Смерть как искусство. Том 2. Правосудие - Александра Маринина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я тебя разбудил? Ну прости, Асенька, но это выше моих сил! Почитать тебе вслух? Или подойдешь и сама почитаешь?
Она взгромоздилась на стул, подобрав одеяло, чтобы оно не лежало на полу, отхлебнула чай из чашки мужа и потребовала:
– Читай вслух, только с выражением. Раз уж я все равно проснулась, так хоть удовольствие получу.
– Ну, слушай. «Автор: «Вы неправильно говорите, не «доказательная» база, а «доказательственная». У меня в тексте написано: «доказательственная база». А вы вслед за всеми СМИ говорите «доказательная», это неправильно, это безграмотно». Колодный: «Зато так удобнее произносить, ваша доказательственная база на язык не ложится. Да мало ли безграмотного в повседневной жизни – и ничего, никто не сдох. Вот я, например, недавно видел объявление на витрине магазина: «КОЖГОЛОНТИРЕЯ, ОКССЫСУАРЫ». И ведь никто не снял, все читают и ржут. Нет, правда, Артем, пусть будет «доказательная» база, так легче произносить».
Чистяков снова рассмеялся. Настя сперва прыснула, потом не выдержала и расхохоталась вслед за мужем. КОЖГОЛОНТИРЕЮ еще можно как-то пережить, но ОКССЫСУАРЫ – это действительно высоко.
Вид книжной полки резал глаз, что-то было не так… Ну конечно, бронзовая статуэтка, изображающая ангела с крыльями и лицом, закрытым маской, стояла не на своем месте. Ей положено находиться строго перед третьим томом собрания сочинений Ромена Роллана, именно перед третьим, в котором начало романа «Жан-Кристоф», а ангел стоит куда дальше. Вера вздохнула и передвинула статуэтку на место. Эту бронзовую фигурку она получила в наследство от бабушки, а все, что связано с бабулей, для нее свято. И место это Вера определила не просто так, с бухты-барахты, а именно потому, что бабушка обожала «Жана-Кристофа» и постоянно перечитывала. Вера тоже любила эту книгу, но поскольку прочла ее впервые в детстве, то и любовь именно к первому тому была особенной, ведь в этой части романа Жан-Кристоф еще ребенок и подросток, и все его переживания были Вере понятны и близки. А в следующих томах он уже взрослый, и ей уже не так интересно. Зато первый том романа был зачитан практически до дыр. Так что после смерти обожаемой бабули ее статуэтка заняла свое нынешнее место точно рядом с ее любимой книгой. Наверное, Никита что-то искал на полке и сдвинул ангела, а на место не поставил, не понимает он, как это важно для Веры. Знает, ведь она много раз ему объясняла, но большого значения не придает, считая все это не более чем милым чудачеством. Впрочем, справедливости ради надо сказать, что вообще-то к причудам жены Никита относится очень серьезно. Но – только когда трезв. Когда выпьет, ему все трын-трава, в том числе и Верина трепетная любовь к бабушке, и ее желание хранить память о ней.
А нетрезвым ее муж Никита бывал в последнее время частенько. Почти каждый день.
Вера обвела глазами комнату в поисках еще какого-нибудь непорядка и, конечно же, обнаружила его. За то время, что она была на работе, Никита вернулся из театра после репетиции и какое-то время побыл дома. Нетрезвый. Таким уже пришел или дома расслабился? Она вздохнула. Сейчас мужа нет, и неизвестно, каким он придет. Но, судя по тому, что выпивать он начал уже днем, к вечеру картина вряд ли станет более радостной.
Она навела в квартире порядок, приготовила ужин и села на диван с книгой в руках. Книга ей не нравилась, Вере было скучно, да и язык какой-то крученый, пока продерешься сквозь заросли прилагательных – всю голову сломаешь в попытках не потерять подлежащее и сказуемое. Но читать надо, это ее работа. А потом еще и рецензию писать. Но написать – не проблема, рука у Веры легкая, язычок острый, а вот дочитать до конца…
В замке лязгнул ключ, хлопнула дверь. Никита пришел. Вера с удовольствием отложила книгу и вышла в прихожую. Муж раздевался, бледный, с трясущимися руками. Глаза лихорадочно блестят, губы судорожно сжаты.
– Что ты, Никитушка? – ласково спросила она. – Что-то случилось?
– Налей мне выпить, – потребовал он вместо ответа, проходя в комнату.
Он шел босиком, в одних носках, и Вера послушно пошла следом за ним, неся в руках тапочки.
– Обуйся, пол холодный. Никитушка, по-моему, тебе хватит на сегодня, ты уже достаточно выпил. Давай лучше поужинаем, я как раз приготовила… И я тысячу раз просила тебя не садиться в таком состоянии за руль. Ты что, хочешь оставить меня вдовой?
Она не повышала голоса и говорила по-прежнему ласково, Вера вообще была не из тех женщин, которые умеют повышать голос и делать его стальным, она могла только просить и плакать.
Никита рухнул на диван и закрыл лицо руками.
– Вдовой? Да ты и так можешь остаться вдовой в любой момент, как же ты не понимаешь? Что ты мне все про ужин… Какой ужин? Ты что, забыла? Меня могут убить. Убить! Меня! Могут! – истерически выкрикнул Колодный. – Каждый день, каждый час, каждую минуту. Я этого не вынесу, Вера! У меня нет больше сил!
Она присела рядом, обняла мужа и стала гладить по спине.
– Ну не надо так, милый, не надо. Все обойдется, все будет хорошо, ничего плохого с тобой не случится. Надо верить в это – и все будет хорошо. Не надо думать о плохом, не надо его призывать, надо думать только о хорошем, – приговаривала она в такт движениям руки.
Никита вырвался, вскочил и заметался по комнате.
– Как же ты не понимаешь?! Я больше не могу! У меня не хватает нервов это пережить! Сначала Богомолов, потом Артем, а теперь мне заявляют, что я могу стать следующей жертвой. Налей мне выпить, я же просил!
– Тебе хватит, – робко заметила Вера. – Никитушка, давай лучше чайку…
– Я сам знаю, когда мне хватит!
Он открыл дверцу бара, достал бутылку виски и отхлебнул прямо из горлышка.
– Все идет прахом, и постановка, и моя роль… У меня только-только появилась надежда, и вот… Вера, я боюсь, – голос его сел до шепота. – Я никому не признаюсь, но тебе скажу правду: я смертельно боюсь. Даже не предполагал, что человеку может быть так страшно, как мне сейчас. Знаешь, я много чего в своей жизни сыграл, и страх тоже играл, но только теперь понял, что это такое: смертный ужас…
Он подошел к сидящей на диване жене, рывком поднял ее и прижал к себе, потом внезапно отпустил и рухнул перед ней на колени, крепко обхватив ее бедра. Вера попыталась поднять его, но Никита был намного мощнее хрупкой невысокой женщины.
– Не бросай меня, Верка, – шептал он, уткнувшись лицом ей в живот. – Я умру, если ты меня бросишь. Ты – единственное, во что я еще верю, на что надеюсь. Ты ведь не предашь меня, правда?
Губы у Веры задрожали, она еле сдерживалась, чтобы не заплакать.
– Ну что ты, Никитушка… Как же я могу тебя бросить, я же люблю тебя. Почему ты так говоришь?
– Потому что я – неудачник… Если с этой ролью не выгорит, значит, мне вообще не судьба быть актером… Ничего у меня не получается! Зачем тебе такой муж? Ты меня бросишь, я знаю. Я столько лет тебя добивался, столько сил положил… И это тоже пойдет прахом. Неудачник, проклятый неудачник!
Он отпустил ее бедра и осел на полу, словно тряпичная кукла, у которой закончился завод.
– Никитушка, я никогда тебя не брошу, что ты такое говоришь! Милый мой, любимый мой, не надо так… Ты только не пей так много… пожалуйста…
Она все-таки разрыдалась, закрыв лицо руками. Колодный неловко, опираясь руками о пол и пошатываясь, поднялся с колен, усадил плачущую жену на диван, а сам взял со стола бутылку, сделал еще пару глотков и прохрипел:
– Я не могу не пить. У меня нервы не выдерживают. И вообще, я в порядке… Ну, ладно, не плачь, а? Я не могу видеть, как ты плачешь, – умоляюще проговорил он. – Успокойся, Веруша, не разрывай мне сердце.
– Ты все время пьешь, – всхлипывала Вера. – Ты в последнее время совсем не обращаешь на меня внимания, меня как будто нет, я – пустое место. Приходишь пьяный, засыпаешь, просыпаешься и убегаешь, а возвращаешься опять пьяный. Никита, когда это кончится?
– Да что «это»? Подумаешь, выпил человек немного! Чего ты из этого проблему делаешь? Хочешь от меня избавиться? Да пожалуйста, меня со дня на день убьют – и гуляй на свободе! Дождаться не можешь?
Последние два глотка из бутылки оказались роковыми, Никита Колодный зверел на глазах, теряя человеческий облик и произнося обидные и несправедливые слова. Вера заплакала еще горше, она хорошо знала своего мужа и понимала: выслушать ей придется много разного, прежде чем он угомонится и уснет.
Но как же она его любит! И ничего не может с этим сделать. Любит – и все.
Настя жалела, что при ее разговоре с Арцеуловым после репетиции не присутствовал Антон Сташис, и решила ошибку не повторять.
– Я поспрашиваю у него про роль, – говорила она Антону по пути в гримуборную Арцеулова, – и еще раз спрошу про Лесогорова, а вы посмотрите, ладно? У нас получается несостыковка того, что говорит Колодный, с показаниями Арцеулова. Там, по-моему, что-то нечисто.
Михаил Львович в ответ на просьбу встретиться и поговорить пообещал приехать в театр не за сорок пять минут до начала спектакля, а часа за полтора.