Эхо в тумане - Борис Яроцкий

Командир ждал политрука, чтоб посоветоваться, как лучше встретить наших. Бойцы предлагали на вершине сопки водрузить красное знамя. Идея нравилась, но где взять материал?

— Покрасим простыню, — предлагали инициаторы.

— А где взять краску?..

Краски тоже не было. На всякий случай позвонили в нижний дот старшине Петракову. Он тут же послал Екимова поискать в блиндаже: вдруг найдется? Пока искал тот краску, Кургин отдал еще одно распоряжение: всем подшить свежие подворотнички, а тем, кто бреется, — побриться.

— А мы, комиссар, покажем пример, — при этих словах командир достал из полевой сумки старую бритву, маленький, с ноготь, брусочек мыла, помазок, зеркальце и флягу — в ней была вода.

— Давай, комиссар! — Кургин подал бритву. Следуя командиру и политруку, все приводили себя в порядок. В отряде нашлись иголки, нашлись бритвы, вместе ниток пошла в дело медная жила из телефонного провода. Все, кто прошел болото, а затем побывал в рукопашной, остались в одних лохмотьях, такую одежду чинить было не то что сложно — невозможно. И все же чинили…

Неожиданно ярко блеснуло солнце. Оно как будто напомнило, что уже давным-давно день. В сумрачную, зажатую сопками долину ударил веселый желтый луч, и на ветвистых соснах золотом заиграла кора, ожила сочная зелень хвои.

Ослепительно радостное лезвие света, располосовав тучу, коснулось дороги, где в черной копоти застыл бронетранспортер, пересекло траншею, прошлось по серым гранитным скалам, прыгнуло за сопку и там исчезло. Этот неожиданный прорыв света вселил надежду на скорую встречу с полком. Напрягая слух и зрение, бойцы готовились к бою. Наконец из-за далекой восточной сопки докатился долгожданный гром. Это, несомненно, ударила артиллерия. Значит, наши перешли в наступление!

Кургин, выбритый до синевы, сдержанно улыбался, обнажая крепкие зубы.

— Но вот — и главное! — говорил с торжеством, словно это была неожиданная новость. — Удивительно получается, комиссар, прежде чем встретить своих, надо встретить врага. Фашист, конечно, отступая, попрет лавиной. Попытается смять…

— Попытается. Еще как! Все будет зависеть, какой силой.

— С батальоном наверняка управимся, а вот если больше, — опасаюсь, комиссар, туго нам придется. Не исключено, здесь мы ляжем все.

— Стоит ли сейчас об этом?

— Стоит… — и объяснил: — По моим прикидкам, долго не продержаться — воевать нечем.

— А что делать? Не отходить же?

— Ни в коем случае! — воскликнул Кургин, продолжая сдержанно улыбаться. По выражению его карих, слегка прищуренных глаз политрук видел, что он уже принял решение и было оно дерзким, а может, и авантюрным. Он сам понимал это, но хотел, чтобы Колосов разделил его мысль: в самом деле воевать нечем, а надо. Вот это «надо» и заставляло напряженно думать.

— Не послать ли нам диверсионную группу? — предложил он. — Этак бойцов десять-двенадцать… Пусть поохотятся! По дороге на Хюрсюлъ идут автомашины. Идут не порожняком. А нам сейчас нужнее всего патроны и гранаты. Не ручаюсь — будет ли удача, но, не имея боеприпасов, выжидать — это не в наших правилах. «Победа пассивных не любит» — так говорил мой преподаватель тактики.

— Хорошо говорил, — согласился политрук. — И группа диверсионная нужна. Только — немцы в этом районе уже не беспечны. Мы их проучили. Как, впрочем, и они нас — повторили наш прием. А ты утверждаешь — фашисты замышляют что-то необычное…

— И сейчас от своих слов не отказываюсь. Необычное то, что враг ведет себя, как прилежный школьник: не брезгует нашим опытом, берет его себе на вооружение. Нам остается одно — больше изобретать… Так что диверсионную группу вряд ли он ждет!

Кургин был во власти своей идеи. Но посылать людей среди бела дня, без надежного прикрытия… Возможно ли это? Была бы рация — запросили бы помощь, сбросил бы самолет патроны. Хотя бы только патроны…

— Соглашайся, комиссар. Это единственный шанс. А что касается добровольцев, русская душа всегда рвется первой. Даже в ад…

— А не послать ли нам связного? К нашим!

— Можно, — не возразил Кургин, но почему-то вдруг посуровел. Ему, наверное, хотелось, чтобы отряд сам, без помощи полка, выстоял и победил. Это было бы лучшим примером доблести.

— Принимай решение, — поторопил Колосов.

И командир сказал:

— На связь отправятся разведчики Кирей и Гончаренко…

Под музыку далекой канонады разведчики вышли навстречу нашим. Командир и политрук были в полной уверенности в благополучном их возвращении в полк.

Орудийный гул — уже не было сомнения — приближался. Из взводов поступали короткие доклады: «Люди готовы к бою». На измученных лицах бойцов цвели улыбки. Приободрились далее раненые: наконец-то! Скоро, очень скоро здесь покажутся свои.

— Теперь во что бы то ни стало держать под огнем все дороги, — окрыленно говорил Кургин. — Фашисты полезут на гору… Тут им и каюк!

На душе было просторно и солнечно: майским громом гремела канонада. Вскоре новые звуки влились в ее мелодию, так знакомые по мирному, довоенному времени! Это были удары топора. Бойцы взвода Иваницкого выполняли командирский приказ. На горе одиноко росла ветвистая сосна. Сейчас ей обрубили сучья и на вершине закрепили флаг. Для такого огромного дерева он был крохотным, но глаз радовал его алый, зовущий цвет,

— Нашли же ребята краску! — Кургин показывал на флаг и не скрывал своей гордости за находчивых подчиненных.

Печально смотрел на вершину сосны Гулин: он один знал, что этим флагом стала чемпионская майка пулеметчика Лубушкина. Его только что похоронили вместе с двумя другими бойцами из взвода Иваницкого. Все трое они попали под мину…

Накрапывал дождь. И день, не обещавший солнца, казался удивительно нежным и ласковым.

Перераспределили патроны и гранаты. До продуктов очередь не дошла: еще был концентрат, на обертках которого, пропитанных жиром, красовались все те же знакомые буквы: «Вкусная пшенная каша жарко кипит в котелке. Пробуя кашу, вспомни Наташу, девушку в синем платке»; был гороховый концентрат, тоже в брикетах, но почему-то на его обертках стихов не напечатали, зато приложили инструкцию-напоминание, что из гороха получится вкусный суп, если в него добавить немного картошки и свиной тушенки. Читая эту инструкцию, бойцы рассудили, что свиная тушенка, да еще с картошкой, хороша и без гороха. Была конина: в отряде оказалось немало умельцев печь на костре конское мясо.

С нарастающей тревогой люди замечали: боеприпасы убывают, как вода в песке, а раненых все больше. Но крепла надежда на скорую встречу с родным полком. Он, наверное, сейчас штурмует вражеские окопы, прямой наводкой бьет по амбразурам дотов и дзотов. И в полку уже известно, как держится отряд…

Часа через два после начала канонады кто-то удрученно произнес:

— А бой-то отдаляется…

Этому верить не хотелось. Слушали все. Еще недавно гремело сильно, раскатисто, сейчас гром ослабел и вскоре на печальной басовой ноте утих.

В полдень в направлении Петрозаводска летели немецкие бомбардировщики. Они напоминали больших хищных птиц, насытившихся падалью.

Тоскливо тянулось время. Вражеские самолеты возвращались в том же порядке, плыли, не замечая ни красного флага на высокой сосне, ни подбитого бронетранспортера, ни скопления машин, догоравших на дороге.

— Где же наши? — Бойцы смущенно спрашивали друг друга, как будто в том, что наших нет, они сами виноваты.

Строили догадки:

— Наша авиация под Ленинградом. Она там нужнее.

— Вот уже полдня — и ни одной атаки. А почему? Боятся?

Ждать стало невыносимо.

— Пошлем разведку, — сказал политрук. — Без знания обстановки оборона узла теряет смысл.

Высланные вслед за Киреем и Гончаренко разведчики Волков и Чивадзе вернулись к вечеру. Доложили: вражеские войска движутся на восток. Командир с политруком договорились: сообщение не оглашать, а Волкову и Чивадзе — держать язык за зубами. Разведчики — люди понятливые.

И еще стало известно: узел дорог фашисты обходили кружным путем. Но непрерывно обстреливали все три сопки, занятые рейдовым отрядом. От мин отряд нес потери: все толще становилась сумка политрука — она уже хранила десятки комсомольских билетов.

Истекли еще сутки, и теперь окончательно стало ясно: наших не дождаться, а надеяться на чудо бесполезно. В направлении Хюрсюля и Суоярви были посланы по одной диверсионной группе. Желающих на свободную охоту оказалось много: тоскливо сидеть в дотах и траншеях и просто ждать!

От Хюрсюля вернулась группа Забродина. Бойцы напали на автоколонну, подожгли три грузовика. На месте боя подобрали около двух тысяч патронов, но не обошлось без потерь: погибли Меньшиков, Фурман и Козютин. Привели раненного в плечо Пятака, на нем была изодранная тельняшка. Он выскочил с двумя гранатами к полевой кухне. Там фашисты обедали. Как увидели они русского, да еще в тельняшке, — так и шарахнули в лес… Обо всем этом рассказывал Забродин. У Пятака впечатления были несколько иные: