Избранное в двух томах. Том первый - Тахави Ахтанов

Увлеченный стройностью своих суждений, Купцианов, кажется, не замечал молчания Мурата. Он говорил и говорил, а Мурат уже видел, куда он клонит, куда ведет шаг за шагом. «Не льщу себя надеждой», «уверен» — за этими плавными оговорками скрывалась стойкая мысль, которую Мурат не разделял и не мог разделять. Он терпеливо ждал, когда Купцианов выговорится до конца.

Завершив свои рассуждения, Купцианов взглянул на Арыстанова. Он ждал.

Мурат начал:

— Это верно: каждый боец и каждый командир стремятся как можно скорее достичь рубежа, на котором можно остановить врага. Но следует ли отсюда, что мы будем показывать спину врагу, пока не дойдем до этого надежного рубежа? — Боясь, что Купцианов перебьет его, Мурат заговорил быстрее. — Все, что вы сейчас сказали, — это одна сторона дела. Но вы забыли о нашей непосредственной обязанности — изматывать, обескровливать врага на каждой пяди родной земли! На каждой пяди! Вот вы упомянули о тактике Кутузова. Аналогия, на первый взгляд, убедительная. Но мы не можем точно, слепо копировать тактику Кутузова. Не те времена и не та война. Мы не исторический спектакль разыгрываем, а защищаем социалистическое отечество. И Москвы не отдадим. Уж если драться, так драться насмерть.

Краска бросилась в лицо Купцианову. Мурат сделал вид, что не заметил этого, вынул из кармана карту и, разложив ее на столе, сказал:

— Мы немного отвлеклись, давайте поближе к делу. Времени у нас мало...

Чертя на карте карандашом, отмечая холмы, низинки, лесные участки, он рисовал картину предстоящего боя так, как видел ее в своем воображении и в своих расчетах.

На этом их спор закончился. Мурат вышел, притворив за собой дверь. Купцианов сидел, закрыв глаза. И опять было такое ощущение, что с приходом Мурата в избу ворвался порывистый ветер, наделал переполоху и снова вырвался на волю... «Быть может, мне следовало согласиться с ним? — расчетливо подумал Купцианов. — У него есть здравые мысли, и он не уймется».

Такие напористые люди не раз встречались на пути Купцианова. Как правило, энергия уживалась в них с какой-то чистотой и наивностью побуждений, и это обезоруживало Купцианова. Как ни хватал он их за полы, они легко высвобождались и спокойно шли дальше, а Купцианов оставался на месте.

Неужели этот желторотый капитан сознательно хочет отбросить его назад? Хватка у него крепкая. Нет, нет, Купцианов не допустит этого.

На его стороне житейский опыт, знания, способности, гибкий ум. И, если хотите, он не брезглив в борьбе за успех.

III

После взятия Смоленска отдохнувший враг стянул свежие силы и усилил натиск. Его танковые группы разбили наскоро возведенные укрепления советских войск и теперь стремились смять наши многочисленные, но недостаточно вооруженные силы, чтобы вырваться на стратегический простор и взять Москву.

Немецкое командование в большом секрете готовило октябрьское наступление, на которое возлагало все свои надежды: это наступление решало судьбу Восточного фронта. Было тщательно взвешено соотношение сил обеих сторон, учтены возможные непредвиденные обстоятельства и осложнения.

На Советскую Армию, в течение трех месяцев не выходившую из кровопролитных боев, обрушилась огромная, грозная в своей стальной монолитности сила. Советская Армия по-прежнему продолжала отступать. Но в самом характере войны произошли изменения. По мере продвижения немцев возрастали для них трудности. Казалось, они углубляются в глухую чащобу. Хотя темпы наступлении не ослабевали, но немцы лишились свободы действия. Потери их неудержимо росли. Фашистские генералы, опьяненные терпким вином победы, еще не отдавали себе отчета в том, что неохватные русские пространства между Смоленском и Москвой с их лесами, равнинами, возвышенностями и впадинами, с непокоренным населением деревень, больших и маленьких городов день ото дня съедают стальную силу врага и что рано или поздно немецкая армия обломает крылья, коса найдет на камень.

Но уже близок был день, когда они протрезвеют под ушатом холодной воды.

Катившаяся по инерции лавина вражеских армий, прорвав линию наших войск, стоявших в заслоне, ударила по дивизии Парфенова. Немцы не сумели опрокинуть ее с ходу и продолжали атаки, подтягивая резервы. Танковые атаки, предпринятые на двух участках, не увенчались успехом. Прорвав позиции на правом фланге, вражеские танки смяли два орудия. Но прорыв был вскоре ликвидирован нашими резервами. Наступавшая позади танков пехота противника застряла, а танки, переполошив наши тыловые подразделения, сами изрядно потрепанные в бою, повернули назад.

После этого ожесточенное сражение возобновилось.

Немцы начали длительную артиллерийскую подготовку. Затем их пехотинцы, прикрываясь завесой пыли и дыма от разрывов снарядов, бросились вперед. Из-за выступа леса, из-за холмов с грохотом и лязгом вышли танки. Вражеские солдаты шли напролом и в отдельных местах ворвались в окопы. Завязался рукопашный бой. Советские воины, хотя еще не закаленные, не обстрелянные, держались стойко.

Бой порою напоминает вешние стремительные воды. Яростный поток со страшной силой бьет по плотине и, не сумев сокрушить ее, откатывается назад. И снова набегает и снова ударяет: разбитые плотиной волны мечутся в беспорядке, вспухают, вода поднимается, врывается в пробой. Если его успевают залатать — вода ищет другую слабину. Порой напор потока так велик, что он перекатывается через плотину, унося в своем бурном течении камни и щебень.

Но это чисто внешнее сравнение. Не каждому человеку оно придет в голову. На Раушан первый бой произвел совершенно иное впечатление.

Ее смертельно перепутал снаряд, разорвавшийся близко от санвзвода. Прежде чем разорваться, он с душераздирающим визгом летел в воздухе. Это летела смерть. Зарыться бы в землю, раствориться в воздухе, исчезнуть! Затем раздался железный режущий грохот. Он заполнил каждую клеточку мозга. На мгновенье Раушан потеряла сознание, не чувствовала — жива или нет. Но сознание быстро вернулось. Снова и снова рвались снаряды.

Уткнув голову в колени и охватив руками ноги, она сидела на дне окопа. Ее громко окликнул Коростылев. Она встала. Взвод оставался на месте. Впереди — небольшая балка, поросшая молодыми редкими деревцами. Желтеет свежая земля, выкинутая из ям. Коростылев стаскивал с телеги большой тюк. Все, как вчера, и совсем не такое, как вчера. Пустынная даль, закоченевшая под ледяным дыханием смерти. На самом краю балки, на отлете, качается белая беззащитная березка. Люди копошатся, поеживаясь на ветру, у них красные руки. У санитара Алдабергена отвисла нижняя толстая губа, он роется в своей сумке. Лицо серое. Что эти люди делают? Для чего все это нужно? Раушан не могла понять целесообразности их действий. Кажется, она потеряла способность мыслить. Ничего не сознавая, она выбралась из окопа.

— На, развяжи, приготовь бинты, — сказал Коростылев, бросив тюк к ногам Раушан.

Из-за повозки вышла Кулянда. На ней лица нет, глаза глубоко ввалились. И голос слабенький, едва слышный.

— Давай я помогу.

— Отведи лошадей в яму, пришибить могут, — сказал Коростылев Алдабергену.

Раушан посмотрела на лошадей, привязанных к оглобле; при звуке близких разрывов крупы их вздрагивали. «Лошадей могут убить», — с жалостью и страхом подумала Раушан. Она снова стала смотреть на Кулянду. «И ее могут убить». Внезапно представилось, что Кулянды уже нет на свете, что ходит одно тело ее, без души. Она ужаснулась.

С переднего края потянулись раненые. Они принесли с собой запах крови и гари. По одному, по двое раненые появлялись вдали, в колыхающемся густом дыму, и, отделившись от него, понуро брели к санитарному пункту. Враг без передышки бросал на передний край раскаленное железо, колотил и перемалывал и, как осколки чего-то живого, уцелевшего, выбрасывал из этого ада раненых.

К Раушан вернулась способность думать. Ее потрясла мысль, что там, под огнем, сражается Ержан. «Только бы остался жив!» Сердце ее бешено колотилось. «Только бы уцелел!» Обезумевшими глазами она искала Ержана среди раненых.

Перевязывая руку солдата, она услышала над собой резкий голос:

— А ну-ка, сестрица!..

Крупный плотный боец держал на руках, словно ребенка, щуплого человека и оглядывался, не зная, куда положить его.

Тело раненого безжизненно висело на руках бойца, но раненый еще стонал. Боец осторожно опустил его на землю. Наклонившись, Раушан увидела сморщенное, все в глубоких складках серо-землистое лицо. Обескровленные губы были раскрыты и словно прилипли к деснам.

— Здорово его долбануло в плечо, — сказал боец. — Я легко отделался. Чуть расцарапало мякоть.

Плечо раненого поверх гимнастерки было наспех перетянуто марлей, и на ней затвердел сгусток крови. Раушан с помощью Кулянды повернула раненого на бок.

Просочившаяся из-под марли кровь залила всю грудь. Раушан сняла повязку. Рана была страшная. Осколок раздробил ключицу. Почти теряя сознание, Раушан смотрела на белую раздробленную кость и в клочья разодранное мясо.