Бледнее бледного - Андрей Петерсон

Осси повернула голову и чуть не вскрикнула. Сдержалась, скорее оттого, что от удивления просто перехватило дыхание, а не потому, что обладала какой-то невероятной выдержкой, и все такое… Обладала, конечно, но…

Мей сидел в двух шагах от кровати, почти на ард возвышаясь над столом. Только… Только это был Мей, и… не Мей. Не такой он был. Не то, чтобы совсем не такой, но отличался сильно.

Во-первых, он не выглядел больше бродячим костяком, внутри которого бултыхалась темно-серая клякса с черными прожилками.

То есть скелет сам, конечно, никуда не делся и был виден, чуть-чуть просвечивая сквозь длинную и очень ухоженную пепельного цвета шерсть, явно призрачного характера. А клякса, так та вообще – с трудом угадывалась, да и то, наверное, потому, что Осси знала куда смотреть и что искать. В общем – красавец-котяра сидел рядом с Осси, позевывая и лениво постегивая себя длинным пушистым хвостом по бокам. Призрачный красавец.

Во-вторых, появлением одной только шерсти дело не ограничилось. У Мея образовались, а правильнее, наверное, сказать – проявились глаза.

Они казались двумя огромными темно-синими сапфирами в глубоких провалах цвета густого янтаря – точно, как на перстне Лерда, – и, будто видели все и насквозь. Во всяком случае, тяжелый пристальный взгляд Мея выдержать было трудно, и Осси отвела глаза первой.

Эта немудреная, в общем-то, победа доставила ему, судя по всему, несказанное удовольствие, потому что всю его важность и спесь разом сдуло, и он в один миг превратился в большого котенка, который, подскочив к кровати, стал старательно и быстро вылизывать лицо девушки своим языком.

Оказывается теперь, помимо всего прочего, он еще и языком обзавелся.

Прикосновения его были сухими и холодными – будто ледяным ветром обдувало. Не сказать, что ощущения были неприятными, но странными до невозможности и невообразимости.

Быстро завершив процедуру приветствия, и выказав таким кошаче-собачим манером свою радость, Мей откатился назад и застыл в прежней позе, с совершенно невозмутимым видом, словно стыдясь проявленной только что нежности.

Чудны дела творились тут в ее отсутствие…

– Что это с ним? – Спросила Осси.

«С ним? А что с ним? – в свою очередь удивилась Хода. – Мей – как Мей. Что с ним может быть?»

– Я про шерсть и глаза… С чего он так изменился?

«Шерсть? Глаза? – Похоже, Хода не очень понимала, о чем речь. – Изменился, говоришь?»

– Ну, да… – Осси начинала потихоньку злиться. Была у Ходы такая мерзкая черта – в какой-нибудь достаточно важный и совершенно неподходящий для этого момент она могла, что называется, включить дурака и строить из себя непроходимую тупицу, просто таки упиваясь Оссиным раздражением. – Ты что сама не видишь, что ли?

«Не вижу, – голос Ходы звучал хмуро. – И ничего с ним не случилось. И не менялся он…»

Она помолчала.

«Это ты…»

– Что я?

Ответом было молчание.

– В смысле? – Осси даже приподнялась. – Что я?

«Ты изменилась, – вздохнула Хода. – Это ты… Ты что – сама не чувствуешь?»

– Сама? – Осси еще раз прислушалась к себе и своим ощущениям. Все, вроде, было в порядке. Чувствовала она себя замечательно – была бодра и весела. И сил – хоть отбавляй. Словом, если, что и было, то только сплошь хорошее и положительное. Даже настроение. Оно, правда, начинало портиться потихоньку …

– Нет. Ничего я не чувствую, – подытожила Осси. – Думала, было, что умерла, но теперь вижу, что нет – все в порядке. Чувствую себя великолепно, силы через край плещут. Так что, давай, уже, не тяни… что случилось?

Хода молчала.

– Ну? Я долго ждать буду? – Осси разозлилась не на шутку. – В чем дело?

«В чем дело? Вампиром ты стала, вот в чем дело!» – Выпалила Хода.

Теперь замолчала Осси.

Даже, кажется, рот открыла от удивления. Хотя, если подумать, то – чего открывать, и чего удивляться-то? Что-то в таком духе можно было предположить. Даже нужно было… Ведь знала же, что умерла! Просто сейчас так здорово себя чувствовала, что и мысли все эти прогнала, и думать забыла… А оно ведь не ушло никуда. Оно осталось…

«То есть не стала еще, но скоро станешь».

Осси поднялась с кровати.

– Хочу на себя посмотреть.

Хода хмыкнула.

– Что?

«Да, ничего… Посмотри».

Это пока она лежала, ей казалось, что сил – через край. А когда встала и сделала шаг, мир сначала предательски качнулся, а потом зашатался под ногами, будто палуба пьяного корабля в открытом море. В голове от этого зашумело и закрутило, а потом во рту появился солоноватый привкус крови, и это неожиданно отрезвило и привело все в норму. Включая и своевольный мир.

В конце концов, Осси хоть и с трудом, хоть и по стеночке, но все же осилила бескрайне долгий путь в шесть шагов, и добралась до большого зеркала.

Да уж… посмотреть было на что!

– Дрянь! Дрянь! Дрянь! – Осси лупила кулаком по стене, не обращая внимания ни на брызжущую во все стороны кровь из разбитых костяшек, ни на жалящие брызги расколотых камней. Не очень понятно было, кого она имеет в виду: себя, ула или проруху-судьбу, но у нее самой, похоже, на этот счет сомнений никаких не было и останавливаться она не собиралась. – Мразь! Тварь!

«Все! Хватит! – Рявкнула в голове Хода. – Это не поможет! Тебе-то что – на тебе-то все в миг теперь заживает – дом пожалей. Разнесешь ведь».

Но Осси ее даже не слышала и продолжала в исступлении крушить стену.

– Мразь!

Наконец она остановилась и, тяжело дыша, уставилась на израненные пальцы.

– Тварь! – Уже совсем тихо повторила она и всхлипнула.

Внимательно осмотрев руку, она слизнула выступившую кровь. Стало легче. Слизнула еще.

Она продолжала слизывать кровь, с ужасом и интересом наблюдая, как прямо на глазах затягиваются молодой розовой кожицей глубокие рваные раны и мелкие ссадины.

Прошло довольно много времени, прежде чем она успокоилась настолько, что смогла оторваться от этого глубокомысленного созерцания:

– Сколько… – голос Осси сорвался в хриплый сип, и она закашлялась. – Сколько до полнолуния?[7]

«Четыре дня. – Это звучало как приговор, и, видимо, желая его хоть чуточку смягчить, Хода добавила: – Не считая сегодняшнего».

Да, сегодняшний день считать уже не стоило. От него и не осталось уже ничего. Пока Осси разбиралась тут со своими ощущениями, солнце уже закатилось, и наступил вечер. А где вечер – там и ночь…

– Тварь! – Опять повторила Осси и повернулась к зеркалу.

Девушку, которая смотрела на нее с той стороны стекла, она узнавала с трудом. Как давнего знакомого. Как хорошо позабытого родственника, которого не видела много лет, и вот теперь надо было угадать в совершенно чужом человеке родные черты, и уже по ним понять, кто же это перед тобой. Примерно так. С той лишь разницей, что на этот раз в незнакомке надо было узнать себя.