Римский медальон - Джузеппе Д`Агата

Положив трубку, Пауэл закатил глаза и вытер со лба воображаемый пот.

— Думаю, — обратился он к Эдварду, — мы приняли верное решение. Комиссар Бонсанти — прекрасный человек. Я знаю его уже многие годы. И он к тому же вполне компанейский.

— Насколько я понял, комиссар знаком с Оливией.

— Да. Похоже, наша соотечественница попала в переплет. Но я уверен, комиссар сумеет повести дело предельно тактично.

— Последняя наша встреча меня огорчила. Бедная Оливия! Она была на грани нервного срыва.

— Должно быть, нелегко жить с таким типом, как Салливан.

— Особенно если учесть, что Оливия знавала и лучшие времена. Я не ожидал встретить ее здесь, в Риме. Но мне показалось, что нашей встрече она искренне обрадовалась. — Эдвард покачал головой. — За те годы, что мы не виделись, она сильно изменилась. Кто бы мог предположить, что Оливия, завсегдатай всех веселых компаний, станет сидеть в одиночестве у телевизора, слушая концерт органной музыки.

Пауэл рассмеялся:

— Органной музыки?.. Одно это уже странно. Можно сказать, бедняжка дошла до ручки…

И вдруг мысль, похожая на озарение, заставила Эдварда вздрогнуть. Он торопливо достал свой блокнот и нашел пометки, которые делал в церкви Сант Онорио аль Монте.

— Пауэл, а можно выяснить, что именно передавали в тот день?

— Думаю, можно, — ответил Пауэл, удивившись вопросу. — Но… чем объяснить этот внезапный интерес к музыке?

— Одной несомненно сумасбродной идеей, — взволнованно ответил Эдвард. — Но это стоит попробовать. Так где можно узнать насчет музыки?

С комичной озабоченностью Пауэл принялся набирать телефонный номер.

Впервые за все время их знакомства этот сибарит и дамский угодник проявил себя человеком дела.

В отделе справок Итальянского радио и телевидения сотрудница зашуршала старыми программами.

— Минутку, синьор… Тринадцать часов тридцать минут… Концерт из базилики ди Массенцио… В записи… Последняя часть? — Она подчеркнула пальцем строку в программе. — Вот… «Двенадцатый псалом» Бальдассаре Витали. Сочинение для органа…

Теперь путь до церкви Сант Онорио Эдвард проделал не в одиночку. Его сопровождал Пауэл. В коридоре, ведущем в ризницу, они встретили молодого священника-венецианца. Простоватый молодой падре при виде Эдварда искренне обрадовался:

— Проходите, пожалуйста! Что же вы в прошлый раз не сказали, что интересуетесь рукописями Бальдассаре Витали? — Он с почтением посмотрел на Эдварда. — Вы изучаете духовную музыку?

— Нет, святой отец, как и прежде — английскую литературу.

— Ах да, вы же мне говорили! Но это не важно, я конечно же покажу вам ноты.

Пауэл следовал на некотором расстоянии за Эдвардом и священнослужителем. Выражение его лица было по-прежнему ироничным.

Ризница оказалась просторной, светлой комнатой, обставленной строгой мебелью. Священник извлек из высокого шкафа рукописи Витали. Ветхие, пожелтевшие от времени листы были аккуратно сложены в солидную папку.

— Вот они. — Священник радовался возможности похвастаться своими сокровищами. — Тут все сочинения Бальдассаре Витали, поистине великого композитора. Он был прихожанином нашей церкви.

— Именно поэтому его рукописи хранятся здесь? — спросил Эдвард.

— По правде говоря, не знаю. Но то, что рукописи были завещаны нашему приходу во второй половине прошлого века, — это уж точно.

Эдвард уселся за стол и принялся листать тетради. Пауэл страдальчески выглядывал из-за его плеча.

— Это ценнейшие материалы, — с гордостью пояснил священник. — Наконец-то все поняли, что Витали величайший композитор… Ну, может быть, я немного преувеличиваю… Скажем, великий… или почти великий. — Он обратился к Пауэлу: — А вы не согласны?

Застигнутый врасплох, Пауэл растерялся и поднял брови:

— Мне трудно судить. Должен признаться, я почти его не знаю.

— Несколько дней назад по телевидению передавали одно из его сочинений, — захлебывался восторгом священник. — Великолепная музыка! Прекрасное исполнение! Просто невозможно было сыграть лучше! Изумительно! Вот только жаль, что я не смог послушать… Смотрите-смотрите… Тут собраны все произведения Бальдассаре Витали.

Эдвард с удивлением взглянул на священника:

— Но среди псалмов недостает «Двенадцатого»…

Молодой падре ничуть не смутился:

— Значит, это единственное сочинение, которого у нас нет. Но я уверен, что речь идет о каком-нибудь незначительном опусе. Возможно даже, отвергнутом самим автором. Тут не может быть иного объяснения. Иначе этот псалом был бы у нас. — Он продолжал переминаться возле стола.

Эдвард листал рукописи, однако ему не давала покоя какая-то мысль.

Пауэл, потеряв терпение, воздел глаза к небу и задал только один вопрос:

— Сколько еще?

Но ответа так и не дождался.

Под высокими сводами базилики ди Массенцио оркестр академии Санта-Чечилия репетировал какое-то симфоническое произведение. Дирижер, худощавый синьор в широком свитере, сидел на высоком табурете. Оркестранты тоже были в повседневной одежде. Тряхнув белоснежной шевелюрой, дирижер постучал палочкой по пульту и прервал исполнение:

— С того же места, пожалуйста. Отчетливее стаккато.

Оркестр заиграл. Эдвард и Пауэл медленно прошли по пустому партеру. Вскоре музыка закончилась.

— Хорошо. Пожалуйста, перерыв, — объявил дирижер и спустился с помоста.

Оркестранты отложили свои инструменты. Кто-то остался на своем месте и беседовал с соседом, другие вышли на улицу размять ноги или покурить.

Дирижер охотно согласился побеседовать с двумя симпатичными англичанами.

— «Двенадцатый псалом» Бальдассаре Витали? Да, он был в нашей программе на прошлой неделе, в концерте духовной музыки семнадцатого и восемнадцатого веков. Но, как вы, наверное, поняли, это было позднейшее переложение для оркестра и органа.

— Переложение? — удивился Эдвард.

Дирижер кивнул:

— Конечно. В оригинале сочинение предназначено только для органа.

— В церкви Сант Онорио мы обнаружили рукописи всех сочинений Витали, но этого, «Двенадцатого псалма», среди них нет.

— Да, действительно, следы рукописи пропали. И неудивительно, ведь до недавнего времени никто особенно не интересовался этим маэстро. Витали был забыт больше чем на полтора столетия. И только в последние годы его оценили заново.

Дирижер улыбнулся и пожал плечами, давая понять, что ему больше нечего добавить.

Но Эдвард жестом удержал его:

— Известна ли биография Витали, есть ли какие-нибудь публикации о нем?

— Известно очень немногое. Почти ничего. Весьма неопределенные сведения. Похоже, он жил и умер в Риме. Вот, пожалуй, и все. Неизвестно даже, где похоронен. Остальное — домыслы, слухи…

Теперь проявил некоторый интерес и Пауэл.

— Довольно загадочная личность… — заметил он.

— Да… Рукопись «Двенадцатого псалма» если не затерялась окончательно, то попала в руки какого-нибудь одержимого коллекционера. Ведь с этим сочинением связана одна легенда. Говорят, будто в его музыке заключено какое-то… послание.

Эдвард и Пауэл переглянулись.

— Послание? — уточнил Пауэл.

Дирижер, видимо, уже понял, что так просто от этих дотошных иностранцев, прекрасно владевших итальянским, ему не отделаться.

— Согласно легенде начала девятнадцатого века, эти ноты скрывают в себе нечто вроде музыкального завещания, ответ на некую загадку. Но больше, думаю, ничего никому не известно.

Эдвард и Пауэл покинули базилику ди Массенцио.

— И что, дорогой профессор, стало ли нам легче от этого исторического экскурса?

— Да, — согласился Эдвард, — возможно, это путь в тупик.

— Как ни крути, а понятнее не становится, — заметил Пауэл. — Возьмем Оливию. Она слушала псалом. Я думаю, в этот момент в Италии еще по крайней мере миллион человек сидели перед телевизором за неимением лучшего. Допустим, что половина тут же уснула, но все равно остается еще полмиллиона слушателей…

Мимо них прошла группа туристов, направлявшихся в базилику. Уже стоя возле машины, Эдвард, прежде чем открыть дверцу, заметил:

— Но, милейший Пауэл, ведь какая-то связь между часами Брандани с надписью «Сант Онорио» и тем фактом, что рукописи Витали хранятся именно в этой церкви, все же имеется.

Пауэл сиял. Столик на троих был заказан им в ресторане «Ульпий», напротив форума, названного в честь императора Ульпия Траяна. Отсюда можно было любоваться руинами базилики Ульпия и прекрасной белой колонной, воздвигнутой в честь побед все того же Ульпия. Эта внешняя гармония вдохновляла Пауэла и располагала к гармонии внутренней. Он был в согласии с собой и миром.

Сегодня, пригласив своего именитого гостя на обед, он, как ребенок, радовался римскому небу и солнцу.