Том 2. Пьесы 1856-1861 - Александр Островский

Красавина. Аль не узнали?

Бальзаминова. Не признаю, матушка.

Красавина. Уж, кажется, нашу сестру из тысячи выберешь. Видна сова по полету. Где сын-то?

Бальзаминова. Одевается.

Красавина. Ну, уж кавалер, нечего сказать! С налету бьет! Крикнул это, гаркнул: сивка, бурка, вещая каурка, стань передо мной, как лист перед травой! В одно ухо влез, в другое вылез, стал молодец молодцом. Сидит королевишна в своем новом тереме на двенадцати венцах. Подскочил на все двенадцать венцов, поцеловал королевишну во сахарны уста, а та ему именной печатью в лоб и запечатала для памяти.

Бальзаминова. Теперь, матушка, понимаю. Миша, Миша!

Бальзаминов входит во фраке.

Те же и Бальзаминов.

Красавина. Красота моя неописанная! Младой вьюнош, чем дарить будешь?

Бальзаминов. Кого?

Красавина. Меня.

Бальзаминов. За что?

Красавина. Много будешь знать, скоро состареешься. Ты подарок-то готовь.

Бальзаминов (сконфузившись). Чем тебя дарить-то? (Шарит в карманах.) Право… эх… ничего-то у меня нет.

Красавина. На нет — суда нет. Теперь нет, после будет. Смотри же, уговор лучше денег. Мне многого не надо, ты сам человек бедный, только вдруг счастье-то тебе такое вышло. Ты мне подари кусок материи на платье да платок пукетовый, французский.

Бальзаминов. Да уж хорошо, уж что толковать!

Красавина. Что разгорячился больно! Надо толком поговорить. Ты свое возьмешь, и мне надо свое взять. Так смотри же, французский. А то ты подаришь, пожалуй, платок-то по нетовой земле пустыми цветами.

Бальзаминов. Да уж все, уж все, только говори.

Красавина. Аль сказать?

Бальзаминов. Говори, говори! Маменька, вот сон-то!

Бальзаминова. Да, Миша.

Красавина. Разве видел что?

Бальзаминов. Видел, видел.

Красавина. Ну, вот тебе и вышло.

Бальзаминов. Да что вышло-то?

Красавина. Ишь ты какой проворный! Так тебе вдруг и сказать! Вы хоть бы меня попотчевали чем-нибудь. Уж, одно слово, обрадую.

Бальзаминов. Маменька, что ж вы сидите в самом деле! Всего-то один сын у вас, и то не хлопочете об его счастье!

Бальзаминова. Что ты, с ума, что ли, сошел!

Бальзаминов. Да как же, маменька! Сами теперь видите, какая линия мне выходит. Вдруг человеком могу сделаться… Поневоле с ума сойдешь.

Бальзаминова. Чаю не хотите ли?

Красавина. Пила, матушка, раза четыре уж нынче пила. Форму-то эту соблюдаешь, а проку-то от него немного.

Бальзаминова. Так не прикажете ли водочки?

Красавина. Праздничный день — можно. Я от добра не отказываюсь; во мне нет этого.

Бальзаминова (достает из шкафа водку). Матрена! Сбегай в лавочку, возьми колбасы.

Матрена из кухни: «Что бегать-то, коли дома есть!»

Так подавай поскорее.

Матрена из кухни: «Подам! над нами не каплет».

Бальзаминов. Ведь вот удавить Матрену — ведь мало.

Бальзаминова идет в кухню и приносит на двух тарелках хлеб и колбасу и ставит на стол.

Бальзаминова. Кушайте.

Красавина. Я ни от чего не отказываюсь. Все добро, все на пользу. Ничем не брезгаю. В одном доме хотели надо мной насмешку сделать, поднесли вместо водки рюмку ладиколону.

Бальзаминова. Скажите! Какая насмешка!

Красавина. Ничего. Я выпила да еще поблагодарила. От него ведь вреда нет, от ладиколону-то. С праздником! (Пьет и закусывает.)

Бальзаминова. Кушайте на здоровье! Как вас звать?

Красавина. Акулина Гавриловна. Между народом-то Говорилихой прозвали, так Говорилихой и кличут.

Бальзаминов. Чем же, Акулина Гавриловна, обрадуете?

Красавина. Будто не знаешь! Ты ведь заполонил-то, так должен знать.

Бальзаминов. Право, не знаю.

Красавина. Каков молодец! Ох, глаза твои плутовские, больно завистливы! Высоко глаза-то закидываешь! А девка-то теперь сохнет, по стенам мечется. Видит беду неминучую, за Говорилихой сейчас: «Выручай, Говорилиха!» — А Говорилихе-то и на руку. Посольскую должность мне не в первый раз править. Ноги с подходом, голова с поклоном, язык с приговором.

Бальзаминов. Да от кого?

Красавина. От кого! Тебе все скажи. Сам догадайся. Где с утра до ночи основу-то снуешь, аль не знаешь? Он-то ходит под окнами манирует, а она ему из второго этажа пленирует.

Бальзаминов. Так неужто Ничкина?

Красавина (ударив рукой по столу). В самую центру!

Бальзаминов (ухватив себя за голову, вскакивает). О-ох, маменька! (Стоит в оцепенении.)

Бальзаминова. Что с ним?

Красавина. От любви. Еще хуже бывает. Любовь — ведь она жестокая для сердец. Нет ее ужасней. За неверность кровь проливают.

Бальзаминов. Ах! (Садится на стул.)

Бальзаминова. С чем же они, матушка, вас к нам прислали, с каким предложением?

Красавина. Насчет знакомства. Надо прежде познакомиться.

Бальзаминова. Разумеется.

Бальзаминов. Познакомиться! Боже мой!

Бальзаминова. Как же, матушка, это сделать?

Красавина. А вот пошлите молодца-то ужо, после вечерен, будто попроситься в сад погулять, да вечером и приходите, — они вас деликатным манером пригласят чай кушать.

Бальзаминова. Ну, и прекрасно, мы так и сделаем.

Бальзаминов. Маменька, я с ума сойду! Мне уж что-то казаться начинает.

Бальзаминова. Глупенький, глупенький!

Красавина. Любовь действует. Так что ж мне своим-то сказать?

Бальзаминова. Миша что скачать?

Бальзаминов. Скажи, что я умираю от любви; что, может быть, умру к вечеру.

Бальзаминова. Ну, что за глупости ты говоришь.

Красавина. Зачем умирать! Надо жить, а мы на вас будем радоваться!

Бальзаминов. Нет, нет, пускай сберут все розы и лилеи и насыплют на гроб мой.

Бальзаминова. Эх, Миша, уж не говорил бы ты лучше, не стыдил бы ты меня!.. Так мы придем. А позвольте спросить… конечно, еще все это, как бог даст, а все-таки интересно знать, как насчет приданого?

Красавина. Золотая невеста! У нее своих денег — после отца достались — триста тысяч серебра.

Бальзаминов (вскочив). Охо, хо, хо! (Ходит по комнате.)

Красавина. Ишь его схватывает!

Бальзаминова. Что это ты, Миша, не умеешь вести себя!.. Уж извините его, — от радости.

Красавина. Обрадуешься! Деньги-то деньгами, да и собой-то уж очень красавица: телом сахар, из себя солидна, во всей полноте; как одевается, две девки насилу застегнут. Даже несколько совестится. Чего же, я говорю, совеститься, коли бог дал. Аккурат пельсик. Ну, прощайте! Вечерком увидимся.

Бальзаминова. Прощайте! На дорожку-то. (Наливает.)

Красавина. И то выпить; об одной-то хромать будешь. (Пьет и закусывает.) Прощай, победитель!

Бальзаминов. Прощай! (Кидается к ней на шею.)

Красавина. Рад, рад, уж вижу, что рад; только смотри, под силу ль дерево-то рубишь? Ну, прощай, развозжай, разиня уж уехал. (Уходит.)

Бальзаминова провожает ее до кухни и возвращается.

Бальзаминов, Бальзаминова и потом Матрена.

Бальзаминов. Где мой крандаш, где мой крандаш?

Бальзаминова. На что тебе крандаш?

Бальзаминов. Надо, маменька. Матрена! Матрена!

Матрена входит.

Где мой крандаш?

Матрена. А я почем знаю. Какой же ты писарь после этого, когда крандаш потерял.

Бальзаминов. Писарь! писарь!

Матрена. Ведь крандаш у тебя все равно что у солдата ружье. Так нешто солдаты ружья теряют?

Бальзаминов. Какой я писарь! Я скоро барин буду.

Матрена. Ты барин? Непохоже.

Бальзаминов. А вот увидишь, как триста тысяч получу.

Матрена. Триста тысяч! Не верю. У кого ж это такие деньги бешеные, чтоб за тебя триста тысяч дали. Да ты их счесть-то не умеешь.

Бальзаминов. Ну, да что с тобой разговаривать! Ты ничего не понимаешь.

Матрена. Где понимать! А еще жених, жениться хочет, а сам крандаш потерял. Бесстыдник!