Каньон - Джек Шефер

Белый Волк обратился тогда к жене.

— Жена моя, — сказал он, — давно уже мы не бродили в ночи, вспоминая то время, когда мы были молоды и моя левая рука была, как у других. — Он пошел к выходу и обернулся.

Слова прихлынули к губам Медвежонка:

— О Белый Волк, теперь я должен охотиться для Желтой Луны и для жилища, которое станет моим. Но четверть каждого бизона, которого я убью, — твоя. И заговорил Белый Волк:

— В мясе нет нужды. Ты оказал честь моему жилищу. — Он вышел в ночь, и жена его последовала за ним, у выхода остановилась и отвязала кусок шкуры, занавешивающий вход, та опустилась.

Медвежонок и Пятнистая Черепаха остались одни. Они не могли смотреть друг на друга. Он встал и небольшой палкой помешал в огне. Он стеснялся, и снова боялся, и не знал, что сказать. Медвежонок лег на ложе, застланное новым покрывалом. Повернув голову, он увидел ее в глубине. Она стояла и укладывала свою одежду. Она тоже стеснялась, и боялась, и не могла говорить. В свете костра она казалось ему прекрасной, сердце сильно забилось у него в груди. Он посмотрел — на ней был защитный пояс, такой надевают по ночам все незамужние женщины, когда они отправляются из дому. Такой пояс носят все достойные женщины, когда их мужья уходят из родной деревни, — он означает, что ни один мужчина, достойный быть членом племени, не станет приближаться к ним, как не положено. Тоненькая витая веревка охватывает талию и завязывается спереди узлом, оба конца опускаются вниз и, обкрутившись вокруг бедер, завязываются вокруг колена. Новобрачная может носить такой пояс даже со своим мужем на протяжении десяти дней после свадьбы, и ее муж, если он хороший муж, все это время будет почитать обычай. Такой пояс был на Пятнистой Черепахе. Ее руки замерли на узле. Она посмотрела на Медвежонка, и мысли ясно отразились на ее лице. Она была вправе решать теперь, что делать, и все же не хотела воспользоваться своим правом. Она стеснялась, и боялась, и все же предоставила решение ему. Она казалась ему очень красивой, и Медвежонок собрал силы, чтобы заговорить.

— О Пятнистая Черепаха. Этого нового я боюсь так же, как и ты. Довольно того, что ты ляжешь рядом со мной, и мы привыкнем быть ночью рядом.

Она подошла к ложу и легла рядом с ним, и Медвежонок натянул новое покрывало. Он обнял ее и лежал неподвижно. Понемногу напряжение покинуло ее тело, она успокоилась и притихла рядом с ним. Их голоса звучали тихо, когда они переговаривались в темноте, в том новом ощущении, которое давало пребывание вместе.

Шла третья ночь в их собственном жилище, четвертая ночь после свадьбы. Медвежонок хорошо поохотился и послал много мяса теще и жене Белого Волка. Теперь он лежал на ложе и смотрел на жену. Она приготовила много тушеного мяса с диким картофелем и репой. Желтая Луна отужинал с ними и сказал, что еда удалась. Теперь Пятнистая Черепаха готовилась ко сну. Она держала защитный пояс в руке. Тот выскользнул из ее пальцев и упал на пол. Она подошла 'к ложу и стала рядом.

— Таково мое желание, — сказала она.

Он охотился. Такой охоты не видывали в деревне. Он смеялся и кричал. Никогда мужчина не смеялся веселее и не кричал громче, оттого что жизнь плескалась в его жилах. Он боролся с другими мужчинами, твердо стоя на коротких ногах и напрягая все силы в руках, и ни один мужчина не мог его одолеть. Когда в деревне устраивали скачки, он ехал на своем пятнистом пони. Никогда мужчина не ездил так бесшабашно, не заботясь, проиграет он или победит, лишь бы ветер хлестал в лицо и жена смотрела на него. Он охотился, и смеялся, и играл, и любил, и жизнь была прекрасна.

Но жизнь состоит не из одной лишь охоты, смеха, игры и любви:

Старый глашатай выкликал имена. Имя Медвежонка прозвучало среди них. В назначенное время вошел он в жилище Желтой Луны. На нем была прекрасная рубаха, которую сшила мать Желтой Луны, приходившаяся ему тещей, и которую он принял по обряду очищения дымом душистых трав. Но на губах его не было смеха. Он сел на указанное место. Первое слева от Желтой Луны. Самое почетное. Ему поднесли угощенье, и он ел как все. Он закончил, кончили и они. И вытерли руки.

Желтая Луна достает ритуальную трубку. Он набивает ее табаком, хорошо смешанным с толченой корой красной ивы. Сверху присыпает табак толченым кизяком — таков обычай его клана.

— Друзья, мой отец умер в земле кроу. Военный отряд, который он повел туда, не добыл лошадей. Я задумал теперь повести военный отряд против кроу и взять много лошадей. Я спрашиваю, пойдете ли вы со мной.

Желтая Луна указывает чубуком трубки вверх, на небо, где живет Химмавихийо, и вниз на землю, где обитают Майюны, и в четыре главные стороны. Он зажигает и раскуривает трубку. Передает трубку Медвежонку, сидящему слева, па самом почетном месте.

Медвежонок держит трубку согласно обычаю. Он сидит неподвижно, уставясь в землю. Он не поднимал глаз с тех пор, как принесли трубку. Не поднимает он их и теперь. Великая скорбь наполняет его. В дыхании, исходящем из его груди, послышался чуть ли не вздох. Он передает трубку дальше, не затянувшись:

:Он странный, не такой, как все, и мне не нравится эта странность, эта разница. Он мне зять, и я скорблю о том, что я сделал для своей сестры. В нем причина, что у меня мало лошадей, что в жилище моем нет теперь многих вещей, которые водились здесь раньше. И все же это поправимо. Он сильный охотник. Добрый воин. Он может пробраться в землю врагов незримо, как тень. Может, когда необходимо, бороться, как большой гризли. Он мог закурить трубку, и другие, увидев это, закурили бы тоже. И все же он передал трубку, не затянувшись. Он лишь наполовину мужчина. Больше я не войду в его жилище. Чему верить? Он утверждает, что прошел через землю кроу, и вошел в поганое место, что кости — это кости отца Желтой Луны. Он сказал так Белому Волку, и Белый Волк рассказывал нам это не один раз. Это добрая повесть, которая приносит честь нашей деревне. Когда Медвежонок рассказывал это Белому Волку, он потирал трубку руками. Он указывал на вигвам зачарованных стрел и говорил: «О стрелы, вы слышите меня, я совершил это». Человек, который так поступает, не может лгать. И все же: И все же он передает трубку войны, не затянувшись. Больше мы не станем слушать его повесть:

— О барсук моего каньона, я не забыл тебя: О Майюны стен той клетки, что была доброй клеткой, вы зовете меня из холмов через широкую равнину: О молодой бык, что стал теперь старым быком, ты щиплешь добрые травы у нашего потока, мир царит в том месте, что принадлежит нам и куда не найдет дороги ни один человек:

— Но Желтая Луна — мне брат. Он тебе шурин. Между вами было уважение, какое испытывает мужчина к мужчине, и ты сгубил его.