Шпион, вернувшийся с холода. Война в Зазеркалье. В одном немецком городке - Джон Карре

— Послушайте, — сказал Лимас. — Эту сделку предложили вы, а не я. Вы, Кифер и Петерс. Я не ползал на коленях перед вашими друзьями, подсовывая лежалый товар. Машину раскрутили вы сами, Фидлер. Вы назначили цену, вы пошли на риск. Кроме того, я пока еще не получил ни гроша. Так что не вините меня, если ваша операция окончилась пшиком.

«Пусть они сами сделают первый шаг навстречу», — подумал Лимас.

— Вовсе не пшиком, — возразил Фидлер. — Операция еще не закончилась. Да и не могла закончиться. Ведь вы не рассказали нам все, что знаете. Вы предоставили нам пока только один фрагмент актуальной информации. Я имею в виду «Роллинг Стоун». Позвольте снова задать вам тот же вопрос: как бы вы поступили, если бы я, или Петерс, или кто-нибудь еще преподнес вам подобную историю?

Лимас подумал.

— Мне было бы не по себе, — ответил он. — Такое случалось. Вы получаете намек или ряд намеков на то, что в определенном отделе или на определенном уровне у вас завелся вражеский агент. Ну и что дальше? Вы же не можете арестовать всех служащих. Вы не в состоянии расставить капканы на всех. Вы просто мотаете на ус. В случае с «Роллинг Стоун» вы даже не знаете, в какой стране он работает.

— Вы, Лимас, практик, а не теоретик, — улыбаясь, заметил Фидлер. — Позвольте задать вам несколько элементарных вопросов.

Лимас ничего не ответил.

— Досье — текущее досье дела «Роллинг Стоун» — какого цвета оно было?

— Серое с красным крестом — это означает ограниченный доступ.

— А что-нибудь еще на обложке было?

— Предупреждение. Список с пометкой, что любой человек, не поименованный в нем, если ему случайно попадет в руки досье, должен сразу, не открывая, вернуть его в расчетный отдел.

— А кто был в этом списке?

— Допущенных к «Роллинг Стоун»?

— Да.

— Заместитель Контролера, Контролер, его секретарша, расчетный отдел, мисс Брем из специальной регистрации и Сателлиты-Четыре. Кажется, все. И, наверное, отдел особой рассылки, но насчет этого я не уверен.

— Сателлиты-Четыре? А чем они занимаются?

— Странами за «железным занавесом», кроме СССР и Китая. Зоной.

— То есть Германской Демократической Республикой?

— То есть Зоной.

— А разве не странно, что в этом списке оказался целый отдел?

— Да, пожалуй, странно. Впрочем, не знаю, ведь прежде я никогда не имел дела с материалами ограниченного доступа. Кроме как в Берлине. Но там все было по-другому.

— А кто в это время работал в Сателлитах-Четыре?

— О Господи! Гийом, Хэверлейк, Де Йонг. Да, кажется, и он. Де Йонг как раз вернулся из Берлина.

— Им всем разрешалось читать это досье?

— Не знаю, Фидлер, — чуть раздраженно ответил Лимас. — И будь я на вашем месте…

— Разве не странно, что целый отдел попадает в список, хотя в остальных случаях в него включены лишь отдельные сотрудники?

— Говорю вам, не знаю. Да и откуда мне знать? В этом деле я был всего лишь клерком.

— А кто носил досье от одного человека к другому?

— Кажется, секретарши. А впрочем, не помню. С тех пор прошло несколько месяцев…

— Тогда почему этих секретарш не было в списке? Ведь секретарша Контролера в него попала?

На мгновенье наступило молчание.

— Да, вы правы, — сказал Лимас. — Я сейчас вдруг вспомнил, — и в голосе его послышалось удивление, — что мы передавали его из рук в руки.

— Кто еще из расчетного отдела имел дело с досье?

— Никто. Этим сразу начал заниматься я, как только пришел туда. До меня им занимался кто-то женщин, но как только появился я, досье передали мне, а ее вычеркнули из списка.

— Значит, вы лично относили досье следующему сотруднику?

— Да, кажется, так.

— А кому вы его передавали?

— Я?.. Не помню.

— Подумайте, — сказал Фидлер, не повышая голоса, но его настойчивость, похоже, застала Лимаса врасплох.

— Заместителю Контролера вроде бы, чтобы доложить, какую акцию мы предпринимаем или рекомендуем.

— Кто приносил досье?

— Что вы имеете в виду? — Лимас, казалось, совершенно был сбит с толку.

— Кто приносил досье вам? Кто-то из поименованных в списке, так?

Лимас нервно потер щеку.

— Да, кто-то из них. Понимаете, Фидлер, мне довольно трудно вспомнить это, я в те дни уже здорово пил. — В его голосе неожиданно зазвучали примирительные нотки. — Вы даже не представляете, как трудно…

— Я еще раз спрашиваю вас, Лимас. Подумайте. Кто приносил досье вам?

Лимас уселся за стол и покачал головой.

— Не могу вспомнить. Может, потом вспомню. Но сейчас, правда, не могу. И не надо меня так теребить.

— Это ведь не могла быть секретарша Контролера, верно? Вы всегда передавали досье заместителю Контролера, возвращали досье лично ему. Вы сами мне сказали. Так что все поименованные в списке должны были получать досье раньше Контролера.

— Да, думаю, так и было.

— Тогда остается отдел специальной регистрации. Мисс Брем.

— Нет, она просто заведовала кабинетом секретной документации. Там хранилось досье, пока я с ним не работал.

— Значит, — вкрадчиво спросил Фидлер, — досье попадало к вам от Сателлитов-Четыре, не так ли?

— Думаю, так, — сказал Лимас беспомощно, словно был не в состоянии угнаться за блистательной работой мысли Фидлера.

— На каком этаже находится отдел Сателлиты-Четыре?

— На третьем.

— А расчетный?

— На пятом. Следующий после отдела специальной регистрации.

— И вы не помните, кто приносил досье наверх? Может быть, вы спускались к ним, чтобы забрать его?

Лимас в отчаянии покачал головой. Но вдруг резко обернулся к Фидлеру и буквально выкрикнул:

— Да я это был! Конечно же, я! А получал я его от Петера! — Лимас словно пробудился ото сна, он покраснел, лицо его было взволнованным. — Вот в чем штука: помню, я как-то забирал досье у Петера в его кабинете. Мы еще поболтали с ним о Норвегии. Нам случалось бывать там вместе.

— У Петера Гийома?

— Да, у Петера. Я о нем совсем забыл. Он вернулся из Анкары за несколько месяцев до этого. Петер был в списке! Конечно, он там был! Вот в чем штука. Там стояло «Сателлиты-Четыре», а в скобках ПГ — инициалы Петера. До него этим занимался кто-то другой, но специальная регистрация заклеила то имя белой бумагой и внесла инициалы Петера.

— А какой территорией ведает Гийом?

— Зоной. Восточной Германией. Экономика. Маленький отдел, тихая заводь. Вот у него-то я и брал. А однажды, теперь припоминаю, он сам принес мне досье. Агентов у него не было. Я даже не понимаю, как он попал в эту историю. Петер еще с парочкой сотрудников занимался проблемами нехватки продовольствия. Реальным анализом положения.

— Однако, принимая во внимание особые предосторожности, окружающие «Роллинг Стоун», вполне возможно, что так называемая исследовательская работа Гийома на самом деле была частью операции по руководству этим агентом?

— Я ведь говорил Петерсу, — почти заорал Лимас, стукнув кулаком по столу, — что чертовски глупо думать, будто какая-то операция против Восточной Германии могла проводиться без моего ведома и, значит, без ведома всей берлинской организации. Я бы знал об этом, понятно? Сколько раз можно повторять одно и то же! Я бы знал!

— Именно так, — мягко заметил Фидлер. — Разумеется, вы бы знали.

Он встал и подошел к окну.

— Видели бы вы, как тут осенью, — сказал он, глядя в окно. — Как здесь красиво, когда начинают желтеть листья.

Глава 13

Скрепки и сорта бумаги

Фидлеру нравилось задавать вопросы. Юрист по образованию, он иногда задавал их единственно из удовольствия задать и продемонстрировать несоответствие между фактом и абсолютной истиной. Так или иначе, Фидлер был наделен той инквизиторской настойчивостью, которая для адвокатов и журналистов есть вещь самоценная.

В тот день после полудня они отправились погулять и спустились по гравиевой дорожке вниз в долину, а затем свернули в лес, тянущийся вдоль широкой неровной дороги, выложенной бревнами. Фидлер все время испытывал Лимаса, нисколько не приоткрываясь сам. Расспрашивал о здании на Кембриджской площади, о людях, которые там работают. Какое у них социальное положение, в каких районах Лондона они живут, работают ли их мужья и жены в том же учреждении. Он спрашивал о жалованье, отпусках, о морали и о столовой, спрашивал об их личной жизни, какие сплетни они обсуждают, какую философию исповедуют. Больше всего его интересовала их философия. Для Лимаса это был самый сложный вопрос.

— Что вы называете философией? — удивлялся он. — Мы ведь не марксисты, мы люди обыкновенные. Просто люди.

— Но вы же христиане?

— Не многие из нас, как мне кажется. Я знаю не так уж много христиан.

— Тогда почему они этим занимаются? — настаивал Фидлер. — У них должна быть какая-то философия.