Фронты - Павел Асс

Внезапно поручик Адамсон заметил как из свалки вылетела чья-то черная лошадь. Он тут же вскочил, намереваясь ею воспользоваться для своего спасения. Но корнет Блюев опередил его. Тот вскочил еще раньше и не разбирая дороги, долго бежал за лошадью, опережая Адамсона на два корпуса. Догнать лошадь они не смогли и от жалости к себе оба заплакали навзрыд.

Рядом базановцы и нейтральщики рубцевали друг друга саблями и вопили друг другу что-то совершенно непонятное, видимо, на старом самурайском. Это было слишком жестокое зрелище для корнета Блюева, ставшего нервным и впечатлительным после контузии.

— Господа, господа, вы же все были вскормлены молоком матери! — бормотал он отупляюще.

Корнет сбился, упал на землю и застонал, давая всем понять, что он ранен. Тут он обнаружил под рукой окровавленное синее знамя базановцев. Блюев схватил древко и высоко поднял полотнище над головой. Роскошно блеснул на солнце вышитый пятиконечный крест, знамя распустилось над головой корнета.

— Вперед!! — заорал Блюев неожиданно для самого себя.

Знамя, казалось, ожило в его руках, заколыхалось, задрожало на бешеном ветру. Корнет, сам того не осознавая, побежал вперед, чтобы удержаться на ногах.

— Вперед!

За ним двинулись сотни людских и лошадиных тел. Вокруг свистели пули и осколки, трое базановцев, геройски заслонившие Блюева от ударов штыка, повалились бездыханными.

— За мной! — продолжал Блюев и бежал из последних сил. Повинуясь внутреннему голосу, он вел базановцев на скрытые в старых окопах пулеметы поручика Забибуллина.

У самого окопа Блюев неожиданно присел и устроился на корточках. Во время сражения у него схватило живот и сейчас это было вполне кстати, тем более что ему не оставалось ничего иного. Увлеченные им базановцы около минуты были в нерешительности, глядя на изменившиеся планы Блюева, а затем бросились в атаку, невежливо угодив корнета прямо туда, куда он ни за что не хотел садиться.

В тот же момент затихшую было битву подхватили очереди пулеметов, накануне снятых с тачанок для охраны подступов к Отсосовке.

Пулеметчиками руководил хитрый контр-обер-лейтенант Кац, а за одним из хорошо смазанным смертоносным механизмом находился сам полковник Секер. На этом огневом рубеже полегло несметное количество расстреливаемых в упор базановцев. Многие наемники сдавались и очень не хотели умирать, но полковник Секер все жал и жал на гашетки, усиливая повальный огонь.

— Дави их!

— Эх, чтоб вас!

— Огонь!! Огонь! Воды! — неслось над головами и выстрелами.

Скоро наемники стали отходить в степь, и вовремя, потому что у Секера кончились патроны.

— Вот так держать, — сказал он, оставив пулемет в покое, и обессиленно опустился на дно окопа. Бабка Анжелика вовремя подхватила полковника и стала делать перевязку, (это, кстати, было ее любимым занятием), потому что у комдива опять открылись раны.

Пулеметчики закурили и тут обер-лейтенант Кац приметил среди тел корнета Блюева. Героя стащили с бруствера и осмотрели. Выянислось, что корнет снова получил контузию, ничего не слышал и казался почти что мертвым.

Солнце стояло уже высоко в зените. На Севере, на правом фланге, продолжался страшный бой.

Поручик Адамсон старательно углубил штыком свой окоп и теперь следил в биноклю за ходом битвы. Время от времени над ним проносились лошади разных мастей, но высокая трава, к счастью, полностью скрывала наличие Адамсона.

Теперь было уже видно, что гвардейцы нейтрального войска не знают никакой меры. Они стремились к полному перевесу, теснили наемников Базанова по всем направлениям Карты и поголовно кололи их длинными пиками. Базановцы вяло отстреливались. Сам прапорщик Базанов находился на плечах двух ординарцев с мужицкими лицами и воинственно махал именованным наганом. В биноклю было хорошо заметно, что ему до коликов хочется есть.

Порыв ветра, совпавший с порывом Блюева, благодаря которому базановцы вышли даже на огневой рубеж полковника Секера, заметно ослаб, и теперь Базанов все чаще подумывал о сытном обеде.

Когда гвардейцы взяли остатки легиона наемников в кольцо, те построились в каре и под звуки труб строевым маршем ушли на второй план.

Сражение сходило на нет. Все заметно вымотались и озлобились, что казалось вполне естественно. Окровавленные трупы покрыли большую часть долины. Адамсону было некстати плохо. От вида крови его тошнило прямо под ноги, на казенные сапоги. Когда на поле брани и ругани все стихло, он огляделся, вытер рукавом рот и матерясь стал вылезать из окопа. В тот день Адамсон дал зарок никогда больше не вызываться добровольцем, а податься к контр-обер-лейтенанту Кацу, на тачанки, к пулеметам.

51

— У-у-у! — простуженно выли шакалы, а замолкая что-то с чавканьем ели.

Конвоир Сережа открыл глаза. Прямо перед ним висело черное небо в крупных звездах. Иногда они мигали, да и сам небосвод немного покачивался это уже от того, что по Сереже проехала одна из тачанок.

Он выбрался из-под поваленных на него тел и побрел к реке, чтобы хоть немного отмыться. Где находилась река, а тем более Ставка главнокомандующего Секера, Сережа не знал.

Весь он был чем-то измазан, и в темноте не мог понять чем именно. Запах исходивший от собственной одежды и тела внушал Сереже некоторые гигиенические опасения.

— Что же это такое, а? Бросили одного на поле боя, как сучью собаку! И выбирайся теперь, как знаешь. Еще товарищи называются. Падла!

Сережа набрал в легкие воздуха:

— Не буду я с ними больше сидру пить! — зарекся он и, как впоследствии оказалось, был нескончаемо прав.

Так он шел с полчаса. Небо оставалось черным.

Сережа не вышел к реке или к Ставке. Его занесло на какое-то стойбище, окруженное кострами.

— Стой! Кто идет? — окликнул его часовой. Сережа узнал в нем гвардейца.

— Я это, я! Сережа из-под Санотряпкино!..

— Стой! Стрелять буду! — не растерялся часовой и выстрелил.

Перепуганного Сережу схватили сбежавшиеся люди, многие из которых были уже в исподнем. Долго били, не говоря за что, а потом куда-то повели между костров.

Здесь следует сказать, что верховодил в Нейтральной Бригаде анархист Задников. Когда-то он был городовым города Же, но потом его отправили с женским батальоном Смерти на Самурайские Фронты. Задников спешно дезертировал и основал колонию анархистов, утверждая, что Император уже никогда не вернется в свою Империю и умирать за нее более, чем глупо. Этой нехитрой идеей он сманивал многих пехотинцев и ряды анархистов постоянно пополнялись. Были, правда, и потери, поскольку из-за отсутствия Союзников приходилось воевать со всеми подряд.

Впрочем, Ставка главнокомандующего Мюллера расценивала формирование Задникова как Восьмую регулярную армию, а дивизию полковника Секера наоборот, как наиболее вероятного противника. Это уже от того, что Секер вероломно присвоил себе звание главнокомандующего Ставкой.

В отличие от Секера Задников получал время от времени указания из Ставки Мюллера — с кем ему открывать и закрывать Фронты. Задников всякий раз действовал наперекор им. Никакой над собой власти он не признавал, посему нейтральщики слушались его беспрекословно.

Частенько на сытый желудок Задников вспоминал свой женский батальон, который по мере выбывания из строя пополнял из гимназисток институтов благородных девиц. Ветераны слушали эти рассказы с некоторым недоверием, но вслух всегда ставили гимназисток в пример молодым рекрутам.

По своему внешнему облику был Задников тучен телом и дубоват по своему умственному развитию, что было особо характерно для многих гвардейцев, а лично Задникова предрасполагало к обильному принятию жирной пищи. Не исключено что по этому, он возил в обозе гражданскую жену Лизавету, которая иногда готовила ему и стирала, а в остальное время путалась с кем попало из Бригады в повозке.

Анархист Задников покачивался в гамаке, подвешенном на столбах над нарами, и изредка тихо поскуливал от безделья и вопиющей собственной лени, когда в его палатку привели Сережу.

— Вот, Хозяин, поймали около огородов…

— Кто таков? — живо спросил Задников.

— Да Сережа я с-под Санотряпкино, бить-то не н-надо бы… М-мне б-бы молочка испить — для сугрева, замерз я в степи…

— Воевал?

— Так точно! Неоднократно.

— Что-то я тебя не припомню во время побоища, — присмотрелся Задников. Сам он по причине разыгравшейся печени был в обозе.

— Да я сначала в Резерве был, потом вызвался добровольцем, а снаряд ка-а-ак швыдарахнет!.. Я — без сознания, а остальные ушли, куда — не ведаю…

— Подлый дезертир значит? — нахмурился Задников.

— Да может он просто шпийон вовсе? — возразил сквозь зевок толстый часовой и переступил с ноги на ногу.