Голд, или Не хуже золота - Джозеф Хеллер

— Вам троим палец в рот не клади, — сказал Милт.

Ко времени общего отъезда, после того как все женщины, кроме его мачехи и Мьюриел, энергично взялись за дело, в гостиной и кухне был наведен порядок, последняя сковородка вычищена, последняя стопка посуды загружена в моечную машину. Когда утихла прощальная сумятица, Голду удалось унять и самую главную их тревогу и выпроводить в праздничном настроении.

— Брюс, — набравшись храбрости, спросила Эстер уже в дверях, пока остальные ждали с самым озабоченным видом, — если ты поедешь в Вашингтон, ты ведь не сделаешь ничего такого, за что нам было бы стыдно?

Голд, преодолевая страх, спросил:

— Чего именно?

Здесь мужество отказало Эстер, и другие приняли удар на себя.

— Например, не будешь голосовать за республиканцев?

— Никогда, — ответил он.

— Или способствовать их избранию?

— Конечно, нет!

— Даже если кандидат будет евреем?

— В особенности, если он будет евреем.

— Слава Богу, — сказала его мачеха.

— Эта тетя Роза… — сказала Дина, сидя по-турецки на кровати Белл. — Я никогда не видела ее такой счастливой. Ты когда-нибудь слышала, чтобы она столько смеялась и разговаривала?

— Я рада, что устроила этот праздник.

И Голд тоже был рад. Белл — хорошая жена, и Голд чувствовал, что, может, ему будет не хватать ее, если он решит снова жениться.

В КАБИНЕТЕ Ральфа Ньюсама в Вашингтоне всё сияло и сверкало, кроме брюк Ральфа на том месте, на котором сидят. У лифта Голда встретила хорошенькая девушка, она передала его сногсшибательной женщине лет тридцати с черными прямыми волосами и в полупрозрачном очень дорогом платье, которое обворожительно облегало ее на удивление гибкое тело; она-то и отвела его к секретарше Ральфа, лучезарной кокетливой женщине ошеломительной чувственной прелести, которая сразу же завоевала его сердце своим дразнящим дружелюбием и ласковым рукопожатием. Все здесь отливало таким полированным блеском, что электрический свет казался просто излишним.

Ральф ничуть не постарел за прошедшие годы. Он был высок и строен, медлителен в движениях, рыжеватые волосы над его покрытым веснушками лицом были уложены на одну сторону. Самое яркое воспоминание Голда о Ральфе касалось его волос, которые всегда были аккуратно подстрижены и в то же время выглядели так, будто их никогда не касались ножницы парикмахера. На нем была приталенная рубашка с монограммой, а его брюки казались свежевыглаженными. Он все еще оставался единственным выпускником Принстонского университета, которого Голду — или кому-нибудь из окружения Голда — довелось встретить.

— Надеюсь, ты вчера неплохо провел время, — невинно начал Ральф. — Этот городишко просто кишит хорошенькими женщинами, которые ради приятного времяпровождения готовы почти на что угодно.

Ответ Голда был краток:

— Я устал с дороги и решил отдохнуть.

Это было ложью. Он провел вечер, ошалело бродя по отелю в тщетной надежде, что кто-нибудь, может быть, узнает его и отведет туда, где есть девочки такие же хорошенькие, как любая из тех трех, что он только что видел.

— Господи, Брюс, до чего же я рад снова тебя видеть, — сказал Ральф. — Как в старые добрые времена, да? — Голд хранил молчание. Все было совсем не так, как в старые добрые времена. — Президент будет рад, что я повидался с тобой сегодня, если только узнает. У него от тебя просто чердак дымится. Он сделал копию твоей рецензии на его Мой год в Белом Доме и положил ее под стекло своего рабочего стола в Овальном Кабинете и теперь может целыми днями перечитывать ее во время важных разговоров о сельском хозяйстве, жилищном строительстве, финансах, голоде, здоровье, образовании, социальном обеспечении и о других вещах, к которым он не испытывает никакого интереса. — Ральф не шутил. — Мне сказали, что он уже сделал увеличенную фотокопию твоего афоризма «Сокрушительные успехи, или Все, что намечено, не сбудется» и повесил ее на стене в малой гостиной, где он завтракает, рядом с цитатой из Плиния. Ему это каждый день напоминает о том, что он не должен пытаться делать слишком много.

Голд ответил взвешенно.

— Я польщен, — сказал он и после некоторого колебания добавил: — И все же в его книге есть много такого, чего я не понимаю.

— Вот это-то ему и нравится в твоей рецензии больше всего остального. Он опасался, что ты его раскусишь.

— Раскушу? — Голд неловко задергал ногой.

— Видишь ли, мы-то все понимали, что ему особо нечего сказать о своем первом годе в Белом Доме, понимали еще и потому, что он все время пишет об этом. Он, кажется, хочет, чтобы ты начал работать здесь, как только тебе удастся уладить свои дела, хотя он, кажется, и не хочет, чтобы ты их пока улаживал. Это я тебе могу сказать со всей определенностью.

— Кем работать? — спросил Брюс.

— Кем пожелаешь, Брюс. Ты можешь выбирать из всего, что есть на данный момент и что мы хотим тебе предложить. В настоящий момент у нас нет ничего.

— Ральф, ты мне так толком ничего и не говоришь. Если смотреть на вещи реалистично, то на что я могу рассчитывать?

— На самый верх, — ответил Ральф. — Ты даже можешь начать оттуда. Иногда у нас бывает много вакансий наверху и ни одной внизу. Я думаю, мы можем перешагнуть через представителя и официального представителя и дать тебе что-нибудь повыше, если только для этого не будет никаких препятствий. Ты слишком знаменитая фигура, и мы не можем использовать тебя инкогнито, хотя знают тебя и немногие. У тебя есть в работе что-нибудь еще?

— Я работаю над книгой для Помроя и Либермана и еще я задумал небольшую статью об образовании.

— Я так тебе завидую, — пробормотал Ральф. Голд метнул на него враждебный взгляд. — А о чем эта книга?

Этот вопрос был для Голда, как удар обухом по голове.

— Об американцах, Ральф. Об американцах еврейского происхождения.

— Полагаю, ты сейчас в большой моде. Я бы поторопился с этим, пока не поздно.

— Не поздно для чего?

— Чтобы рисковать с этой темой. Вот статья об образовании будет полезна. Мы скоро назначаем еще одну президентскую комиссию по образованию, ты будешь введен в ее состав. — Ральф нажал на кнопку селектора. — Пылинка, детка, принеси досье на доктора Голда, пожалуйста.

— Сейчас, милый. — Поразившая воображение Голда секретарша принесла Ральфу папку с абсолютно пустым вставным блокнотом. — Пожалуйста, дорогой.

— Спасибо, милочка.

— Она великолепна, — сказал Голд, когда она ушла. — Пылинка — очень миленькое прозвище.

— Это ее настоящее имя. А прозвище у нее Ириска.

— Но ты не называл ее Ириской.

— Ты хочешь, чтобы я это делал в правительственном учреждении? — добродушно проворчал Ральф. — Так, посмотрим, что тут у нас. — Ральф занялся пустым блокнотом, на первом листе которого написал представитель, источник, официальный представитель. — Мы думали начать с того, чтобы сделать тебя помощником по связям с прессой, но ребята из прессы начнут гадать, откуда берутся такие помощники по связям с прессой. Хочешь поработать секретарем?

— Ну, это далеко от моих помыслов, — с обидой в голосе сказал Голд. — Я не умею печатать.

— Да нет же, не таким секретарем, — Ральф рассмеялся. — Я имею в виду, — он никак не мог подыскать нужное слово, — как же это называется? Кабинет. Тебе не придется печатать или стенографировать. У тебя для этого будут девочки, вроде Пылинки, Песчинки и Соринки. Хочешь быть членом кабинета?

Голд был более чем утешен.

— Ральф, это и в самом деле возможно?

— А почему нет? — был ответ Ральфа. — Хотя, может быть, тебе придется начать с ИО.

— ИО?

— ИО это, кажется, чуть повыше помощника и заместителя, но это еще и не полный член кабинета. Если только не наоборот. Теперь в этом, по-моему, никто толком не разбирается.

— И я мог бы начать с ИО секретаря?

— В Вашингтоне, Брюс, люди растут быстро и не могут упасть очень низко. Как насчет секретаря по вопросам занятости?

Голд, почувствовав себя увереннее, намеренно помедлил перед отказом:

— Пожалуй, нет.

— Не могу сказать, что осуждаю тебя. А как насчет секретаря по внутренним делам?

— Ну, это что-то уж очень темное.

— Кажется, они работают с угольными шахтами. Транспорт?

Голд скорчил гримасу.

— Там работать нужно.

— Коммерция?

— Это что-то вроде торговли вразнос.

— Ты демонстрируешь отличную способность оценочных суждений. Как насчет представителя в ООН?

— Не смеши меня.

— А что ты думаешь о министре финансов?

Голд навострил уши.

— А ты что думаешь?

— Звучит красивее всего остального.

— А что мне придется делать?

— Я, наверно, смогу разузнать. Гаррис Розенблатт должен быть в курсе. Они в основном очень богатые и, кажется, любят считать деньги.