Бойся своих желаний - Анна и Сергей Литвиновы

Тем ценнее оказался момент, когда Наташа, вернувшись в субботу из школы, вдруг, даже не переодевшись в домашнее из школьной формы, пришла к ней на кухню и сказала:

– Мамочка, я хочу с тобой поговорить.

– Конечно, милая.

Васнецова-старшая как раз раскатывала тесто: надо же хоть чем-то поднять настроение мужу, побаловать его на выходные любимым «наполеоном» на четырнадцати коржах.

А Наталья села на табуреточку за кухонный стол и вдруг зарыдала. Она закрыла лицо ладонями и плакала, плакала… Валентина Петровна кинулась к ней, прижалась – жаль не могла обнять, руки все в муке.

– Ну что ты, миленькая, что ты, – причитала она, словно дочка была неразумной детсадовкой. – Все пройдет, я с тобой, ну что случилось, до свадьбы заживет…

При слове «свадьба» девочка стала рыдать еще горше, и в душу матери закрадывались смутные и горькие подозрения. Нет, не может быть!..

– Что, милая, что? – спрашивала она, обнимая дочь, и плевать, что измазала ей плечо мукой, отряхнем. – Что-то было, да?

Девочка быстро и отчаянно закивала, и внутри у Васнецовой-старшей все обмерло. И еще у нее, наверное, появилась способность к ясновидению, потому что она спросила:

– Там, на Дальнем Востоке?

Дочка опять стала отчаянно кивать, словно торопилась признаться во всем, пока хватает духа.

– Это – один из них, да? – прозревши сердцем, спросила мама.

– Да-а-а… – проныла сквозь слезы Наташа.

– Ох, мерзавцы! Что за подлецы! – воскликнула Васнецова-старшая. – И что теперь? Есть последствия, да?

И сердце у нее совсем уж наполнилось горем и печалью, потому что ее любимая маленькая девочка вновь кивнула.

Матери захотелось взвыть, надавать пощечин дочери, удариться головой о стену – но разумом она понимала: ничего подобного делать не следует, поэтому только оторвала свои руки от Натальи и впилась ногтями в собственные ладони. Боль привела ее в чувство, исцелила от гнева, а тут и девочка ее маленькая перестала рыдать, и тогда Валентина бодро сказала:

– Ладно. Что случилось – то случилось. Давай пить чай.

– К черту чай! – экспансивно воскликнула дочь. – Не хочу я ничего!

– Ну, будет, будет. Произошедшее еще не повод от маминого чая отказываться. «Наполеон» пока не готов, но ничего, я конфеточек шоколадных купила.

– А обед? – вдруг улыбнулась заплаканная Наташа.

– Обед, как ты сказала, ко всем чертям! – бодро воскликнула мать. – Будем пить чай и объедаться сладеньким!

А потом, когда слезы пролились, рыдания окончились и состоялся катарсис (выражаясь по-научному, а в переводе: очищение, освобождение от скверны), обе женщины, юная и мудрая, обнялись и утерли друг дружке слезы. Они ощущали небывалое родство друг с другом – чувство, которого стремятся добиться от своих зрителей-слушателей театральные режиссеры, буржуазные политики и религиозные деятели, – ради чего и затевают те самые катарсисы. Сейчас взаимопонимание, взаимопрощение и душевность словно пронизывали атмосферу на четырнадцатиметровой кухне Васнецовых.

– Что будем делать, Наташенька? – с особенной, чрезвычайно теплой интонацией поинтересовалась мама.

– Ну… Ну, можно ведь избавиться… – Ната и сейчас смущалась, но, надо заметить, до совместных слез с матерью она бы и выговорить не смогла ни слова на сию щепетильную тему. – Ты ведь сможешь договориться так, чтобы мне не было больно? Под наркозом?

– Ты что же, аборт хочешь делать? – тихим, сострадательным шепотом спросила старшая Васнецова.

– А что еще-то? – растерянно вопросила Наталья.

– Не надо, милая! – Мать умоляюще сложила руки перед грудью и подалась вперед, к дочери. – Прошу тебя, не надо! Не отмолишь ведь потом, и Бог накажет!

Если б не общий, один на двоих, плач, вряд ли их разговор протекал бы в столь мягкой и доверительной манере. Тема, верно, осталась бы той же – да о чем еще им сейчас говорить! – однако и слова, и интонации оказались бы другими: возможно, более резкими, более непримиримыми. Но теперь мама с дочерью беседовали как соучастницы, как заговорщицы, как бесконечно близкие друг другу люди.

– Бога ведь нету, – довольно жалко проговорила комсомолка.

– А кто знает, доченька, кто знает, – вздохнула член КПСС с 1957 года и секретарь партийного бюро факультета.

– И что же мне делать? – растерянно прошептала Наташа. – Рожать?

– Рожать! – безапелляционно проговорила Валентина Петровна.

– Но как? – поразилась девочка. – А школа? Институт? И – без мужа?

– А что институт?! – бодро воскликнула мать. – Подумаешь! Я тебя тоже, знаешь ли, на третьем курсе родила. И ничего – мы с папой справились. И теперь справимся. Будем помогать тебе. Мы с Петром Ильичом, знаешь ли, о внуках подумывали. Правда, не рассчитывали, что так скоро. Ну, ничего – как говорят в тюрьме: раньше сядешь, раньше выйдешь!

– Неужели ты действительно хочешь, чтобы я родила?

– Естественно! А со школой и вузом мы утрясем. Понадейся на нас с папой. Да и с мужем твоим будущим, сердцем чую, тоже все устроится.

– Как? – недоверчиво улыбнулась Наталья. – Как с ним устроится?

– Давай все ж таки почаевничаем, и я тебе объясню, что к чему.

Небольшую паузу, которую взяла Валентина Петровна, пока ставила на конфорку чайник, вытаскивала из холодильника и выкладывала в вазочку конфеты, она использовала, чтобы обдумать: готова ли ее дочь к тому, чтобы воспользоваться маленькой женской хитростью? Пойдет ли она на нее? Или со свойственной юности нетерпимостью и максимализмом отринет предлагаемый матерью компромисс, лукавство и даже, как ни крути, обман? «Я никогда не узнаю об этом, пока не скажу», – подумала Васнецова-старшая и, разлив по чашкам чай, спросила:

– Вот интересно, в школе или на факультативе есть какой-нибудь мальчик, который тебе нравится?

Дочь на секунду задумалась, а потом покраснела.

– Ну… Да… Есть.

– А ты ему нравишься?

– Я не знаю, мама.

– Впрочем, это не имеет значения. Мальчишки в таком возрасте любят обычно всех женщин вокруг. А ты у меня девушка видная. Да что там – настоящая красавица. Наверняка он по тебе сохнет. Да они, мальчишки ваши, все до единого спят и видят, как к девчонке под юбку залезть. Среди них только выбирай подходящего.

Столь откровенно мать с дочерью не разговаривали еще никогда. Разумеется, в свое время старшая (она же современная женщина, идет вторая половина двадцатого века!) объяснила младшей о месячных и откуда берутся дети, однако разговора о половой жизни между ними не происходило. И теперь Васнецова-младшая только краснела, пораженная тем, что мама называет, не чинясь, вещи своими именами. Плюс к тому – какой же у матери, оказывается, неприглядный и жесткий взгляд на взаимоотношения полов! Взаимоотношения, которые до той поры рисовались в воображении Наташи подернутыми романтическим флером. Там, в ее в мечтах, был коленопреклоненный, как Онегин, юноша, и беготня по песку на французском песчаном побережье под музыку «Истории любви» или «Шербурских зонтиков». Напомним, на дворе стояли шестидесятые годы прошлого столетия, и великая сексуальная революция только начиналась на Западе, а в пуританском СССР ею даже не пахло. Поэтому откровенные – и ничего больше! – слова матери показались девочке до предела циничными.

– Мама!.. Да откуда ты такое взяла? Они хотят нас? – только развела руками Наташа. – Откуда ты наших мальчишек знаешь?

– А то я других не знаю! Все они одинаковые. Ты конфетки-то ешь. Полезно, говорят, для умственной деятельности.

– Умственная деятельность! – с горькой усмешкой воскликнула дочь. – Зачем она мне?!

– Что значит – зачем?

– Мой удел теперь – пеленки.

– Ерунда! Чем больше человек загружен, тем больше он успевает! Я на себе проверила. Думаешь, легко нам с папой было тебя рожать-купать-пеленать – и в вузе учиться одновременно? А ведь никаких бабушек-дедушек у нас не было. И ничего. Вырастили ведь! И красивой, и умной…

– Да уж… – саркастически, самокритично прошептала девочка.

– А умственная работа тебе сейчас нужна не для того, чтобы тригонометрические уравнения решать. А чтобы будущность свою обеспечить. Итак, вернемся к мальчику, который тебе нравится. Кто он?

– Что конкретно тебя интересует?

– Все. Как зовут? Красив ли? Рост? Телосложение? Родители?

– Его родители для тебя, конечно, важнее всего, – хоть и в откровенном разговоре, но кольнула маму дочка. – Происхождение! Уровень!

– Да, это немаловажный фактор, – охотно согласилась старшая Васнецова.

– Зовут его Валерой. Высокий. Симпатичный. Учится без троек. Но он, знаешь ли, в школе редко бывает.

– А что такое? – озабоченно переспросила мать. – Болеет?

– Нет, он спортом занимается. Он у нас хоккеист. В ЦСКА играет. Не в главной команде, а в какой-то молодежной. Или в юношеской. Не понимаю разницы. Но все равно, он рассказывал, что у него две тренировки в день. Хоть и учиться успевает.