Набоков и неопределенность. Случай «Истинной жизни Себастьяна Найта» - Присцилла Мейер

Себастьяна. Книжная полка в Себастьяновой лондонской квартире представляет собой эмблему темы романа: характеризует выпускника английского университета в первой трети двадцатого века, намекая на ученичество, которому посвятил себя и сам Набоков, готовясь вступить в англоязычную традицию.

Прием описания книжной полки используют и Джеймс Джойс в «Улиссе» (1922), чтобы описать Леопольда Блума, и Осип Мандельштам, чтобы передать семейную историю в своей автобиографии «Шум времени» (1925). Четыре книжных шкафа из четырех произведений кое-что объединяет, и это – Шекспир; у Блума и Мандельштама среди книг есть кое-что русское; у Блума и Джейкоба – Спиноза, но Джойс и Мандельштам не характеризуют английского университетского студента. Описание книжного шкафа Блума, отраженного в зеркале, обрамлено образом инверсии и завершается размышлениями Блума о «недостаточно бережно<м> отношении<и> женщин к литературе» [Джойс 1993: 492]. Описание книжного шкафа у Мандельштама в четвертой главе автобиографии включает тему конфликта и наложения между языками и культурами (ивритом, русским, немецким), отражая несколько десятилетий в жизни целой семьи. В «Комнате Джейкоба» Вулф описывает подборку книг, очень близкую к Себастьяновой в том, как она отображает жизнь молодого англичанина из Тринити-колледжа в Кембридже в 1906 году:

Книг здесь было немало; правда, французских немного, но ведь тот, кто собой что-то представляет, читает по своему вкусу, настроению, увлекаясь по прихоти. Например, там стояли жизнеописания герцога Веллингтонского, Спиноза, сочинения Диккенса, «Королева фей», древнегреческий словарь с шелковистыми лепестками маков, засушенными между страницами, все елизаветинцы. <…> Были фотографии древнегреческих скульптур, гравюра-меццотинто с картины сэра Джошуа [Рейнольдса] – все очень английское. Были и сочинения Джейн Остин – должно быть, в знак уважения к чьим-то еще предпочтениям. Был Карлейль, полученный в награду. Книги о художниках итальянского Возрождения, «Справочник заболеваний лошадей» и обычные учебники [Woolf 2008: 37–38].

По контрасту с языковыми, культурными и историческими напластованиями у Мандельштама, все книги Джейкоба «очень английские», как и его кембриджское университетское образование по классической литературе. Как и на полке Себастьяна, в книжной подборке Джейкоба французских книг почти нет, но есть некая книга о лошадях: у Джейкоба это «Справочник заболеваний лошадей», а у Себастьяна – «Как купить лошадь». Первая – американская книга Сиднема Бенони Александера (1840–1921); в Британской библиотеке имеется репринтное издание 1911 года с оригинального издания 1892 года. У Себастьяна «Как купить лошадь» (1875) – это книга редактора журнала «Панч» Френсиса Коули Барнанда из его серии «Случайные счастливые мысли». Набоков заменяет практическое пособие из библиотеки Джейкоба юмористическим литературным произведением.

В 1922 году издательство «Хогарт пресс», принадлежавшее семье Вулф, принялось издавать русских авторов, от Аввакума до Горького, в английских переводах С. Котелянского, а Вулф писала эссе о Толстом, Достоевском, Чехове, Брюсове и русской революции начиная с 1917 года. Но у Джейкоба в комнате русских книг нет. На книжной полке Себастьяна стоит одна русская книга, но в английском переводе – чеховская «Дама с собачкой». Вулф анализирует этот рассказ в своем сборнике «Обычный читатель» (1925), в эссе «Русская точка зрения», где сетует на утраты, которые понесла, читая Достоевского, Толстого и Чехова лишь в английских переводах:

Наше признание достоинств этих писателей опирается на оценки критиков, которые не прочли ни единого слова по-русски, никогда не видали России, даже не слыхали живой русской речи и которым приходится слепо и безоговорочно полагаться на работу переводчиков.

Все сказанное сводится к тому, что мы судим о целой литературе, не представляя себе ее стиля. Когда каждое слово в предложении переведено с русского на английский, причем несколько переиначивается смысл, а тон, сила и ритмическое ударение в их взаимосвязанности меняются полностью – не остается ничего, кроме оголенной и огрубленной вариации смысла. При таком обращении русские писатели похожи на людей, лишившихся во время землетрясения или железнодорожной катастрофы не только одежды, но и чего-то более утонченного и существенного – привычной манеры поведения, индивидуальных причуд характера [Вулф 2004: 854].

Таким образом, наличие «Дамы с собачкой» (причем именно английского перевода, а не русского оригинала, как можно было бы ожидать от носителя русского языка) на книжной полке Себастьяна благодаря отсылке к эссе Вулф создает трогательное изображение состояния, в котором находится Себастьян: политико-историческое землетрясение лишило его именно того, что перечисляет Вулф.

То «уважение к чужим стандартам», которое присуще Джейкобу, на книжной полке Себастьяна представлено русско-персидским словарем, предположительно оставшимся от восточных штудий Клер, изучавшей языки, точно так же как присутствие Джейн Остин на полке Джейкоба намекает на отсутствующую хозяйку книги. У Джейкоба есть «все елизаветинцы»; полка Себастьяна начинается и заканчивается двумя величайшими пьесами Шекспира.

Окончание «Комнаты Джейкоба» снова напоминает о его отсутствии – за счет описания его лондонских комнат, где его друг Бонами и мать Джейкоба разбирают его вещи:

– Оставил все как было, – поражался Бонами. – <…> Вон письма валяются повсюду, читай кто пожелает.

Он поднял счет за охотничий хлыстик.

– Кажется, оплачен.

Разбросаны были письма Сандры…

Неподвижен воздух в пустой комнате, только занавеска вздувается и вздрагивают цветы в кувшине. Слегка поскрипывает что-то в плетеном кресле, хотя в нем никто не сидит. <…> – А что мне делать с этим, мистер Бонами?

Она показала ему пару старых ботинок Джейкоба [Woolf 2008: 187].

Лондонские комнаты связаны с кембриджской комнатой Джейкоба за счет пассажа, который начинается словами «Неподвижен воздух в пустой комнате» – он впервые появляется после перечисления книг Джейкоба, его греческих фотографий и «гравюры-меццотинто сэра Джошуа» [Woolf 2008: 38]. В обеих комнатах Джейкоб активно отсутствует.

В. впервые навещает маленькую квартиру Себастьяна на Оук-Парк Гарденс, 36, после смерти брата. Книги, фотографии, картина, письма, одежда – все, что обычно ожидаешь найти в жилище умершего интеллектуала. Фотографии у Себастьяна – это два изображения смертной казни в Китае. Греческие книги Джейкоба – часть его кембриджского образования; китайские фотографии Себастьяна относятся к какому-то его творческому замыслу, оставшемуся неизвестным. Позже Набоков расскажет об их источнике, если не о мотивах Себастьяна, в «Память, говори» он вспомнит одного из своих знакомых берлинского периода, молодого студента Дитриха, который «коллекционировал фотографии смертной казни» и приобрел серию снимков, «изображавших все стадии обычной смертной казни в Китае» [Nabokov 1989b: 278]. В своих мемуарах Набоков связывает Дитриха с «правлением Гитлера» [Nabokov 1989b: 279]. Повесить две фотографии из коллекции Дитриха на стену у Себастьяна в 1936 году значит дать историческую характеристику, не повторяя ошибку мистера Гудмэна, который позволял историческому моменту определять искусство [Nabokov 1989b: 278–279][109].

В. описывает одежду Себастьяна до странности детально, надеясь узнать благодаря ей что-то новое о