Библейские вольнодумцы - Моисей Рижский

Но Иов первоначальной поэмы, образ, созданный мощным талантом древнего поэта-философа, не превратился в тень. Хотя бог в поэме заставил его замолчать, а апостол Павел, можно сказать, предал анафеме, этот образ остался в памяти и истории человечества и продолжает жить как символ вечного конфликта между свободным человеческим разумом и слепой верой, между "мирской мудростью" и религиозной догмой. Он сохранился еще и потому, что автор вложил в этот образ глубочайший смысл - извечное стремление человечества к истине, даже если для этого необходимо отказаться от утешительных иллюзий, извечное стремление добиться действительного, пусть трудного счастья взамен иллюзорного, хотя и утешительного. Таков образ Иова, сохранивший свое значение и для наших дней. Ястров справедливо заметил: Иов - это every man (англ.- "каждый человек")*, в душе каждого из нас, людей современного мира, кроется Иов. Каждый в меру своих душевных сил пытается устоять перед соблазном принять на веру обещания иллюзорного счастия и покоя, которые сулит слепая вера, или сохранить достойную человека свободу ума, которая, однако, всегда связана с душевной неуспокоенностью. Иов устоял, доводы и обещания ортодоксов его не убедили и не сломили. Две тысячи лет тому назад Христос обратился к страдающему и мятущемуся человечеству с призывом: "Придите ко Мне все трудящиеся и обремененные, и Я успокою вас". И люди пошли за Христом. Какой выбор сделает современное человечество, охваченное тревогой за свою судьбу и судьбу самой своей планеты? Будущее покажет. Но в конце концов человеческий разум, уникальное и высшее достижение Вселенной, должен победить и спасти это будущее для всех грядущих поколений, для всего человечества.

______________ * Jastrow M. The Book of Job. P. 27.

В поисках смысла жизни

Екклезиаст

[Image003]

ПРОБЛЕМА СМЫСЛА ЖИЗНИ. ШТРИХИ ИЗ ИСТОРИИ ПРОБЛЕМЫ

Спустя, может быть, сто или двести лет после автора Книги Иова другой иудей написал еще одно философское сочинение, которое также вошло впоследствии в канон Библии под названием "Книга Екклезиаста, или Проповедника". Эта книга, как и Книга Иова, на протяжении двух тысячелетий невольно заставляет вдумчивого читателя ломать себе голову над вопросом, какой смысл было составителям канона Ветхого завета включать это небольшое произведение в число Священных писаний своей религии? Ведь от него так явно веет духом религиозного вольнодумства и скептицизма. Эрнст Ренан по этому поводу заметил: "Израиль был народом религиозным, и светская часть его литературы была принесена в жертву. Песнь песней и Книга Екклезиаста - это как если бы любовная песнь и сочинение Вольтера сохранились между томами ин фолио в библиотеке теологии". Автор Книги Екклезиаста, считает Ренан, "если и читал пророков, этих ярых трибунов праведности, то это очень мало повлияло на его дух,- ни их постоянная борьба против социального зла, ни ревность о славе бога. В огромной цепи между Исайей и Христом нет места для него"*. Заметим, что ряд современных авторов как раз нашли это место для автора Книги Екклезиаста. Но об этом пойдет речь ниже. Пока же стоит обратить внимание еще на одну оценку этой книги, сделанную тем же Ренаном. "Екклезиаст,- пишет Ренан,- так глубоко модернен. Пессимизм наших дней в нем нашел такое яркое выражение. Это какой-то Шопенгауэр древности. Но он любит жизнь, хотя и видит отсутствие в ней всякого смысла..." Ренан точно подметил главную идею в сочинении "древнего Шопенгауэра": автор Книги Екклезиаста поставил перед собой вопрос, тысячелетиями стоявший перед человеком: в чем смысл жизни?

______________ * Renan E. L'Ecclesiaste. P., 1882. Р. 41.

Так же как в отношении анонимного автора Книги Иова, существуют самые различные оценки мировоззрения автора Книги Екклезиаста. И если одни исследователи видят в нем глубоко религиозного человека, задавшегося целью восстановить своих читателей против чуждых духу традиционной веры философских спекуляций, то для других, напротив, он - человек, дошедший в своем скептицизме до почти полного атеизма, или эклектик, нахватавшийся верхов греческой премудрости, но так и не выработавший в себе цельного мировоззрения, или светский человек, пресыщенный жизнью, разочаровавшийся в ней и поэтому впавший в пессимизм, а к религии в глубине души вполне безразличный, видящий в ней одно из проявлений респектабельности, не более.

В Книге Екклезиаста, пожалуй, можно найти основание для любого из этих заключений. В ней, как мы в дальнейшем увидим, много противоречий. Но почему это сочинение древнего автора так глубоко задевало и задевает сердца читателей самых разных поколений и продолжает трогать души людей нашего времени так же глубоко? Вот вопросы, на которые следует попытаться дать ответ.

Когда и кто первый поставил перед собой "роковой" вопрос о смысле жизни: чего ради я живу? есть ли смысл в такой жизни? - мы не знаем и, конечно, никогда не узнаем. Но, без сомнения, это не был человек эпохи первобытного стада или первобытной родовой общины, поскольку в те далекие времена, на заре человечества, этот .вопрос сам по себе не имел смысла.

От животного состояния первобытный человек унаследовал мощный жизненный инстинкт - стремление выжить и дать потомство. Этот инстинкт, естественно, ставил перед ним каждодневные и близкие цели: добыть пищу, самому не оказаться добычей и пищей хищного зверя, укрыться от непогоды, оставить потомство. Деятельность человека имела вполне определенный сиюминутный смысл, не оставляя места помыслам о смысле жизни в целом.

Но наши древнейшие предки устояли в борьбе с враждебным окружением еще и благодаря тому, что они боролись не в одиночку, но сплоченными коллективами, будь то первобытное стадо обезьянолюдей, или родовая группа, или племя на более позднем этапе. Естественная необходимость сплачивала людей в первобытных коллективах, а коллективный образ жизни неизбежно должен был отразиться на их сознании. Поскольку человек мог обеспечить свое существование только в сообществе со своими сородичами или соплеменниками, его интересы и цели должны были в главном и основном совпадать с интересами и целями рода и племени. Отдельная особь как бы растворялась в первобытной общности, а ее обособление как личности было еще только слабо выраженной тенденцией.

При этом первобытным общностям людей была также присуща та от природы данная особенность, которая свойственна всему вообще живому - стремление не только выжить и сохранить себя для будущего, но и занять большее и более благоприятное жизненное пространство. Это и был тот общий интерес, в котором как бы сливались интересы и цели отдельных индивидов. И поэтому у первобытного человека проблема смысла собственной его жизни в предвидении неизбежной смерти отступала назад - ведь для всей общности, в которую индивид входил, эта проблема не стояла. Отдельный человек был смертен, первобытная общность, членом которой этот человек являлся, была практически бессмертна в бесконечной смене поколений.

Конечно, страх перед смертью был присущ древнейшему человеку, так же как всякому высокоразвитому животному. Но в отличие от любого, даже самого высокоразвитого представителя животного мира уже первобытный человек открыл способ если не победить смерть, то в значительной степени нейтрализовать страх перед нею. Он "обнаружил" в себе "душу",- обитающего в его теле таинственного двойника, свое второе "я", которое способно продолжать существование после смерти и разрушения своей телесной оболочки. И поэтому, как справедливо отметил по этому поводу И. М. Дьяконов (Мифы древнего мира. М., 1977. С. 19), "смерть для первобытного человека никогда не небытие, а всегда инобытие". Душой своей первобытный человек продолжает существовать, перейдя в иной мир, мир душ и духов. И там душа занимается тем же, чем занимался человек в земной реальной жизни. Открыв душу в себе, первобытный человек распространил это свое открытие на весь окружающий его мир. Он был уверен, что душой могут обладать не только люди, но и животные и растения и вообще любой материальный объект природы и что, кроме того, существуют души, не связанные ни с какой материальной оболочкой,- духи. Таким образом, человек своей фантазией создал второй, нереальный мир, мир душ и духов, в котором душа человека может встретиться с душой медведя, и понятно, что при такой встрече лучше будет, если в руке души человека окажется душа каменного топора. Когда археолог, раскопав захоронение первобытного человека, обнаруживает в нем рядом с костными остатками также разные орудия труда и оружие, каменные топоры и ножи, наконечники копий или черепки глиняной посуды, ученый нисколько не сомневается в значении этих находок. Родичи покойного снабдили его всем тем, что должно было пригодиться ему в загробной жизни.

Знаменитый этнограф XIX в. Э. Тэйлор, собравший огромный фактический материал по истории культуры примитивных племен, писал: "Там в мире душ и духов... душа алгонкингского охотника охотится за душами бобра и лося, скользя по душе снега на душе лыж... Там южноамериканские туземцы ведут совершенно тот же образ жизни, что и на земле, и даже имеют при себе жен..."* Земная обстановка переносится в загробный мир. На поздних ступенях родоплеменного строя, это, в частности, означало, что души умерших представителей выделившейся к этому времени племенной знати могли и в загробном мире оказаться в более благоприятных условиях, чем души рядовых членов племени. Вожди и там оставались вождями, и не случайно их захоронения .отличаются особым богатством. Нередко рядом с останками знатного покойника можно обнаружить женские и мужские скелеты со следами насильственной смерти - останки жен или наложниц и слуг, души которых и за гробом должны были обслуживать душу своего господина. Таким образом, участь человека в загробном мире полностью определялась тем местом - значительным или незначительным,- которое он занимал в племенной структуре.