Играть, чтобы проснуться. Первая книга - Глеб Сотник

Лаки не хотел пробовать настойку, но что-то ему подсказывало, что вид напиткаможет быть обманчивым. При этом он посмотрел на йети, сидящего за окном. Он выглядел пугающе лишь для тех, кто не знал, что за шкурой чудовища скрывается Эрик — добрый и порой стеснительный парень, который сумел поставить на ноги безногого гоблина. Лаки ответил:

— Да, давай! — его стакан наполнился жидкостью, которую все-таки хотелось назвать жижей. Выглядела она не как напиток, а как болотная вода или растворенный гоблин.

— Смотрится не очень? Ну ты сделай глоток! — Люмрик понимал, что его любимая настойка выглядела не самым лучшим образом. Лаки поднес ее ко рту и выпил, не нюхая и сильно сморщившись. Он не сразу понял, что выпил сейчас лучшее из всего, что пробовал в этой игре. В напитке были смешаны сладость и свежесть. Алкоголь почти не чувствовался. Восторгу парня не было предела.

— Понравилось, да? Вы всегда так противно морщитесь? Единственный, кто спокойно выпил, — это Лион.

— Даже Грок морщился, когда мы впервые попробовали это! — Лион громко засмеялся, и Люмрик вслед за ним.

— А ты что будешь? — спросил гоблин у йети.

— Я нехотел бы пить алкоголь. Есть сок? Или вода? — образ ученого в Эрике был сильнее, чем образ громилы.

— Сок тебе сейчас принесут … — Принц сделал жест, и гоблин, который стоял в углу, побежал на улицу. Люмрик был явно разочарован тем, что один из гостей не отведал его божественного напитка.

— Ну ладно, а что с численностью населения? — спросил Лион. Ему было очень интересно следить за популяцией гоблинов.

— Сейчас посмотрю, — гоблин постучал по груди и открыл меню. Полистав его, ответил: — Когда ты был здесь последний раз, сколько нас было?

— Я ведь, кстати, запомнил! В вашей деревне было восемьдесят шесть гоблинов.

— Сейчас сто тринадцать! Растем! — Люмрик усмехнулся. — Мы начали расширять деревню, построили несколько пробных домиков на дереве — так легче следить за ловкачами. Они наши друзья, мы содержим их, кормим, заботимся о них, а они взамен помогают нам в сражениях.

— Как у вас сейчас… Как бы удобнее спросить про братьев?.. — Лион намекал на родословную.

— Сейчас в деревне два моих несовершеннолетних брата — Добирк’бар и Волхви’бар. Но я о них позабочусь. Они не выйдут отсюда, пока не докажут, что готовы. Или не выйдут вовсе. Я не хочу опять терять близких. Тем более что производить потомство у меня не получится по понятным всем причинам. Совсем недавно моего брата наняли орк и эльф, а ровно через день они вернули его оружие. — Лион напрягся. Он взглянул на Лаки и увидел, как тот сжался. Они подумали об одном и том же:

— Его звали Рюк? Рюк’бар? — спросил Лаки, и Лион сразу же наградил его негодующим взглядом. Это не то, что следовало бы рассказывать Люмрику.

— Да. А откуда ты знаешь? — гоблин заинтересовался этим неожиданным вопросом. Лаки замолчал на несколько секунд, и Лион продолжил вместо него:

— Мы были в таверне, видели, как орк, эльф и гоблин сражались с двумя… бандитами, — выкрутился маг из сложной ситуации.

— Да, это он. Ну так вот, а из совершеннолетних в живых остался один, он сейчас в походе. Ты знаешь его, это Цинбор.

— Он еще жив? — Лион был поражен.

— Он очень хороший воин, его не так просто убить. А еще он интересный собеседник и неглупый гоблин. Отец должен был отдать статус вождя ему. — Люмрик боялся, что брат, который всю жизнь был с ним добрым, разозлится и совершит что-то плохое.

— Норин поступил правильно. Твой брат хороший, но он не сделал бы ничего особенного. У тебя же с твоим даром и ловкачами, с которыми ты находишь общий язык, есть шансы стать величайшим вождем, а не сидеть на месте, как твой отец, и смотреть, как его сыновья отдают свои жизни.

— Ты, возможно, прав… — Люмрик, задумался, а потом его глаза загорелись, и он сказал Лиону: — Посади меня на Рокбери. Что-то я забыл о своем отце — засиделся он на троне, давно ему пора слезать. Сейчас спроважу его, скажу, чтобы переезжал в любой другой дом.

Лион посадил гоблина в корзину, и Люмрик выскочил из хижины. Лион занял свое место, а Лаки спросил его:

— Он меньше часа назад говорил, что любит отца, и плакал, думая, что тот умирает, а сейчас радостный побежал выгонять его из дома. Разве это любовь?

Лион сделал задумчивый вид, пытаясь ответить длинной связной речью, но выдал лишь:

— А кто их знает, этих гоблинов?! — и допил стакан.

На этом его день закончился.

— Философия, однако… — пробормотал Эрик, тихо потягивая черничный сок.

Глава 12. Без извинений

Лаки не помнил, где он заснул, но проснулся он на трех маленьких сдвинутых кроватях, предназначавшихся гоблинам. Он ощущал себя нехорошо, если можно так сказать. На самом деле ему было очень плохо. Желудок был пуст, так как Лаки буквально только что опустошил его, но есть не хотелось. Хотелось умереть. Желудок его вывернуло за это утро уже не раз, благо в хижинах гоблинов не было пола, и все, что извергалось из него, извергалось на землю, которая медленно, но все же впитывала продукты жизнедеятельности. Лаки открыл глаза лишь раз, когда проснулся и когда еще не осознал, насколько ему плохо. Заметив, что кровати, как и вся мебель в хижине, стояли на земле, он с легкостью облегчился туда. Он закрыл глаза, и открывать их более не было сил. Через двадцать минут, когда все содержимое его пищевода можно было досконально изучить, он еще раз открыл глаза. В миниатюрной хижине, куда его вчера ночью подкинули Эрик и Лион, которому тоже необходимо было прилечь в тот момент, находилась тумбочка, две стойки с факелами и, собственно, те три кровати, которые еле помещались в хижине, так что Лаки упирался ногами в один конец сооружения, а головой в другой. Благо потолок не был слишком низким, и встать можно было, не стукаясь головой о ветки, из которых сплели хижину.

Поняв, что в этот момент организм не требует от него ничего, Лаки встал и вышел из хижины. Было далеко не раннее утро, и воин был огорчен, что пропустил его: это было одно из самых красивых в игре утро. Прохлада и теплый чай, которые могли бы скрасить его, сменились жарким зноем, солнцем, ударившим в глаза, как только Лаки вышел из хижины, и странной жидкостью в стакане, которую протягивал ему улыбающийся