его удивленному Мещерину.

– Мы пришли сюда не за ключом, – почти шепотом произнес он. – Я вот что тебе должен сообщить: после ареста Федеративного совета, чтобы нам вообще не остаться обезглавленными, исполнительною комиссией разработан план по спасению руководства восстания. В каком-то непредвиденном случае, вроде нынешнего, достаточно только успеть позвонить особому связному, назвать пароль и адрес, и… арестованные не доедут до тюрьмы – они будут отбиты по пути хорошо подготовленною, уверяю тебя, боевою организацией. Я уже позвонил куда следует. Так что камера сегодня нам, скорее всего, не грозит.

Мещерин совершенно спокойно, как что-то само собою разумеющееся, выслушал новость.

– Но для наивернейшего успеха необходимо, – рассказывал Саломеев, – чтобы полиция и военные больше были озабочены еще сражающимися в осаде повстанцами, нежели охраной уже безвредных сдавшихся. Понимаешь, о чем я?

– Разумеется, – немедленно ответил Мещерин. – Мы будем держаться, сколько возможно.

– Спасибо. Я знал, как ты ответишь. Но не подумай, что я оставляю вас на погибель. У тебя в кармане ключ, который откроет вам путь к спасению. Вы, как только посчитаете нужным, спуститесь через люк в подземелье и выйдете на поверхность в двух кварталах отсюда. Там вас встретит свой человек. Имей в виду, Владимир, мне крайне важно, чтобы вы с Алексеем сегодня к ночи, живые и невредимые, были на свободе. Возможно, вы мне нынче же понадобитесь. На всякий случай ждите меня в Старомонетном.

– Все сделаем как необходимо, – заверил Мещерин.

Они вернулись в канцелярию. Там их уже ожидал пристав, явившийся для переговоров о сдаче. Его сопровождал тот самый ротмистр, что без единого выстрела захватил вестибюль.

Оказывается, пока отсутствовал Саломеев, начальники дружин заявили парламентерам, что они готовы оставить занимаемую позицию, но выйдут только с оружием в руках и арестовывать себя не позволят. Для осаждающих училище это было равносильно признанию своего поражения. Естественно, ни пристав, ни тем более военный начальник не могли согласиться с такими требованиями.

– Свяжитесь с вашим начальством, – заявил им Саломеев. – Передайте наши условия.

Пока пристав крутил рукоятку аппарата, Саломеев кивком головы указал Мещерину и Самородову на дверь, предлагая им приступать к оговоренным прежде действиям. И тот и другой немедленно вышли.

Пристав связался с самим генерал-губернатором. Когда он изложил адмиралу Дубасову суть требований повстанцев, из телефона раздался негодующий крик, дошедший до слуха всех находящихся в комнате: «Стрелять!» Пристав как-то испуганносочувственно оглянулся на Саломеева, на других присутствующих и беспомощно развел руками.