Тьма египетская - Михаил Попов

Услышав приговор, обрекающий негодного брадобрея за отвратные приставания к его ученику на побивание камнями, толпа взорвалась благодарственными криками:

   — О, великий Апоп! Справедливый Алой! О, царь мудрости Апоп! Возлюбленный славой Апоп!

Трудно даже вообразить, сколь ненавистно мужеложство сердцу настоящего египтянина. В толпе криков невозможно было различить звуки, с которыми булыжники и куски кирпичей месили тело жирного преступника.

Мериптах побледнел и резко повернулся к учителю, мучительно сглатывавшему слюну после соревнования голосом с мощью наружного шума.

   — За мной приходил Себек, теперь за мной пришёл Апоп, — тихо, рассудительно сказал Мериптах, глядя в стену мимо учителя.

Тот дёрнулся от радости. Бородёнка его затряслась, глаза предприимчиво забегали.

   — Да, да, мальчик, за тобой. Хорошо, что ты это понял, что сразу понял. Он ужасен. От вас в «Доме жизни» специально скрывали эту историю, про змея. Эта ничтожная жаба Птахотеп боялся, что до ушей Апопа дойдёт, о чём говорят в «Доме жизни» в храме Птаха.

Мальчик потрясённо поглядел на учителя. Ему было непонятно, как служитель Птаха может говорить такие слова в адрес верховного жреца своего бога. Параллельно у него в голове развивалась и другая мысль.

   — Батюшка сказал, что мне нужно спрятаться, потому что...

Ти возмущённо застучал единственной ладонью по глиняному полу:

   — Тебе не прятаться надо, Мериптах, а бежать. Я помогу тебе. Здесь в Мемфисе тебя никто не защитит. Апоп ужасен и всемогущ. Только вся сила Ра, вместе с силой прочих богов, способна ему противостоять. Ты же слышал, что я тебе рассказал. Змей царит в Египте, огромный змей! Он решил тебя сожрать, и сожрёт. Четыреста пятьдесят локтей длиною, огромная пасть! Ты сам видел его с крыши!

Мериптах медленно покачал головой:

   — Батюшка велел мне сидеть здесь, и я буду сидеть здесь. Он лучше знает, он князь, он мой отец. Он всё предусмотрел.

   — Он не князь перед лицом Апопа, но пыль! Если змей скажет: приведите Мериптаха, тебя приведут.

Мальчик вздохнул:

   — Если за мною придёт батюшка, я пойду с ним. Он сказал, что идти я могу только с ним, приказание ни с кем не может быть передано. Он не может пожелать для меня плохого. Куда бы он меня ни повёл, я пойду с ним.

Жестоко расчёсывая себе живот — его мутило от нелепости этого упорства — учитель шипел не хуже какой-нибудь змеи:

   — Сам князь Бакенсети не явится за тобою. Как ты себе это представляешь? Он бросит своего гостя фараона, возлюбленного своего царя Авариса, полезет в подземный ход, потом станет бродить по саду визиря?!

   — Если придут за мною чужие люди, я убегу отсюда дальше и спрячусь вон в том амбаре.

Учитель вскочил и отчаянно обнял пальму.

   — Какой амбар?! От кого может защитить амбар, тебя найдут там сразу же. От змея амбар не спасёт! Тебе надо бежать! Я тебе помогу, ты мой ученик, я успел привязаться к тебе, мне не хочется, чтобы с тобой произошло что-нибудь ужасное. Когда змей уплывёт из Мемфиса, ты вернёшься к своему отцу, и он будет благодарен мне за твоё спасение.

Ти говорил, говорил, кружил по дворику, размахивая рукой целой и обрубком руки. Говорил всё более страстно и убедительно, но мальчик его не слышал. Тупо смотрел перед собой, не шевелясь, как будто из страха потерять при неосторожном движении собранную в кулак уверенность в правильности того, что он делает.

Пыль, поднятая бешеной, но справедливой казнью там, за стеною, теперь замедленным белым дождём бесшумно рушилась на странную эту сцену. Мечущийся Ти вдруг замер, поднял голову, прищурился и начал жутко перхать, так, словно в горло ему запихнули целую горсть песка.

   — Ты прав, Мериптах, прав.

Мальчик недоверчиво поднял на него глаза.

   — Надо выполнять волю отца. Сиди и жди, я буду сидеть рядом с тобой, я твой учитель, я... — И он снова закашлялся. Поднял с земли свой мешок, схватил зубами за конец верёвки, которой тот был завязан, рукою рванул за другой конец.

Из мешка вывалились тыквенная баклажка для воды, нож, несколько медных дебенов, каменная миска для похлёбки — весь скарб учителя мудрости. Ти поднял сухую тыкву, вытащил зубами деревянную пробку и поднёс баклажку к губам. Отпив порядочно, судя по жадному движению кадыка, он продолжил:

   — Да, да, Мериптах, мы останемся здесь. Будем сидеть, сколько надо. На вот, глотни. Это специальное питье, я всегда ношу его с собой.

Мальчик осторожно взял в руки тыкву. Облизал сухие губы. Пить ему хотелось очень. В обычное время, шныряя по двору, он по десять раз за день заглядывал под пальмовые навесы, что возле кухни, и выдувал по целому кувшину охлаждённого молока или колодезной воды. Сегодня всё утро ему было не до питья и он много скопил жажды. Мальчик благодарно отхлебнул учительского напитка. Он был тёплый, пахучий, вязковатый, ничуть не похожий ни на молоко, ни на пиво. Он почти не освежал рот, приходилось отхлёбывать и отхлёбывать. Пока на дне не заплескались мелкие остатки. Мальчик с виноватой улыбкой вернул учителю почти пустую тыквенную флягу. Тот поощрительно похлопал его по плечу и сел рядом.

   — Будем ждать, будем ждать, Мериптах, что нам остаётся, если таков приказ твоего отца. Отца надо слушаться беспрекословно, это величайшая добродетель настоящего египетского дома. Ты египетский почтительный сын, ты почитаешь отца, хотя он и служит нечистому варвару.

   — Мерипта-ах!

Мальчик открыл глаза, закрытые тихой, убаюкивающей речью учителя.

   — Мерипта-ах!

Голос был незнакомый, и главное, было непонятно, откуда он идёт. Мальчик вертел головой, вертел головой учитель. Первым сообразил ученик — рогожа! Его имя произносит глухим голосом рогожа, закрывающая вход в подземный лаз. Мальчик стремительно подполз на четвереньках к этой рогоже и отвёл в сторону. И увидел не глухую темноту, но призрачно освещённую желтоватым светом масляного светильника трубу с неровными стенами. И в конце этой норы он увидел отца. Князь Бакенсети заглядывал в трубу с той стороны и подзывал к себе сына мановением руки.

   — Мерипта-ах! — донёсся странный, сильно искажённый подземным эхом голос. — Иди ко мне, Мериптах!

Не раздумывая ни мгновения, мальчик, как был на четвереньках, так и кинулся на этот зов. Но почувствовал, что его держат за ногу. Учитель отчаянно вцепился единственной рукою в лодыжку ученика, шипя при этом:

   — Не надо, не надо, Мериптах!

Мальчик дёрнул ногу, калека держал крепко, дёрнул ещё раз и опять не вырвался. Учитель вцепился так, словно удерживал самое важное в своей жизни. Сипел, ныл, скрипел зубами. Мальчик рвался к отцу, обдирая колени о сухую, жёсткую землю. Так продолжалось до тех пор, пока свет на том конце лаза не погас. Князь Бакенсети исчез. Но произнесённый приказ остался светить на том конце чёрной трубы. Ужас охватил мальчика, получалось, что он не выполнил его, слабый, глупый, недостойный Мериптах! Сила этого ужаса была такой, что нога вырвалась из цепких пальцев урода учителя, и княжеский сын спешно помчался на четвереньках в темноту подземного хода.

15

Апоп явился в Мемфис внезапно. К его встрече ничего не было и не могло быть готово. Городской народ был уже изрядно утомлён трёхдневным празднованием Нового года, но за те два часа, что описывалась золочёными носилками столичного гостя большая петля от пристани до ворот княжеского дворца, город очнулся и закипел. Минуя квартал за кварталом, процессия нанизывала на себя всё новые толпы радостно безумствующих людей. Увидеть собственными глазами фараона, пусть даже такого нелюбимого, это редкостная радость, не всякому египтянину выпадающая за всю его жизнь.

Многочисленная охрана царя, даже с помощью двух сотен гиксосских всадников местного гарнизона, не без труда поддерживала порядок во время пышного и звучного шествия.

Апоп не спешил, давая правителю время хоть как-то подготовиться к встрече и наслаждаясь зрелищем народного восторга. Он растягивал время движения, как будто чувства народа были лакомы для него. Высшей точкой этого утра была казнь отвратного мужеложника, после этого царь Авариса, будь он настоящим змеем в четыреста пятьдесят локтей длиною, мог бы беспрепятственно пожирать восторженных подданных, и они считали бы себя осчастливленными.

Визит фараона в любой из подвластных ему номов был не только очень важным и радостным событием, но и детально разработанной церемониальной процедурой. За многие недели начиналось составление малого и большого списков. В малый вносили имена тех, кого следовало пригласить к парадной трапезе во дворце номарха — высшие сановники, верховные жрецы особо почитаемых местных божеств, правители городов. В большом значились гости, допущенные лишь к лицезрению верховного правителя с площади перед дворцом. Даже просто попасть на эту площадь считалось высочайшим почётом. Богатые торговцы, старшие писцы, жрецы и пророки мелких святилищ, деревенские старейшины и прочие достоважные люди специально готовились к этому дню, выправляя наряды и копя подношения. Фараон обращался к своим лучшим подданным с надлежащими словами и раздавал подарки строго в соответствии с заслугами каждого из приглашённых. Эта встреча становилась потом на годы главной темой разговоров в их домах.