Библейские вольнодумцы - Моисей Рижский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Из раннехристианских источников мы знаем, что идеологам и проповедникам новой религии приходилось нередко вступать в богословские дискуссии с ревнителями традиционного вероучения. Известно, что апостол Павел в знании текстов Священного писания мог с успехом состязаться с самыми учеными книжниками,- он об этом сам пишет (Гал. 1:14). Его послания изобилуют цитатами из Пятикнижия, Пророков, Псалмов и других книг Ветхого завета. В одном месте (1 Кор. 3:19) он цитирует также Книгу Иова. Вот это место в контексте: "Ибо мудрость мира сего есть безумие пред Богом, как написано: уловляет мудрых в лукавстве их". Последнее предложение - это цитата из Книги Иова (5:3), где эти слова вложены в уста одного из самых ортодоксальных оппонентов Иова - Элифаза. В Послании Павла - это позиция апостола.
Объявив "мудрость мира сего" безумием перед лицом бога, Павел имел в виду, конечно, не книжную, талмудическую мудрость ученых книжников. И он не случайно в этом месте своего послания сослался именно на Книгу Иова, в которой ортодоксальные друзья Иова осуждали страдальца отнюдь не за его религиозные воззрения, расходящиеся с традиционной доктриной, а за свободомыслие, вольнодумство, вырвавшееся за рамки религиозных догм, за "мирскую" мудрость, позволяющую себе судить о боге и осуждать его промысел.
Оказывается, что и среди современников апостола Павла тоже встречались вольнодумцы, разделявшие взгляды Иова. Их не смогли увлечь в новую веру ни притча о бедном Лазаре, ни подкрепленные цитатами из пророческих книг аргументы Павла. Эти люди не могли понять смысла учения о предопределении и о посмертном воздаянии. Если, рассуждали они, все, что происходит с человеком, происходит по воле бога, если верны слова Иеремии, что "не в воле человека путь его" (Иер. 10:23), и если прав апостол Павел, заверяя, что бог "кого хочет, милует, а кого хочет, ожесточает", то спрашивается, за что тот же бог наказывает человека, который пошел неправедным путем? Ведь бог сам же его ожесточил. Это были, конечно, те же вопросы, которые ранее задавал богу Иов: "Хорошо ли для Тебя, что Ты угнетаешь, что презираешь дело рук Твоих?.. Вспомни, что Ты как глину обделал меня, и - в прах обращаешь меня?" (Иов. 10:3-9). Теперь, встретившись с христианским апостолом, новые вольнодумцы могли добавить к этим вечным вопросам еще один, который Иов, не признававший загробного существования, еще не мог поставить перед своими оппонентами: если бог справедлив и милосерден, почему он решил отложить воздаяние Лазаря и возмездие богачу из притчи на посмертное будущее, предоставив первому всю жизнь голодать и мучиться от струпьев, а богачу - наслаждаться жизнью? В чем тут милосердие и правосудие бога?
Что мог ответить на это апостол Павел? Можно, пожалуй, представить себе это по тому же Посланию к римлянам. В нем автор, после заверения, что бог "кого хочет, милует, а кого хочет, ожесточает", как бы представил перед собой Иова или одного из этих вольнодумцев, задающих ему вопросы. И апостол гневно обрывает дерзкого: "Ты скажешь мне: "за что же еще обвиняет? Ибо кто противостанет воле Его?" А ты кто, человек, что споришь с Богом? Изделие скажет ли сделавшему его: "зачем ты меня так сделал?" Не властен ли горшечник над глиною, чтобы из той же смеси сделать один сосуд для почетного употребления, а другой для низкого?" (Рим. 9:19-21).
Это место из Послания Павла также можно назвать "ответом Иову". Но если бы Иов из поэмы услышал эти сердитые слова апостола, он бы, наверное, только пожал плечами: ничего нового - нечто подобное он уже слышал от своих друзей -ортодоксов и из уст самого бога.
С давних времен религия настаивала на том, что человек настолько ничтожен в сравнении с богом и разум его настолько слаб, что грешно ему даже пытаться самовольно проникнуть в тайны бога. Только сам бог может открыть истину о себе и своем промысле угодному ему человеку и повелеть ему передать полученное "откровение" другим людям - извечная претензия религии на монопольное право знать и возвещать "истину" о боге и его воле. Павел в своих посланиях настаивает на этом праве для себя: только его "благовествование" истинно, потому что он, Павел, "принял его и научился не от человека, но через откровение Иисуса Христа" (Гал. 1:12). Тем, кто учит по-другому, не так, как он, Павел грозит страшным проклятием: "...есть люди, смущающие вас и желающие превратить благовествование Христово. Но если бы даже мы или Ангел с неба стал благовествовать вам не то, что мы благовествовали вам, да будет анафема" (Гал. 1:7-8).
Что же касается того места из Послания к римлянам, в котором автор упомянутого выше предисловия во французском переводе Библии увидел "ответ Иову", то оно, конечно, было адресовано отнюдь не древнему вольнодумцу и не маловерам из окружения апостола. Оно адресовано как раз тем, кто уже принял новую веру, поверил и страстно хотел укрепить свою веру в бога любви Иисуса Христа, обещавшего "спасение" всем страдающим и всем поверившим в него, тем, кто столь же страстно желал еще и еще раз услышать или прочитать из послания самого апостола Христова сладостное и утешительное заверение: "Нынешние временные страдания ничего не стоят в сравнении с той славою, которая откроется в нас".
В тех исторических условиях, в которых возникло христианство, во всех слоях общества должно было быть немало людей, которые, отчаявшись в материальном освобождении, искали взамен него освобождения духовного, утешения. И это утешение должно было выступить не в форме философии, а в религиозной форме, чтобы охватить широкие народные массы.
Несчастные и страдающие люди испытывали острую потребность в новой форме религии, в таком боге, который сам претерпел такие тяжкие страдания, по сравнению с которыми их собственные должны были казаться не столь уж тяжкими, в таком боге, который предписал людям не мстить тем, кто причинял им страдания, но прощать и любить даже врагов своих, любить всех людей, как сам бог Иисус прощал и любил,- ведь это должно было примирять со своей участью тех, кто устал ненавидеть, кому бессильная ненависть сжигала душу, доводила до отчаяния или до полной апатии и грозила деградацией личности. Христианство и стало такой религией и предложило массам такого бога.
Параллельно с образом Иова в массовом религиозном сознании и в иудейской теологии постепенно вызревал другой образ невинно страдающего праведника.
Как известно, древние пророки Израиля, утешая свой народ в его великих страданиях, от имени Яхве обещали, что бог свой избранный народ в беде не оставит. Он пришлет ему чудесного спасителя Мессию (евр.- "помазанник"), который будет далеким потомком царя Давида. И этот Мессия, на котором "почиет дух Яхве", станет "судить бедных по правде, и дела страдальцев земли решать по истине; а жезлом уст Своих поразит землю, и духом уст Своих убьет нечестивого" (Ис. 11:1-4). Тогда зло исчезнет на земле, и настанет царство мира и правды (Ис. гл. 2 и 11). Заметим, что "помазанник" по-гречески "христос".
В самые трудные для иудеев времена, в Вавилонском плену, мощный поэтический талант анонимного пророка, так называемого Второисаии, создал, несомненно, аллегорический образ Раба Яхве, на которого, как и на Мессию, возложена богом великая миссия быть "спасителем". Раб Яхве должен был во исполнение своей миссии искупить грехи людей, отдав себя на страдания и смерть, после чего он воскреснет и "воля Яхве благоуспешно будет исполняться рукою его" (53:10). В этих двух образах, Мессии и Раба Яхве, созданных воображением пророков, несомненно, отразились вековые надежды и чаяния народа Иудеи, который только от бога мог ожидать спасения и спасителя. Но так была подготовлена почва в религиозном сознании народа для восприятия образа еще более величественного и обаятельного спасителя, божественного страстотерпца и искупителя Иисуса Христа, образа, в котором как бы слились два более ранних. А образ Иова был тоже принят христианством, но как бы в качестве воплощения одной из черт образа Иисуса Христа - безграничного терпения в страданиях. Именно в этом аспекте Иов представлен в раннехристианской литературе: "В пример злострадания и долготерпения возьмите, братия мои, пророков, которые говорили именем Господним. Вот, мы ублажаем тех, которые терпели. Вы слышали о терпении Иова и видели конец оного от Господа, ибо Господь весьма милосерд и сострадателен" (Иак. 5:10-11). Иов назван рядом с Господом, то есть Христом, как пророк и святой высокого ранга, но терпение его только подчеркивает великий смысл жертвенной и спасительной кончины Христа. Иов "преображенный" превратился как бы в тень Иисуса Христа.
Но Иов первоначальной поэмы, образ, созданный мощным талантом древнего поэта-философа, не превратился в тень. Хотя бог в поэме заставил его замолчать, а апостол Павел, можно сказать, предал анафеме, этот образ остался в памяти и истории человечества и продолжает жить как символ вечного конфликта между свободным человеческим разумом и слепой верой, между "мирской мудростью" и религиозной догмой. Он сохранился еще и потому, что автор вложил в этот образ глубочайший смысл - извечное стремление человечества к истине, даже если для этого необходимо отказаться от утешительных иллюзий, извечное стремление добиться действительного, пусть трудного счастья взамен иллюзорного, хотя и утешительного. Таков образ Иова, сохранивший свое значение и для наших дней. Ястров справедливо заметил: Иов - это every man (англ.- "каждый человек")*, в душе каждого из нас, людей современного мира, кроется Иов. Каждый в меру своих душевных сил пытается устоять перед соблазном принять на веру обещания иллюзорного счастия и покоя, которые сулит слепая вера, или сохранить достойную человека свободу ума, которая, однако, всегда связана с душевной неуспокоенностью. Иов устоял, доводы и обещания ортодоксов его не убедили и не сломили. Две тысячи лет тому назад Христос обратился к страдающему и мятущемуся человечеству с призывом: "Придите ко Мне все трудящиеся и обремененные, и Я успокою вас". И люди пошли за Христом. Какой выбор сделает современное человечество, охваченное тревогой за свою судьбу и судьбу самой своей планеты? Будущее покажет. Но в конце концов человеческий разум, уникальное и высшее достижение Вселенной, должен победить и спасти это будущее для всех грядущих поколений, для всего человечества.