Фронтовой дневник эсэсовца. «Мертвая голова» в бою - Герберт Крафт

Когда мы, проехав около 800 километров, оказались в Ажемо, маленьком городке, расположенном в 80 ки­лометрах от испанской границы, и вылезли из машин, мы впервые почувствовали себя обманутыми. Неужели мы здесь должны размещаться? Кроме зеленого луга, тут совершенно ничего не было! Даже какого-нибудь малюсенького сарая. Значит, мы будем жить в палатках! Через час аккуратно разместившись по отделениям и взводам одна рядом с другой появились четырехмест­ные палатки. Мы, водители, «прожженная компания», естественно, создали собственное объединение. На­шим непосредственным начальником был начальник автоколонны. Одной из первых мер было строительство уборных, которые мы, чтобы иметь крышу над головой, установили у стены хлева граничащей с лугом фермы.

Сразу после этого начали устанавливать места для умывания. К ним по шлангам подавалась вода. Мирно задымила полевая кухня. Рота построилась на поверку перед выровненными в ряд автомобилями. Мы сразу же начали строительство казарм в хорошо зарекомендо­вавшем себя «барачном» стиле. Этим занимались в основном резервисты, среди которых было немало про­фессиональных плотников. А мы, молодежь, тратили из­быток сил на боевую и строевую подготовку или на фи­зическую работу, помогая «старичкам» — тридцатилет­ним. К вечерней поверке мы уже казались немного заторможенными и освобожденными от избыточных сил.

Вместе с большинством других молодых солдат за­дним числом, с 1 июня 1940 года, я был произведен в роттенфюреры. Роттенфюрер Мёльцер — в 17 лет стал, по-видимому, самым молодым обер-ефрейтором, но­сившим немецкий стальной шлем.

Местное население быстро привыкло к нам. Женщи­ны и мужчины держались нейтрально, девушки — сдер­жанно. Мы же были оккупантами, разве можно было ожидать чего-то другого?

Трактирщики в старых переулках были неприветли­вы, зато вино было отменным. Хозяева вскоре оценили нас как хороших клиентов. Очевидно, за нашу платеже­способность, и не только при покупках вина. И еще за

наше безупречное поведение. Наличие индеек, омле­тов, баранины, приготовленных на местной кухне, всег­да давало нам повод что-нибудь отпраздновать.

Наши плотники быстро построили бараки и навесы для машин. Начались проверки.

К сожалению, в одно из воскресений произошел очень неприятный случай. Данцер, тот самый мотоци­клист, первый за свои отчаянные поездки с донесения­ми под пушками английских танков получивший Желез­ный крест 1-го класса, в пьяном состоянии ворвался в квартиру одной женщины и попытался ее изнасиловать. Высунувшись из окна, женщина закричала о помощи, ее услышал эсэсовский патруль и арестовал Данцера.

О происшествии последовал доклад в батальон, из батальона — в полк и в дивизию. Для Данцера все обер­нулось очень плохо. Ворвался в чужую квартиру, совер­шил попытку изнасилования в состоянии опьянения, по­дорвал честь войск СС... Это могло бы стоить ему голо­вы, по крайней мере, изгнания с позором из войск СС с последующим заключением в концлагерь. Мы знали это, и Данцер — тоже.

В тот день, когда его должны были отправить на до­прос в штаб дивизии, дежурный унтерфюрер обнару­жил, что гауптвахта пуста, хотя только что Данцер был на месте.

Была поднята тревога. Пока целая рота осматривала бараки, мотоциклист в сером военном пуловере на мо­тоцикле DKW-500 без коляски промчался через КПП, выскочил на дорогу, ведущую на восток, и пропал. Дан­цер удрал на машине, которой владел лучше всего. За ним в погоню отправились Цигенфус, Мёллер, Друкентанер и Папенфус. Подняли всю дивизию. По всему рай­ону расположения расставили патрули. После того как мотоциклисты его заметили и пытались догнать на ле­систой пересеченной местности, Данцеру удалось уйти от их преследования и исчезнуть. Самого отчаянного мотоциклиста дивизии поймать не удалось.

Через несколько недель после побега Данцера к одному из постов на демаркационной линии примчался посыльный мотоциклист, по манере посыльных, с кон­вертом в зубах. Невдалеке от часового он убрал газ и взял конверт изо рта. Когда часовой уже протянул руку, чтобы взять пакет, предполагаемый посыльный дал пол­ный газ и исчез за следующим поворотом на нейтраль­ной полосе. Это был находившийся в розыске Данцер. Через несколько месяцев его поймали в Марселе и вы­дали немецким властям.

В Дахау после суда за все преступления, в том числе и дезертирство, он был лишен наград, с позором изгнан из войск СС и казнен.

В августе мы получили новые пулеметы MG-34. По сравнению с чешскими пулеметами у них было много преимуществ, но и недостатков тоже хватало. Сначала о преимуществах: подача патронов производилась не из магазина, а из ленты. Это позволяло без перезаряжа­ния делать сразу не 30, а 150 выстрелов. Но вскоре мы заметили, что он гораздо тяжелее и неудобнее привыч­ного чешского пулемета.

Полевая почта работала великолепно. Регулярно на вечерней поверке раздавали письма. Наши резервисты с нетерпением ждали вестей от своих жен о том, выпал ли молочный зуб у старшенького или зарос ли родничок у младшенького.

Для нас, молодых, самой большой радостью дня было получать письма от девушек. Каждый, получивший пись­мо, забивался в тихий уголок, чтобы без помех можно было углубиться в чтение строк, выведенных любимой рукой. Они устраивались на ящиках с патронами, в каби­не своей машины или на поваленном стволе сосны. Учи-

тель МаксХайнеке, постоянно дававший нам уроки, тол­стый Енсен фон дер Ватеркант, в гражданской профес­сии хозяин транспортной конторы, его товарищ Герман Хебер из Швабии и его земляк Отто Арнольд, бывший крайсляйтер, пошедший в войска СС добровольцем и теперь служивший простым солдатом, Мик, он же Ми-хель Друкентанер из Зальцкаммергута, мотоциклист-посыльный, его товарищ Зигфрид Папенфус из Ризен-бурга в Западной Пруссии, которого всегда звали только «Буви», и «Циги», или Ханс Цигенфус, мотоциклист-посыльный с невзрачной фигурой, не сердившийся, если мы высказывали сомнения в его арийском проис­хождении из-за его кривых ног. Старшие и младшие об­разовали, дополняя друг друга, единую общность, не­смотря на то что происходили из разных гау Германии: тут были и гамбуржцы и мюнхенцы, берлинцы и венцы, рейнландцы и австрийцы. Не было никаких границ меж­ду землячествами. Друг с другом мы разговаривали на нашем диалекте, так же, как и нахальные берлинцы на своем грубо звучащем рейнско-римском. Наряду с Хебером был еще Хеберле, чтобы подтвердить его подлин­но швабское происхождение — они, естественно, как и все их земляки, говорили со швабским акцентом. Этот конгломерат возрастных групп, личных происхождений и землячеств, к которым применялись равные подходы, в результате способствовал боеспособности и неуязви­мости наших войск. Во время жесткой дальнейшей под­готовки, в которой применялся опыт, полученный во вре­мя кампании, предпочтение отдавалось занятиям в об­становке, максимально приближенной к боевой. После них обязательно обсуждались допущенные ошибки. Те­перь большое внимание уделялось арьергардным боям, вести которые англичане были великие мастера.

Осенью мы покинули наши бараки в Ажемо, ставшие уже обжитыми и уютными, и моторизованным маршем направились через Сен-Север в Базас.

С тех пор рота для продолжения общего образования была размещена на побережье Бискайского залива, что­бы мы впредь знали, что воспевается в шлягерах. Биарриц пришелся бы нам по сердцу, если бы мы там оказались в мирное время. А когда мы были там, пляжи уже опустели, улицы обезлюдели, а многие места развлечений пере­ключились на публику в серой полевой. Нельзя было нигде присесть так, чтобы через несколько минут к тебе на коле­ни не уселась более или менее молодая девушка в корот­кой юбочке. И еще через пару минут совершенно невинно­го бойца, если он, конечно, слишком энергично не проте­стовал, утаскивали, раскладывали и разделывали.

В Базасе мы остановились в пустующем (или осво­божденном для нас) монастыре: кельи, залы, галереи, очень много холодного камня и угрюмости. В кельи за­грузили оружие и боеприпасы, залы были переоборудо­ваны под спальные помещения. Мы настелили дощатые полы, поблизости от окон поставили печи, трубы кото­рых вывели в окна. Из досок и реек смастерили кровати, стены облицевали деревянными панелями и всем поме­щениям дали единые названия.

Самым храбрым и заслуженным за кампанию на за­паде вручили Рыцарские кресты. Фюрер «Лейбштан-дарте СС Адольф Гитлер» Зепп Дитрих тоже был награж­ден. Напрасно дивизия ждала, что наградят ее команди­ра, чем признают ее подвиги и жертвы. Ни для кого не было секретом, что причиной тому был Ле-Парадиз, убийство английских пленных. Также напрасно мы жда­ли, что за это убийство виновные будут преданы суду. Эта тема для нас была непонятной и закрытой.

Я сам часто задавался вопросом, мог ли я тогда что-нибудь сделать, чтобы предотвратить расстрел? Я ни­когда не забуду требовательные жесты солдат с семей­ными фотографиями в руках и их видимое отчаяние. Они навсегда остались тяжким грузом на моей душе.