Бенони (пер. Ганзен) - Кнут Гамсун

— Ну и что-жъ? — воскликнулъ Бенони съ раздраженіемъ. — Богъ съ ней, съ Розой! Не стану я клянчить ея милостей. Но ужъ что касается этихъ вашихъ штукъ, то Роза слишкомъ хороша, чтобы быть вашей крестницей. Да. И я напишу ей письмо, чтобы она больше ни ногой къ вамъ. У насъ съ вами особые четы? Не хочу я имѣть съ вами никакихъ счетовъ. Я постараюсь расквитаться съ вами за ваши сокровища при первомъ же случаѣ. И тогда подавайте мнѣ мои пять тысячъ.

— Ты требуешь свой вкладъ въ шестимѣсячный срокъ, считая отъ сегодняшняго числа?

— Требую, — презрительно передразнилъ его Бенони. — Нѣтъ, я теперь по-другому возьмусь за дѣло. Не посмотрю на васъ со всѣми вашими богатствами.

Маккъ хорошо понималъ, что верхъ теперь на сторонѣ Бенони и что онъ могъ сломить его, Макка: объявить его банкротомъ, притянуть къ суду и запутать своею закладной, подорвать его репутацію, заставить всѣхъ прокричать о его разореніи…

— Можешь поступать, какъ тебѣ угодно, — сказалъ онъ холодно.

Но Бенони не въ состояніи былъ удержать на рукахъ своихъ козырей:- Я заставлю описать вашу треску на сушилкахъ.

Это во всякомъ случаѣ пахло скандаломъ; заварится дѣло, пойдетъ опросъ свидѣтелей… И Маккъ отвѣтилъ:- Треска не моя, а купца.

Тутъ Бенони схватился за свою гриву и завопилъ:- Да что-же, у васъ такъ-таки и нѣтъ ничего своего на всемъ свѣтѣ?!

— Ну, въ этомъ я тебѣ не намѣренъ давать отчета, — отмахнулся Маккъ. — Ты можешь требовать одного — своихъ денегъ, и ты ихъ получишь. Значитъ — въ шестимѣсячный срокъ?

И Бенони, чтобы положить конецъ дѣлу, отвѣтилъ утвердительно: да.

Маккъ взялъ перо и записалъ число; затѣмъ отложилъ перо, взглянулъ на Бенони и проговорилъ:- Не думалъ я, что мы съ тобой такъ разойдемся, Гартвигсенъ.

Бенони и самому не ахти какъ сладко было. — А что же, повашему, мнѣ дѣлать? Знаю, меня разъ такъ скрутило, что я не зналъ, какъ и быть. И положимъ, вы подняли меня изъ праха…

— Я объ этомъ не вспоминалъ, — прервалъ его Маккъ, — ты самъ завелъ объ этомъ рѣчь…

И Маккъ отошелъ къ окну подумать.

Но тутъ Бенони такъ ясно вспомнилось его жалкое прошлое; онъ вспомнилъ тѣ дни, когда у него не было ни господскаго дома, ни большого сарая, ни неводного комплекта; дни, когда его позоръ былъ оглашенъ съ церковнаго холма и когда Маккъ Сирилундскій протянулъ ему руку помощи, сдѣлалъ его опять человѣкомъ… И онъ сказалъ упавшимъ голосомъ:

— Да, да, только бы мнѣ вернуть мои деньги. Я не буду поступать съ вами по-волчьи… Для этого у меня нѣтъ причинъ.

Молчаніе. Маккъ повернулся и опять подошелъ къ своей конторкѣ: — Узналъ ты что нибудь насчетъ сельдей?

— Нѣтъ, — отвѣтилъ Бенони. — То-есть, сельдь-то появилась, но неизвѣстно еще сколько ея будетъ и какого качества. Я рѣшилъ отправиться съ неводомъ.

— Богъ въ помощь.

— Счастливо оставаться, — сказалъ Бенони, уходя.

XVIII

«Сегодня двѣнадцатое іюня, день свадьбы Розы… Да, да!» Бенони съ утра находился въ торжественномъ настроеніи, былъ тихъ, кротокъ и неразговорчивъ. Свенъ Дозорный, который жилъ у него, былъ занятъ такой работой, съ которой могъ справиться и одинъ.

Бенони вытеръ клавесинъ и вычистилъ серебро. Не послать ли сокровища Розѣ? Самому ему они были ни къ чему. И вышло бы — словно король посылаетъ богатѣйшіе дары королевѣ, а кстати заткнуло бы ротъ всѣмъ, кто теперь разноситъ по околотку сплетни о разореніи Бенони Гартвигсена. Вначалѣ ни самъ Бенони, ни писарь ленемана не дѣлали тайны изъ негодной закладной на пять тысячъ далеровъ, а молва ужъ и пошла писать, преувеличивая потери и включая въ ихъ число даже домъ, сарай и неводной комплектъ. Бенони опять сталъ подозрительнымъ; ему чудилось что старые знакомые опять стали обращаться съ нимъ развязнѣе и больше не называютъ его Гартвигсеномъ. О, ему еще по-карману одарить Розу по-царски!

Но приметъ ли она его сокровища?

Во всякомъ случаѣ онъ могъ бы послать ей серебро. Съ сантиментальной нѣжностью онъ представлялъ себѣ, какъ этотъ щедрый даръ увлажнитъ глаза Розы, и она скажетъ: «О, Бенони! Какъ я жалѣю, что, все-таки, не за тебя вышла!»

А вѣдь она все еще не вернула кольца и креста, какъ собиралась. Можетъ статься, она такъ и оставитъ ихъ у себя изъ любви къ нему? Нельзя ли послать ей хоть ложку и вилку, которыя онъ завернулъ для нея особо?

Нѣтъ; пожалуй, она ничего не возьметъ.

Бенони побрелъ въ Сирилундъ, печальный и разстроенный, завернулъ въ погребокъ выпить подъ предлогомъ, что ему нездоровится, затѣмъ вернулся назадъ къ себѣ. Успѣвъ порядочно охмелѣть, онъ досталъ книжку съ псалмами, но, боясь, что Свенъ Дозорный услышитъ его зычное пѣніе, ограничился однимъ чтеніемъ вслухъ, а это ему скоро наскучило. Онъ вышелъ на закрытую веранду и постоялъ тамъ, глядя въ окна. Но глядѣлъ ли онъ въ синія стекла, или въ желтыя, или въ красныя, все было то же самое: голуби сидѣли себѣ и, какъ ни въ чемъ не бывало, упражнялись надъ стѣной сарая… Охъ, не такъ онъ рисовалъ себѣ все это — и цвѣтныя стекла и голубей!.. Все вѣдь было для Розы!..

Онъ побрелъ по скалистому берегу. Впереди него шелъ смотритель маяка Шёнингъ, изношенный, искалѣченный, словно измочаленный нуждою. Онъ тоже бродилъ по горамъ, прислушиваясь къ крикамъ морскихъ птицъ и разглядывая изрѣдка попадавшіяся растенія. Противъ всякаго обыкновенія, онъ поздоровался съ Бенони и завелъ разговоръ.

— Вы человѣкъ со средствами, Гартвигсенъ; вамъ бы купить всѣ эти горы.

— Мнѣ? У меня и безъ того ихъ довольно на моемъ участкѣ,- отвѣтилъ Бенони.

— Нѣтъ, не довольно. Вамъ бы купить весь кряжъ вплоть до общественнаго лѣса.

— А на что мнѣ его?

— Онъ имѣетъ большую цѣнность.

— Большую цѣнность?

— Эти горы полны руды.

— Ну, и что жъ? Руды! — пренебрежительно отозвался Бенони.

— Да, руды. Руды на милліонъ. Руда-то съ серебромъ.

Бенони недовѣрчиво поглядѣлъ на смотрителя. — Почему же вы сами не купите?

Смотритель отвѣтилъ безцвѣтной улыбкой и устремилъ взглядъ въ пространство. — Во-первыхъ, у меня нѣтъ средствъ; во-вторыхъ, къ чему мнѣ? А у васъ вся жизнь впереди.

— Ну, и вы еще не такъ стары.

— Положимъ. Но на что мнѣ больше того, что я имѣю? Я смотритель маяка четвертаго разряда; какъ разъ хватаетъ, чтобы не умереть съ голоду, а на большее мы не годны.

Бенони вдругъ спросилъ:- Вы говорили объ этомъ съ Маккомъ?

На это смотритель отвѣтилъ только двумя словами:- Съ Маккомъ! — и, скорчивъ презрительную гримасу, повернулся и пошелъ назадъ.

А Бенони, шагая въ противоположную сторону, раздумывалъ про себя: не худо, что эти горы полны серебра; хозяинъ ихъ — Аронъ изъ Гопана, а у него тяжба съ рыбакомъ изъ крайнихъ шкеръ изъ-за самовольнаго захвата лодки; тяжба стоитъ не дешево, и онъ еще недавно отвелъ адвокату на кистерскій дворъ одну изъ своихъ коровъ… Охъ, да, Николай сегодня женится, такъ корова пригодится ему съ Розой…

Воспоминанія о Розѣ такъ и нахлынули на Бенони. Онъ свернулъ въ лѣсъ; глаза его стали влажными, и онъ, не глядя ни на что, повалился ничкомъ у самой дороги… «Развѣ я не велъ себя, какъ слѣдовало, скажи ты мнѣ на милость? Развѣ не обращался съ тобой по всѣмъ статьямъ и бережно и деликатно, чтобы какъ нибудь не помять тебя? О, Господи Боже, будь милостивъ ко мнѣ!»

— Борре эккедъ!

Опять этотъ лопарь Гильбертъ тутъ какъ тутъ! Онъ вѣчно снуетъ взадъ и впередъ по общественному лѣсу, словно ткацкій челнокъ, оставляя за собой нитки и петли въ селеньяхъ по обѣ стороны кряжа.

— А я тутъ присѣлъ маленько… — сказалъ Бенони, не зная что сказать отъ смущенія — Такъ пріятно послушать шопотъ осинъ.

— Я прямо со свадьбы, — сказалъ Гильбертъ. — Встрѣтилъ тамъ знакомыхъ.

— Ты, пожалуй, и у церкви былъ? — спросилъ Бенони.

— Былъ и у церкви. Важная свадьба! И Маккъ тамъ былъ.

— Еще бы.

— Сперва женихъ пріѣхалъ. Верхомъ.

— Верхомъ?

— Потомъ невѣста. Тоже верхомъ.

Бенони покачалъ головой, — важно, дескать.

— На ней была бѣлая кисея до самой земли.

Бенони погрузился въ глубокую задумчивость. Да, вотъ теперь дѣло сдѣлано. Бѣлая кисея… охъ, да! Затѣмъ онъ всталъ и отправился съ лопаремъ Гильбертомъ.

— Ну, да мы съ Бенони, вѣрно, какъ-нибудь справимся! Пойдемъ-ка поскорѣе ко мнѣ,- сказалъ Бенони.

— Спасибо; какъ же я смѣю васъ безпокоить? У меня нѣтъ никакого дѣла…

Но Бенони поставилъ водочки и пригласилъ лопаря выпить съ нимъ, а Гильбертъ опять за свое:- Не стою я, чтобы вы тратились для меня на угощеніе…

— Я угощаю тебя за твою великую новость, — проговорилъ Бенони, а губы у него такъ и дрожали. — И Богъ съ ней! — закончилъ онъ.

Гильбертъ пилъ и, оглядывая горницу, выражалъ свое изумленіе, что находятся люди, которые брезгуютъ жить въ такой горницѣ, полной всякихъ сокровищъ. Бенони же отвѣчалъ на это, что устроился, молъ, по мѣрѣ своихъ малыхъ средствъ… И показалъ Гильберту клавесинъ, объяснивъ, что это музыка; потомъ показалъ рабочій столикъ, выложенный чернымъ деревомъ и серебромъ, и, наконецъ, добрался до столоваго серебра.