ПОДВОДНАЯ ОДИССЕЯ «Северянка» штурмует океан - Владимир Ажажа

Кроме того, может быть, передвигаться в сонном состоянии и безопаснее. На первый взгляд это парадокс. Но многие хищные рыбы во мраке морских глубин обнаруживают свою жертву органами боковой линии (так называется идущий вдоль боков хищника чувствительный нерв), воспринимая колебания воды, вызываемые прохождением жертвы. Если сельдь неподвижна — значит отсутствуют колебания, и хищники, например акулы, заметить ее не смогут. Но это пока предположения, которые требуют подтверждений.

На основании многолетних наблюдений и показаний гидроакустических приборов считалось у что сельдь в январе «спит»: днем на большой глубине, а в сумерки ближе к поверхности. Однако кое у кого возникали сомнения. Теперь сомнений нет. Собственными глазами участники экспедиции на «Северянке» видели сонную рыбу, дремлющую в самых необычайных позах, шарахающуюся с наступлением дня от света. Как только забрезжит рассвет, сельдь опускается, а к вечеру ее косяки снова всплывают. Именно в эти часы, когда сельдь движется, ее и нужно ловить дрифтерными сетями. Почему? Ну возьмите, например, обыкновенную муху. Паутина — это сеть, а муха — селедка. Муха попадает в паутину на лету, а сельдь в сеть «на плаву». Чем больше муха мечется, тем крепче она запутывается. Так и сельдь.

Нам также стало ясно, почему во время нашего плавания на траулере «Северное сияние» сельдь хорошо ловилась разноглубинным тралом днем и ночью, а в сумерки не попадалась. Просто–напросто «проснувшаяся» сельдь уходила от трала также, как она утром и вечером уходила от «Северянки».

Среди массы рвущихся в наушники свистов и писков радист наконец различил воплощенный в точки и тире голос взаимодействующего с нами судна «Месяцев» сообщил, что он, как и все, штормовал, что была неисправна рация и что он идет на сближение с нами. Стоит ли говорить, сколько оживления вызвали у «северян» такие новости. Погода уже позволяла поставить сети и выяснить, какой улов дадут наблюдаемые «Северянкой» концентрации сельди. Кроме того, нам хотелось под водой посмотреть, как сельдь наталкивается на дрифтерные сети и застревает в них.

«Месяцев» находился гораздо севернее нас, и встреча не могла состояться раньше, чем через сутки. Мы пошли навстречу друг другу, поочередно работая радиостанцией «на привод», то есть время от времени то «Северянка», то «Месяцев» излучали в эфир радиоволны, а другая сторона соответственно их принимала и определяла точнее направление на «радиомаяк». Такой прием позволял все время корректировать курс сближения. В этом случае снова потеряться было невозможно.

Качало меньше. По–прежнему дул норд, не такой порывистый, как день назад, но достаточный, чтобы заставить верхушки волн оборачиваться белопенными гребнями. По радио мы узнали, что еще вчера вечером некоторые капитаны осмелились выметать по нескольку десятков сетей и сегодня имели уловы. Все наскакивали на Бориса Соловьева с вопросами: «А какие уловы в нашем квадрате?», «Сколько берут на одну сеть?» Невозмутимый, как всегда, Борис спокойно сверху вниз оглядывал интересующихся и своим окающим волжским говоркам неторопливо отвечал… Но прежде я поясню, что такое «квадрат».

На рыбопромысловых картах нанесена сетка, расчленяющая океан на квадратики — районы. Каждому квадрату присвоен порядковый номер. Нашел, допустим, рыболовный траулер дающее хороший улов скопление рыбы — и сразу радирует руководству сельдяной флотилии: «В северо–западной части квадрата номер 1825 имею уловы 300 килограммов на сеть». В это место немедля направляют суда, разгрузившиеся у баз, или те, у которых плохо с выполнением плана.

В квадрате, где мы работали, в эту ночь промышляло всего несколько траулеров. Над нашими головами они протянули километры дрифтерных порядков, составленных из отдельных тридцатиметровых сеток. А вдруг «Северянка» случайно попала бы в такую сетку? Что бы тогда было? Исход мог быть различным. На полном ходу массивная подводная лодка без ущерба для себя прошла бы сеть насквозь, как утюг сквозь папиросную бумагу. Но этим самым мы лишили бы экипаж траулера, наших коллег, их единственного орудия производства. Плачевнее было бы, если бы лодка, идущая таким ходом, встретила сетной порядок на курсе, близком к касательному. Тогда она могла бы намотать сети на винт и оказалась бы в ловушке. К счастью, благодаря осторожности командира и бдительности ходовой вахты ни один из вариантов встречи с сетями «Северянка» не испытала.

Так вот, по радиосообщениям наших соседей–траулеров, установлено, что в эту ночь разрозненная, во всех деталях наблюдавшаяся нами сельдь попадалась в среднем по его килограммов на одну сетку. Неплохие уловы. И означающие притом, что мы видели и изучали рыбу не отвлеченно, а имели дело с промысловыми концентрациями, которые составляют часть сырьевой базы рыболовных флотилий.

Ну разве могли не радовать такие новости? Кривая настроения вновь пошла вверх. Что скрывать, трудная и однообразная обстановка не способствовала постоянной бодрости духа. Поэтому все новое, а тем более радостное воспринималось экипажем и научной группой очень оживленно.

…«По коридору второго отсека протянулись розовые ленты эхолотной бумаги. Их километры. Два эхолота работают денно и нощно, через самопишущий аппарат каждого за один час проходит полтора метра ленты. Чтобы потом не запутаться, «куем железо, пока горячо» — стараемся обрабатывать эти ленты не позже следующего дня. И узнаем все больше и больше нового.

Сличая количество наблюденных в иллюминаторы рыб с показаниями эхолотов, мы пытаемся расшифровывать язык гидроакустики. А это очень важно. Ведь тогда капитан рыболовного судна сможет по эхограмме прикинуть, какой урожай он соберет с глубин. Умение правильно читать показания эхолотов вплотную подводит нас к решению важной проблемы — к оценке запасов рыбы в море только по данным гидроакустических приборов.

Снова ночь, и опять глубина 80 метров, которая чем‑то полюбилась сельди. Идет обычная работа: четко постукивают эхолоты, зеленоватым светом вспыхивает экран термосолемера, к иллюминаторам прильнули фигуры гидронавтов в канадках. На исходе ночи, уступив свое место у эхолота Фомину, я задремал. Вдруг меня разбудил толчок в спину: «Вас просит к себе гидроакустик». Спешу в центральный. Васильев молча передает мне наушники шумопеленгатора. Отчетливо слышу громкие звуки, напоминающие не то крысиный писк, не то посвистывание. Интересно, кто под водой может так пищать? Запрашиваем первый отсек, что они видят. В иллюминаторах и на эхолоте одно и то же — сельдь. Неужели селедка пищит?! Внезапно шум прекратился. Это совпало с исчезновением рыбы в иллюминаторах и на лентах самописцев эхолота.

И вот снова эти звуки, и снова сельдь видна в желтом зареве прожекторов. По звукам чувствуется, что это не одна и не две рыбы. Их много, они окружают своим пением лодку со всех сторон. Включаю гидролокатор — да, сельдь по всему горизонту. Вот теперь и скажи: «Нем, как рыба!» А она даже в полусне болтлива, как сорока. По всей вероятности, звуки служат средством связи между сельдями в этом царстве тишины. Без помощи сложного прибора мы бы их, конечно, не услышали.

— Что, если попробовать искать сельдь по ее голосу? — спрашивает Васильев.

Записав рыбьи «песни» на магнитофон, чтобы продемонстрировать их потом во ВНИРО, оставляю гидроакустиков у своих приборов. Наш научный багаж увеличивается — нежданно-негаданно появилась пленка с записью «разговора сельдей».

Впрочем, известно, что еще в древности финикийские рыбаки находили по звуку стаи барабанщиков — распространенной в наши дни рыбы Средиземноморья. «По голосу» находят рыбу малайцы: рыбацкий старшина, который так и называется — «слухач», свешивается с лодки, погружает голову в воду и, услышав крик тунцов, дает сигнал. Опускают сеть, и начинается лов.

Впервые со звуками рыб меня познакомил Алексей Константинович Токарев — талантливый ихтиолог, проводивший изучение шумов биологического происхождения в Черном море. Он собрал интересные факты и собирался расширить круг ис–следований. Вернувшись из антарктической экспедиции, Токарев тяжело заболел и скоропостижно умер. Имя этого пытливого человека носят мыс и остров в восточной части Антарктиды.

Впоследствии в Северной Атлантике мне удалось в наушниках шумопеленгатора слышать звучание акул и сельдей.

«Миром безмолвия» называют иногда подводное царство. Но тишина эта обманчива. В южных морях вы услышите в глубине и лай ставриды, и цоканье кефали. Вот раздается отдаленный стук отбойного молотка. Это барабанщик. На его зов отвечает барабанной дробью другая рыба, третья… Любопытно, что по голосу рыб можно в какой‑то степени определить их характер. Жирный неповоротливый морской налим хрюкает и урчит, как свинья, завидя пищу. Ленивая, сонная сельдь пищит и мурлыкает, как пригревшаяся кошка. Но вот слышится разбойничий свист, улюлюканье. Это, пугая вскрикивающих селедок, в косяк врезается акула, вносится стон и хруст пожираемой рыбы. На чавканье и крики спешат другие хищники…