Опоздать на казнь - Фридрих Незнанский

Дублинский пошел на звук. Он оказался около заброшенного песчаного карьера — кажется, про него писали в газетах, будто бы здесь гопники, наркоманы и прочая шваль собирают свои грибочки. Дублинский подошел к месту встречи с противоположной стороны. От людей Гучериева его скрывал песчаный холмик.

Дублинский выглянул из своего укрытия.

На поляне стояло пять или шесть автомобилей, в основном джипы, ходили люди в масках и с автоматами. На земле лежало тело, изрешеченное пулями. К высокой корабельной сосне были привязаны трое — все избитые, оборванные, с заклеенными скотчем ртами.

Дублинский осел на траву. Такого он не ожидал. Может быть, это ошибка? Может быть, он случайно сорвал по дороге пару грибочков, машинально сунул их в рот и теперь ему кажется, что на поляне только что произошла классическая бандитская разборка?

Люди в масках тихо переговаривались. Один из них пнул ногой труп и что-то зло крикнул жертвам, привязанным к дереву.

— А ты что? — в спину Дублинского уткнулся ствол.

Видимо, пока одни бандиты на поляне совершали возмездие, или как это у них называется, другие прочесывали лес в поисках нежелательных свидетелей.

Дублинского схватили под руки и выволокли на поляну.

— Профессор пришел! — поприветствовал его Гучериев, снимая маску. — Тебя Аллах хранит.

Сообразив, что главный знаком с Дублинским, его отпустили.

— Давай осмий. Этот вот, — плевок в сторону распростертого тела, — тоже за ним приехал. Хотел тебя перехватить. Но мы тебя спасли. Всю жизнь будешь молиться!

— Командир, что с этими? — на хорошем русском языке спросил один из боевиков, указывая на привязанных к дереву.

— С собой их возьмем, — распорядился Гучериев. — Давай, профессор, ты нам тоже пригодишься. Этих — в багажник. А ты — гость. Ты со мной поедешь.

К Гучериеву подошли двое боевиков и заговорили с ним по-чеченски. Тот одобрительно хмыкнул и повернулся к Дублинскому:

— Снимай часы. И кольцо снимай. Сейчас мы сделаем фокус-покус, чтобы тебя никто не искал.

Фокус-покус заключался в том, что часы и кольцо были надеты на труп, труп облит бензином, обложен сухим валежником и подожжен.

Мимо Дублинского протащили связанных пленников, в одном из которых тот с удивлением узнал Алекса, самого первого охотника за осмием. Спеси и зубов у него поубавилось.

— Садись, — Гучериев подтолкнул Дублинского к своему джипу.

— Зачем? Я никуда не поеду!

— Поедешь. Ты нам бомбу сделаешь. А мы за это твоих будем охранять. Им такая опасность грозила! Но теперь мы проследим, чтобы ни один волосок не упал с их головы!

Посреди поляны вспыхнул большой костер. Запахло паленым мясом. Чеченцы продолжали стоять вокруг костра с телом неудачливого конкурента и весело переговариваться.

Дублинский покорно сел в машину.

— А где осмий? — поинтересовался Гучериев.

— Я не смог его вытащить сегодня.

— Как? Почему? — командир изменился в лице. Теперь его глаза метали молнии, которые вот-вот, казалось, прожгут Дублинского насквозь.

— У нас выходной. Я забыл об этом… И пройти в лабораторию нельзя.

— Как это нельзя? Ты же директор! Ты нас хочешь обмануть!

— Нет, — Дублинский старался говорить как можно спокойнее. — Внутренний распорядок касается всех. И меня в том числе.

— Хм… — Гучериев чуть успокоился. — Ну ладно… Потом привезешь. А теперь поехали.

Дублинского посадили в середину, по бокам уселись Ахмет и русскоязычный боевик, представившийся Джабраилом.

— А то вдруг ты на всей скорости вывалишься? И поспать бы тебе, — сказал он, вынимая из кармана небольшую бутылочку и кусок белой марли.

…Запах паленого мяса перекрыл хлороформ, забытье, спокойный, крепкий сон… Но перед тем как окунуться в полную уже темноту, Дублинский почувствовал нечто похожее на укол.

Глава 14

— Ну и что мы теперь будем делать? — уже в который раз спросила Лена у Гордеева, но Юрий отмахивался от нее, он все выжидал. Когда же окончательно стало ясно, что ни Фирсов, ни кто-то другой на встречу, назначенную на Приморском шоссе, не торопится (а Гордееву это стало ясно только спустя два с половиной часа, хотя Лена еще накануне пророчила, что поездка эта не принесет результатов), Гордеев заявил:

— А сейчас мы поедем завтракать.

Лена фыркнула:

— Тебе лишь бы жрать, Гордеев, с Фирсовым-то что будем делать?

— Искать будем. Но сначала завтракать.

— Да время уже к обеду. Какой уж тут завтрак!

— Тем более, заодно и пообедаем. Бог весть, когда у нас еще время будет. На пустой желудок думается тяжело. А подумать тут есть о чем.

Лена пошла к бойцам — давать «отбой», те стали грузиться в машину, недовольно ворча, что их в такую рань вытащили да еще заставили несколько часов протомиться — и все без толку. Несмотря на недовольство ребят, они оказались вежливыми и предложили женщине-следователю и ее спутнику проехаться в их машине до центра. Лена с Гордеевым не стали отказываться.

Оказавшись на Кирочной улице, они нашли небольшое уютное кафе в полуподвале. И решили поесть именно тут. Еда в кафе оказалась замечательная, гарнир прилагался к основным блюдам бесплатно, порции были щедрые, а главное, в кафе, кроме них, никого не оказалось — слишком ранний был час для светской жизни и слишком поздний — для обычного завтрака работающих людей. Мальчик-официант крутился возле столика, принося то перец, то салфетки и меняя пепельницы. Гордеев явно решил наесться на несколько дней вперед, он заказал себе и рыбу, и мясо, и холодный борщ, да еще присовокупил к этому пару салатов. Лена ограничилась овощным салатом и омлетом. Быстро справившись с едой, она нервно курила и все пыталась начать разговор. Но Юрий продолжал набивать свой рот и от разговоров уклонялся. Наконец дожевав остатки отбивной, адвокат потребовал себе кофе и рюмку армянского коньяку, хотел было заикнуться и о десерте, но осекся, встретившись с Лениным испепеляющим взглядом. Наконец он закурил и сказал:

— Ну вот, поели, теперь можно и поспать…

Лена вновь гневно зыркнула на него из-под солнечных очков.

— Да ладно, шучу я, шучу. К разговору готов!

— И что? Даже мысли какие имеются?

— А мысли у меня, дорогая подруга, следующие… Единственная ниточка, которая теперь тянется к осмию, а значит и к профессору — это некто Фирсов. Вот его и будем искать. — Гордеев после еды стал спокойным и рассудительным.

— Думаешь, Бурцев не соврал? — недоверчиво спросила Лена.

— Думаю, что он попался и сломался. Врать ему было уже незачем. Вот, кстати, убийство Бурцева наверняка по заказу Фирсова и случилось. Или тех, на кого тот работает. Надо еще за эту ниточку подергать. Кто-то же его убил. И вполне вероятно, что этот «кто-то» до сих пор находится в той же камере.

— И что ты предлагаешь?

— А предлагаю я вот что. Ты сейчас отправляешься в угро, трясешь там всех и вся, но на Фирсова выходишь. Судя по рассказу Бурцева, Фирсов — кадр еще тот, с богатой биографией, не может быть, чтобы никаких сведений о нем не имелось.

— Если Бурцев знал его настоящую фамилию…

— Все равно, проверить надо, — жестко сказал Гордеев. — И вот еще, очень может быть, что и эта версия окажется бесполезной, если принять во внимание, что труп был не профессора, хотя нас и пытались убедить в обратном. Так вот, если профессор жив, то очень странно получается, что за осмием отправили Бурцева. Что-то тут не стыкуется. Но Фирсова искать нужно.

— И чем займешься ты?

— А я отправлюсь… тоже сначала в уголовный розыск, к Виктору Петровичу Гоголеву, а потом в Кресты.

— Зачем? — удивилась Лена.

— Попытаюсь найти убийцу Бурцева.

— Каким образом?

— Есть у меня один планчик, — потер ладони Гордеев.

— Какой? — загорелась Лена.

— Да так… Потом узнаешь…

Николай Петрович Мяахэ — начальник Крестов — был потомственным тюремщиком. Его, дед, отец и даже мать всю жизнь отработали контролерами. А вот Николай Петрович сделал карьеру. Кто знает, удалась бы ему эта карьера в прежние времена, тогда он о ней и мечтать не мог и не стремился к заоблачным высям. Медленно, но верно, с наследственной «чухонской обстоятельностью» делал Мяахэ свое дело и не претендовал на большее. Однако, когда систему МВД и Минюста начало крупно трясти и мелко лихорадить — в такт со всей нашей большой страной — люди стали уходить и даже разбегаться. Сотрудники Управления исполнения наказаний ценились на вес золота в качестве охранников в коммерческих структурах. Лучшие люди уходили. А на безрыбье, как известно, и рак рыба. Так и получилось, что начальником тюрьмы был назначен Николай Петрович, звезд с неба не хватавший, но обстоятельный и исполнительный. Из тюрьмы он уходить не собирался — возраст был уже ближе к пенсии. Нельзя сказать, что он любил свою работу, да и как можно любить подобное и считать своим жизненным предназначением? Но Мяахэ относился к этому философски. Если кто-то рожден, чтобы воровать и убегать, значит кто-то рожден, чтобы их ловить и сажать. А ведь кто-то же должен и следить за преступниками, пока они сидят. Следить не только за тем, чтобы они не разбегались, но и за тем, чтобы с ними обращались справедливо. К тому же в СИЗО, где содержатся еще не осужденные преступники, а человек томится в ожидании решения суда — он, может быть, и не виноват вовсе. И роль тюремщиков главным образом состоит в том, чтобы установить справедливый порядок для всех подопечных. Всяческие чепэ, случавшиеся во вверенном ему хозяйстве, Николай Петрович Мяахэ воспринимал как оскорбление, нанесенное лично ему, и всегда проводил очень тщательное расследование с целью наказания виновных. Особенно близко к сердцу он принимал тот факт, что во множестве неприятных происшествий не последнюю роль играли его непосредственные подчиненные. Действительно, передать с воли «маляву», содержащую те или иные указания, можно было только при участии тюремщиков. Когда подобные факты раскрывались, гнев Мяахэ бывал очень силен, проштрафившиеся контролеры не только бывали уволены, но и попадали под следствие.