Падальщик - Александр Авраменко

— Эй, ты! Вылезай!

Она вскинула голову, слезящимися глазами взглянула на него. Махнул рукой, подтверждая сказанное жестом. Вскочила, быстро-быстро перебирая руками и ногами, выбралась наружу, жадно вдохнула чистый воздух, её вдруг качнуло с такой силой, что чуть не упала обратно. Михаил вовремя успел её подхватить. Затем девушку затрясло. Просто забило мелкой дрожью. Прикрыла глаза, собираясь с силами, лихорадочно, с надрывом, дыша. При каждом вздохе внутри что-то булькало и хрипело. Парень покрутил головой — запах от неё шёл… И — одежда. С бурыми потёками крови на брючинах. Едва не выругался вслух — совсем забыл…

— Пошли.

Из будки вылетели псы, открыли было пасти, чтобы залаять, но тут же отскочили назад, только рычали — они, с их тонким нюхом, вообще приблизиться не смогли к пленнице. Так и прыгали в паре метров он них, время от времени грозно рыча… Захлопнул калитку за собой, опустил рычаги замков.

— Вперёд.

Послушно двинулась, хотя было сразу заметно, что ей тяжело идти. То ли отвыкла, то ли ослабла. Не его дело…

— Направо. Прямо. Стой.

Замерла. Потом её опять шатнуло, прислонилась к стене. А внутри всё клокочет, хрипит. Может, она себе лёгкие сожгла? Аммиаком? Да ну, вряд ли…

— Заходи.

Обычный офицерский отсек, с санузлом и кроватью. Как у Ю первое время… Кулаки сами стиснулись, и людоедка испуганно отшатнулась. Открыл двери душа:

— Иди, мойся. Всё дерьмо, что на тебе, в ящик. Я другую одежду дам.

Прикинул на глаз размер. Затем вышел, аккуратно закрыв за собой дверь и повесив на щеколду здоровенный амбарный замок, мысленно матеря себя последними словами за собственную доброту… Юбка. Китель. Рубашка. Бельё? О чёрт… Как-то не подумал… Ю всегда сама выбирала здесь… Сгрёб в кучу несколько размеров, вроде как подходящих пленнице, затем запихнул всё в обычную хозяйственную сумку, присовокупил туда пару оторванных от большого рулона вафельных полотенец, зашагал размашистым крупным шагом по освещённым лампами накаливания коридорам… За дверью душа шумела вода, время от времени слышались стоны боли. Михаил удивился — чего это она? Язвы, что ли, под одеждой появились из-за грязи? Может быть… Пожалуй, стоит сводить её в санитарный отсек, благо кое-чему он уже научился, правда, в теории… Стукнул в тонкую фанерную дверь. Через мгновение вода затихла, и, нимало не заботясь о том, услышит ли она его или нет, рявкнул:

— Всё оставил на кровати. Приду через час, так что — будь готова.

Вышел из жилого отсека, снова повесил замок. Сам двинул в столовую. С этой ерундой совсем забыл позавтракать…

Едва отпер двери, как увидел её, сидящую на кровати. Одетую в ту морскую форму, которую он ей принёс. Чёрные юбка и китель. Жёлтая форменная рубашка. На ноги надела тапочки, бывшие здесь. Торопливо вскочила, испуганно глядя на него. Демонстративно вдохнул воздух, принюхиваясь. Вроде теперь не воняет. Наоборот. Пахнет приятно чистым телом и чуть-чуть мылом. Совсем как от человека… Волосы просохли. А то как пакля были, сплошные колтуны. Чуть помедлил, потом сунул руку в нагрудный карман своей куртки, вытащил оттуда расчёску, протянул ей. Вначале отшатнулась, потом сообразила, что ей дали. Поражённо взглянула на него, потом на его руку, снова на него…

…Так. Глаза слезиться перестали. И вроде как у неё внутри уже не так хрипит. Может, от горячей воды. Прогрелась немного. То ли от чистого воздуха. Да что это он так об этой твари вдруг озаботился?! Злясь сам на себя, сердито рявкнул:

— За мной!

При виде накрытого стола пленницу затрясло: масло, горячий чай, варенье, ароматная парящая картошка, мясо и — хлеб. Настоящий горячий хлеб. В одном из походов за добычей наткнулся на хитрый импортный агрегат в одном из опустевших домов. Ещё не распакованный. В коробке. Ю помогла разобраться с находкой — портативная хлебопекарная печь! Засыпаешь в неё муку, дрожжи, сахар и соль, наливаешь воды либо молока в нужной пропорции. И — всё. Сама замесит, сама испечёт. Сколько продуктов перевёл, пока наловчился пользоваться этой штукой, сколько раз хотел в гневе выбросить или разбить об стену, пока не начало получаться! Но терпение и труд всё перетрут, как в пословице говорится, и вот теперь у Михаила всегда был свежий хлеб. Настоящий, ароматный, горячий. Муки же в хранилище хватит ему лет на двадцать…

Толкнул к стулу, нажал на плечи, усаживая на место. Вытащил из ящика вилку, бросил на стол. Едва не расколотив, швырнул тарелку:

— Ешь, давай.

Отвернулся к стене, пытаясь успокоиться. Сзади явственно донеслось всхлипывание…

— Чего ревёшь, тварь?! Жри, пока я добрый! Вы, сволочи, мою жену убили. И ребёнка. А я, идиот, мало того что тебя пожалел, теперь ещё кормлю! У, сволочь!

Со всего маха ударил в оштукатуренную стену, не замечая, что из рассаженных костяшек потекла кровь. Махнул рукой:

— Ешь! Ешь, тебе говорят!

Тишина. Чуть слышно звякнула вилка о фаянс тарелки. Обернулся — ест. Действительно ест. Давится слезами, но кидает в рот и картошку, и мясо, и выуженные им из банки солёные огурчики болгарского производства. Да ещё как жадно-то… Ну это понятно. Два месяца почти на сухарях и воде. Организму витамины нужны. Без всяких сомнений… Чуть помедлил, отошёл от стола к стоящему возле стены ящику, вытащил из него здоровенную двухлитровую бутыль с тёмной, почти чёрной жидкостью, вернулся, поставил аккуратно на стол, затем взял кружку побольше, налил, подвинул ей.

— Пей. Это сок. Вороничный. Сам делал. Вчера по сопкам лазил. Свежий.

Она послушно взяла, сделала глоток, потом вдруг лицо её искривилось, она с трудом, дрожащей рукой поставила кружку обратно на стол:

— Что со мной будет?! Ты опять посадишь меня в яму? Я же там умру! Не выдержу! Я уже схожу с ума!

— Ешь и пей. Могу тебе пообещать, что в яму ты не вернёшься.

— Оставишь тут? С собой?! Я… Я сделаю всё, что ты пожелаешь! Всё-всё! Всё, что захочешь! Абсолютно! Я могу убирать, стирать твою одежду, готовить! Я буду твоей рабой до конца своих дней! Я на всё готова! Сделаю всё, что только ты не пожелаешь!

…Какая же она… Жалкая… На его лице появилась похотливо-циничная ухмылка, и он медленно протянул:

— Всё-всё, говоришь?

И когда она с готовностью подтвердила, произнёс:

— Раздевайся. Совсем. Догола.

Девушка с готовностью вскочила со стула, торопливо зашарила руками по одежде, но он молниеносным движением остановил её:

— Достаточно. С меня — хватит. Наелась?

Она, недоумевая, кивнула в знак согласия. Парень отошёл назад:

— Подожди. Теперь мне надо поесть. Сядь пока.

Дождался, пока людоедка сядет. Затем сел сам, принялся за еду. Ел основательно. Неторопливо. Он уже принял решение насчёт её. И отступать не собирается. Чувство жалости, на миг проснувшееся в нём, исчезло, когда увидел её подлинную натуру. На смену пришло равнодушие и холодная решимость… Поднялся, взялся было за посуду, чтобы отнести на мойку. Пленница сунулась было, чтобы перехватить, но он отодвинул её плечом: