Король в изгнании - Джеймс Гарднер

Что касается меня, то королева однажды сказала: «Может быть, ты и не гений, Эдвард, но ты единственное честное создание из всех, кого я когда-либо знала. Я держу тебя при себе ради вдохновения. И как редкую диковинку». Мне было приятно слышать подобное, но быть источником вдохновения вовсе не означает, что ты годишься для чего-то еще. И уж определенно я не годился на роль спасителя целого народа.

Перед моим мысленным взором мелькнули воспоминания о мертвых телах: сама Истина и ее лежащая на тарелке голова; Саманта в луже крови; люди на «Иве», одетые в костюмы для своей последней вечеринки.

Но Советница и остальные все еще продолжали доверчиво улыбаться. Пять минут назад они одобрительными возгласами подбадривали Зилипулла, который готов был меня растерзать. Теперь же их черные глаза блестели так, словно я был увенчан нимбом.

Я сидел посреди них, издавая запах королевского яда, так почему бы им и не начать воспринимать меня как коронованную особу? Если ты пахнешь как королева, все их инстинкты заставляют относиться к тебе почти как к божеству. (Мандазары действительно существа весьма умные, но чересчур полагающиеся на свои носы. С другой стороны, они смеются над людьми и заявляют, будто мы чересчур полагаемся на наши гениталии… так что, возможно, мы квиты.)

– Что, по-твоему, я мог бы сделать? – спросил я Советницу.

Она удивленно посмотрела на меня – возможно, не понимая, почему у меня сразу же не появился план спасения всех десяти миллионов мандазаров на Целестии.

– Делай, что требуется, – ответила Советница.

– Да, но ее величество никогда не начинала никаких дел, не пообщавшись с советниками. Даже королева знает, что лучше все обсудить с теми, кто разбирается в ситуации.

Все улыбнулись и кивнули. Советница выглядела явно смущенной оттого, что ее сравнили с придворным советником, рабочие просияли, будто их любимая внучка выиграла приз, и даже Зилипулл одобрительно посмотрел на меня – словно допуская, что я могу быть и не просто придурком с вымазанной королевским ядом рожей.

– Что ж, – сказала Советница, – ты ведь флотский, верно? Это не мир Технократии, но тем не менее флот обладает здесь немалым влиянием. Если ты вызовешь сюда десяток крейсеров, чтобы помешать кораблям пристыковаться к нашим орбитальным станциям, власти Целестии вскоре сделают все, что ты попросишь. Даже если флот будет просто располагать именами всех прибывающих и убывающих, это уже окажет немалое давление на наше правительство – сильные мира сего зачастую не хотят, чтобы кто-то знал, когда и зачем они прилетают на эту планету. Они ценят свое инкогнито намного больше, чем жизнь нескольких мандазарских рабочих.

Она пошевелила вибриссами, как это делают самки, когда они довольны собой. Возможно, она ожидала от меня чего-то вроде: «Потрясающая идея. Так я и сделаю». Но Адмиралтейство вряд ли стало бы беспокоить влиятельных людей лишь по требованию скромного разведчика II класса – особенно того, кого они намеревались отправить на какую-нибудь заброшенную базу, как только он попадет им в руки.

«Возможно, – подумал я, – весьма рискованно было делать хоть что-то для этих бедолаг – стоило мне привлечь к себе внимание, как за мной могли явиться посреди ночи, и отнюдь не вербовщики с какого-нибудь завода, который не платит за сверхурочные».

С другой стороны, когда я стал мужем королевы Истины, я принес клятву, что буду отныне и навсегда защищать ее народ. Царствование Истины завершилось, но «отныне и навсегда» – нет.

– Извини, – сказал я Советнице, – но не стоит рассчитывать на помощь флота. Так что давай подумаем, что еще можно сделать…

Мы обсуждали всевозможные идеи целый час. В разговор включились все – даже Хиб, Ниб и Пиб. Обычно рабочие просто сидят и улыбаются, пока остальные дискутируют, словно они уже знают правильный ответ и лишь ждут, когда другие придут к тому же самому выводу, но, возможно, запах королевского яда возбудил их настолько, что они уже не могли сидеть спокойно. Все трое рабочих присоединились к нам, высказывая свои предположения, соображения и замечания.

К сожалению, мы так ни к чему и не пришли.

Все идеи распадались на две группы – изобретательные планы, которые сработали бы лишь в том случае, если бы я был невероятно влиятельной личностью, каковой я не являлся, и более практичные методы сопротивления вербовщикам, многие из которых уже были испробованы. Например, Хиб предложил собрать всех мандазаров вместе в убежище. Но кто смог бы построить такое убежище? Я? Флот? И кто и как стал бы нас защищать, когда у нас не было денег на оплату охраны или охранного оборудования? С другой стороны, если речь шла о создании специальных убежищ и о самозащите – разве мандазары уже этим не занимались? Здесь, в Холленской топи, они и без того держались вместе, и вовсе не нуждались во мне как в номинальном руководителе. Чем еще я мог им помочь? Если им требовался выдающийся полководец, хорошо знакомый с тактикой и организацией сопротивления, я был последним, на кого они могли бы рассчитывать.

Хиб и остальные этого не понимали. Сколько бы я им ни говорил, что отнюдь не гожусь в генералиссимусы, они считали это лишь проявлением скромности. Так что разговор продолжался, обитатели улья взвешивали все «за» и «против», а я все слушал и слушал, пока до меня наконец не дошло, что я уже ничего толком не воспринимаю. Я лишь смотрел, как шевелятся их рты, вздрагивают их вибриссы, рассекает воздух шип на конце морды Зилипулла.

«Кажется, я уже ничего не соображаю». У меня начала кружиться голова и все поплыло перед глазами; я повел головой из стороны в сторону, чувствуя, как мой череп начинает заполнять странная пустота…

Кто-то встряхнул меня. Советница держала меня верхними конечностями за плечи:

– С тобой все в порядке? – причем говорила весьма громко, словно уже повторяла этот вопрос несколько раз.

– Мне плохо, – ответил я. – Маленькие глазки меня отравили.

Мне вдруг показались смешными собственные слова, и меня охватил приступ неудержимого хохота. А затем словно захлестнуло холодной волной, начинавшейся откуда-то с корней волос и стекавшей по моему лицу. Помню, я подумал:

«Это совсем не по-королевски».

А потом, столь же не по-королевски, я лишился чувств.

Трудно сказать, когда я бодрствовал, а когда нет. Иногда мне казалось, будто мне снится маленькая мандазарская самочка, которая обнимала меня за шею, и мы оба плакали; но иногда я все же отдавал себе отчет в том, что рядом со мной Советница, которая пытается удержать меня на соломенной подстилке, пока я метался в полубреду. Но все это смешивалось настолько, что я не мог провести границу между сном и бредом.