Гриф - Георгий Миронов

- Я поняла. Я - аккуратно, - пообещала Марина.

- Эти все уже пошли на поправку, - заметил не останавливаясь Моров. А вот у этого нашего пациента болезнь еще не купирована. Он поступил вчера.

- Ой. Но я вчера смотрела по телевидению его программу "Панорама". Это же...

- Никаких имен, - предупредил Моров. - Да, это Олег Ковалев, известный телеобозреватель. Но и на старуху бывает проруха. Слава, напряженный труд, большие деньги, влияние... И вот - все чаще наш телегерой прибегает к спиртному. Перед вами - результат длившейся неделю белой горячки.

- Как неделю? Я вчера его видела.

- Это была запись, сделанная перед срывом. В понедельник он сделал черновой вариант обзора. И - сорвался. Потом на студии в его обзор добавили репортажи, свежие съемки, оперативные сюжеты, смонтировали... А он уже у нас был. Смотрел себя по телевизору и вот так же рыдал.

Знаменитый телеведущий рыдал громко и безутешно.

- Еще за два дня до срыва, - говорил шепотом Моров, разминая своими сухими тонкими руками большие крестьянские руки телекомментатора, - он был весел, остроумен, шумен. И вдруг, видимо, после сильного перенапряжения на работе, выпил дома подряд два стакана виски, и его "понесло": плач, рыдания, крики, депрессия. Он ужено жалел себя за что-то.

- Это не про него писала наша газета?..

- Про него...

- А не про него Жириновский в Госдуме?..

- Про него...

- Тогда я понимаю, почему ему так жаль себя. Талантливый человек...

- У нас почти все талантливые. А ему уже лучше. Вчера он еще звал маму.

- А мама почему не приходит?

- Она три года как умерла.

- А...

- Теперь ему лучше.

Словно оспаривая это утверждение, телеведущий поднял на доктора заплаканное лицо и жалостно прошептал:

- Мама, мамочка...

- Добавьте трипронитад, вместо одного укола сделайте две инъекции, приказал доктор ординаторше, подобострастно застывшей с блокнотом у двери. - И через час ко мне в кабинет, на сеанс гипноза. Мы поднимем его на ноги.

- Скажите, профессор, а гипноз не оказывает негативного воздействия на психику, на подсознание?

- Что вы имеете в виду? - насторожился профессор.

- Ну, медикаментозное воздействие, сеансы гипноза... Эти люди вернутся на свои рабочие места, но не останутся ли они под вашим воздействием? Вы стараетесь, чтобы у них не возникало привыкания к "химии". А к вашему психическому воздействию не будет привыкания?

- Главное - снять состояние бреда, страха, - словно не слыша вопроса Марины, пробормотал Моров, но по тому, как он на нее взглянул, она поняла, что вопрос профессор расслышал и игнорировал его не случайно. - Приступы белой горячки, или, как мы ее еще называем, "белочки", возникают обычно с наступлением сумерек. Сегодня экскурсия закончена, - вдруг заявил он. Встретимся послезавтра.

КНЯЗЬ. "ОПЕРАЦИЯ "ВНЕДРЕНИЕ

Уходя от "высотки", в которой до недавнего времени жил полковник Верестаев, Князь четко фиксировал все нештатные детали, все лица и жесты людей, увиденных им из окна машины, представляющие оперативный интерес. И, конечно же, он засек бегущих к месту падения полковника. Визг тормозов, собровцы, "скорая помощь"... Все происходящее было в рамках штатной ситуации. А вот лица двух людей, мелькнувшие за окном машины на выезде со двора, были, что называется, нештатными.

Во-первых, они внимательно и спокойно смотрели на машину, а не в глубь двора, где лежало тело полковника.

Во-вторых, они внимательно смотрели именно на машину Князя, а не на приближающиеся ко двору машины "скорой помощи" и "канарейку" с собровцами.

В-третьих, они смотрели внимательно и спокойно, оценивая ситуацию и обстановку.

"Значит, я все правильно сделал. Значит, меня проверяли. Если бы я не отомстил Верестаеву, то вызвал бы этим подозрение".

Разумеется, убийство оправдать трудно. С точки зрения закона, христианской морали - вообще нельзя. Но его профессия давала широкое толкование мерам необходимой обороны. С точки зрения профессии Князь был прав. И не собирался более копаться в глубинах своей души, виня себя в смерти полковника. Тот должен был умереть. Не ради мести. А ради дела.

Его проверили - он в этом убедился. И его действия сочли правильными. То есть он поступил так, как логически должен был, с точки зрения заказавших проверку, поступить человек, который им нужен. Князь не хотел разочаровывать этих людей.

Он раскрыл "бардачок", достал пачку "Кемела", вынул сигарету, понюхал ее, сунул в рот, подержал так секунду другую, и сунул обратно в пачку.

Не тот случай, чтобы снова начинать курить. Он с таким трудом отказался от этой привычки. Отказался не столько ради здоровья - старость и болезни казались чем-то недостижимо далеким, - он бросил курить, чтобы быть независимым. При его профессии человек должен быть независим от всего - от родных и близких, общепринятых норм морали, от привычек, заставляющих ломать линию поведения.

Не выпуская руль, он достал из кармана куртки бутерброд с сыром и съел его, потом достал бутылочку минеральной воды и опорожнил ее. Еда была невкусной, вместо теплой воды он бы с большим удовольствием выпил сейчас чашку горячего сладкого кофе с коньяком. Но надо было спешить.

Не для обеспечения алиби. Он был на нелегальном положении, и попадаться в руки работников правоохранительных органов ему было, мягко говоря, нежелательно. Но спешить надо: скорее всего, профессор Моров ценит свое время и терпеть не может опозданий.

...Пропуск на имя Юрия Евграфова был выписан. Секретарша - крохотная миловидная женщина с птичьим личиком сразу пригласила его в кабинет шефа:

- Профессор ждет вас.

Миновав своего рода шкаф между дверью из приемной и дверью в кабинет профессора и испытав в то короткое время, когда одна дверь уже закрылась, а вторая еще нет, странное чувство пронизывания тела колющими лучами, Князь наконец оказался в просторном кабинете профессора.

Выглядел он так, как его и описывали. Костистое ухоженное лицо с крупным крючковатым носом, тонкие жесткие губы, седые виски. Элегантный костюм, со вкусом подобранные рубашка и галстук. В кабинете был еще один человек: плотный, среднего роста, в сером костюме-тройке и синем клубном галстуке.

Кабинет был таким, каким его Князь себе представлял, - большим, в меру уютным, в меру официальным.

Огромный аквариум у стены привлек внимание Князя. Ожидая вопросов от хозяина кабинета, он не мог долго задерживать свой взгляд на предметах его убранства, но успел краешком глаза засечь движение в гроте аквариума и узнал неприятную морду мурены. Она хищно раскрыла пасть, но тут же захлопнула и снова втянулась в грот.

- Узнали старую знакомую? - спросил человек в сером костюме.

- Что вы имеете в виду? - тянул время с ответом Князь, поворачивая голову в сторону задавшего вопрос человека.

- Я имею в виду, что на Кубе вам наверняка приходилось видеть вблизи эту очаровательную зверюшку, не так ли? И не только в аквариуме, - сказал тот.

- У вас клубный галстук лайонс-клуба, что в штате Майами. Но я никогда не был в Майами.

- Я знаю. Но зато вы были в Варадеро летом 1989 года.

- Не вижу оснований скрывать этот факт. В этом ведь нет ничего предосудительного.

- Если не считать того, что в Варадеро вы помогли арестовать Рауля Хименеса, а потом, в Никарагуа, в джунглях, помогли поймать Верхилио Моралеса.

- Если учесть, где и кем я в то время служил, это тоже формальный факт моей биографии. Я никогда не скрывал, в том числе и предлагая свои услуги новым работодателям, что служил в спецназе ГРУ. Сейчас много профессионалов осталось без работы.

- Значит, ваша настоящая фамилия не Евграфов, - сказал профессор.

- Думаю, ваш приятель знает ее.

- Разумеется. Вы - майор Князев.

- Нет оснований отказываться. Да.

- Мне вас рекомендовал доктор Неведомский. А ему?

- Доктор Каценеленбоген.

- А ему? - продолжал профессор.

- Такая глубокая проверка нужна на более высоком уровне. Речь-то идет о работе в службе охраны института.

- Не беспокойтесь. Уровень тут самый высокий, - скрипуче рассмеялся Моров.

- Я вас, однако, не знаю, - выигрывая время Князь обернулся к крепышу в сером костюме.

- Я был на нелегальном положении и на Кубе, и в Никарагуа, и в США. Но служили мы с вами по одному ведомству. Кстати, я ваш коллега не только по основной профессии.

- Что вы имеете в виду?

- Я тоже переводил латиноамериканских поэтов. Вы, насколько я знаю, переводили Пабло Неруду? А я Хосе Марти.

- Выбор был продиктован личным пристрастием, или?..

- Или, конечно. Конъюнктура. Зато больше доверия. Я вас видел, вы меня нет. Ничего удивительного. У нас были разные функции.

- Итак, кто вас рекомендовал Каценеленбогену? - спросил профессор.

- Врач в СИЗО.

- Только ли... А может, и этот господин?

Моров небрежно бросил на стол фотографию "Корня", сделанную еще в зоне, - в бушлате, кепи, с настороженным выражением лица.