Сага о Гильгамеше - Вадим Волобуев

      -- Прикрой свою наготу, сиятельная дочь Инанны. Я пришёл поговорить о деле.

       Недоверие пробежало по лицу Шамхат. Сев на колени, она спросила:

      -- Ты не хочешь соединиться со мной?

      -- Ан - свидетель, я жажду этого, - вырвалось у Нарахи. - Но имущество моё слишком мало, чтобы оскорблять его ничтожеством твою красоту.

      -- Зачем же ты явился сюда? - гневно воскликнула служительница Инанны, набрасывая тунику. - Ты - лживый грязекопатель, известно ли тебе, что полагается обманувшему богиню? Сейчас на мой зов явятся стражи святилища. Они проучат тебя, каково смеяться над той, кому судьбою даровано разговаривать с небожительницей.

      -- Не сердись на меня, о грозная Шамхат, - взмолился земледелец, падая на колени. - Не смеяться я пришёл, но просить о помощи. Трёх волов и десять мешков ячменя отдаст наша деревня непреклонной Инанне за избавление от лесного демона, что поселился в нашей роще. О великая, знаменитая Шамхат, прекрасная ликом, чистая мыслями, спаси наши стада и поля от злых чар, насланных Забабой! Соверши благодеяние, кудесница, приближенная к богине, и да разнесётся молва о твоей красоте от Урука до самых отдалённых стран.

      -- Чем же могу я помочь вам? - недовольно спросила красавица, поднимаясь на ноги.

       Нарахи вытер вспотевший лоб. Можно было перевести дух.       

Глава шестая. Праздник жизни

-- Раб, соглашайся со мной!

-- Да, господин мой, да!

-- Женщину я полюблю!

-- Полюби, господин мой, полюби! Кто женщину любит, забудет печали и страхи!

-- Нет, раб, я женщину любить не желаю!

-- Не люби, господин мой, не люби! Женщина - яма, капкан, ловушка! Женщина - острый кинжал, пронзающий горло мужчины!

Диалог о благе.

       Детства своего Энкиду не помнил. Все его воспоминания начинались с того дня, когда он появился в лесу. Он возник как-то сразу, вдруг - существо без прошлого, но с чётким осознанием своего места в этом мире. Он был хозяином леса и покровителем животных. Ему не пришлось завоёвывать это право, оно утвердилось за ним в тот момент, когда он обрёл память. Он не был похож на остальных зверей. Шерсть его не отличалась густотой, когти были короткие и ломкие, а хвоста и вовсе не было. Последнее обстоятельство причиняло ему большие неудобства и служило источником постоянного недоумения, в котором он с некоторых пор пребывал. Он чувствовал, что еда и сон не доставляют ему прежнего удовольствия. Тело его жаждало новых впечатлений. Будучи господином леса, он спасал зверей от безволосых, что приходили извне со смертоносными орудиями и приносили запах дыма и пищи; он лечил их от ран и болезней, разрешал их споры, водил их на водопой и предводительствовал на охоте. Но он был одинок. Чувство одиночества посетило его недавно, несколько дней назад. Оно пришло вместе с непонятной тревогой, поразив его смутными терзаниями, которые были тем сильнее, чем чаще он задумывался над их причиной. Во сне ему стали являться страшные призраки, которые окружали его, смеялись над ним и готовились сожрать. Просыпаясь в холодном поту, он с испугом озирался вокруг, боясь, что сон повторится наяву. Он стал мнителен. Ему казалось, что кто-то неотступно следует за ним, повторяя каждый его шаг. Он взял в привычку оглядываться на ходу, путать следы, менять место ночлега. Но страх не уходил. Напротив, он становился всё сильнее, занозой сидя в печени. Стремясь отогнать это противное чувство, Энкиду стал куролесить - валить деревья, менять русла рек, осушать болота, нападать почём зря на быков и львов. Но всё было тщетно. Кто-то невидимый словно потешался над ним, ввергая в исступление своей недосягаемостью. Энкиду озлобился. Он прогнал от себя всех зверей и стал в одиночестве бродить по лесу. Никто не осмеливался подойти к нему. Даже цикады затихли, боясь рассердить повелителя.

       И тут он услышал пение. Это были не привычные его уху переливчатые трели лесных птах, а растянутые, грубые звуки, которые как будто гудели в пространстве, вливаясь в уши скрежещущим водопадом. Они завораживали своей безыскусностью и какой-то непостижимой красотой. Энкиду удивлённо прислушался. С тех пор, как он себя помнил, ему не доводилось слышать ничего подобного. Больше всего пение напомнило ему стон выпи и уханье совы, но звонкость, наполнявшая его, рождала какую-то поразительную, неведомую доселе притягательность. К своему изумлению Энкиду заметил, что понимает слова песни.

      -- Близость супруга - женщине радость,      -- Облик его - медовая сладость.      -- Львиная сила - женщине радость,      -- Облик супруга - медовая сладость.

       Гильгамеш был великолепен. Узорчатая юбка с бахромой, расшитая золотыми нитями и жемчугом, прикрывала его ноги до самых щиколоток. Кожаный пояс с массивной серебряной пряжкой и медными бляхами туго перетягивал талию, подчёркивая упругую покатость мышц. Волосы, завитые в аккуратные чёрные колечки, локонами рассыпались по плечам. На груди его висело несколько бронзовых оберегов, инкрустированных драгоценными камнями. Тело, тщательно вымытое и натёртое мирровым маслом, блистало на солнце тысячами весёлых бликов. В правой руке он держал ветви тамариска с восьмилепестковыми розетками[26], в левой сжимал поводья от колесницы, разукрашенные разноцветными лентами. Толпа, стоявшая вокруг, бесновалась в пляске, оглушительно славя Инанну и её божественного мужа - пастуха Думузи. Дорогу, по которой должен был проехать вождь, устилали цветы, с крыш домов сыпались спелые финики и ячмень. Стоявший позади вождя храмовый хор под звуки свирелей и литавр старательно выводил тожественный гимн небесной покровительнице Урука:

      -- Сокровище богов, жемчужина восхода!      -- Прекрасен лик твой, избранная дочь!      -- Великая богиня, любимица народа,      -- Лишь ты из всех богов превозмогаешь ночь!

       Гильгамеш тронул поводья, и колесница медленно поехала. Люди восторженно заревели, из толпы полетели пожелания и просьбы: "Принеси нам урожай, вождь", "Фиников, полбы побольше...", "Вода чтоб не уходила!", "И скоту приплод...", "Детишкам здоровье...". А хор всё не унимался:

      -- Сильнейшая из сильных, юнейшая из юных!      -- Мы молимся тебе, да не оставишь нас!      -- Суровой непреклонностью ты усмиряешь буйных.      -- Все ходим мы под взглядом твоих неспящих глаз.

       Звенели свирели, прыгали акробатки, четвёрка ослов в шерстяных попонах неспешно тянула колесницу. Гильгамеш горделиво поводил головой, красуясь своим неповторимым нарядом. Сегодня он был не просто вождём, но воплощением Думузи, возлюбленным мужем прекрасной и грозной Инанны. От его умения угодить ненасытной богине зависело благосостояние страны. Он, источник горя и вожделения могущественной Звезды Восхода, решал сегодня, поспеет ли в срок урожай, уродится ли скот и сколько будущих воинов принесут на свет урукские женщины. Ощущение это, знакомое ему по прошлым церемониям, ныне дополнялось каким-то новым чувством, обретённым после победы над Аккой. Это было чувство покоя, умиротворённое осознание собственного величия. Оно давало вождю убеждение, что на его стороне высшая правда, что боги благоволят ему, а значит всё, совершённое им прежде, произошло во исполнение их воли. Уверенность в этом наполняла Гильгамеша восторгом. Никто, ни один самый ужасный враг не был ему страшен, пока на его стороне был небесный совет богов. Пусть досадуют завистники из Ура и Киша, пусть строят свои козни и плетут заговоры, отныне он недосягаем для них, ибо его путь - это путь Творцов.