Дочь посла - Анвер Бикчентаев

Мальчики заняты собой. Наверное, они размечтались о нефти. Пусть их, только бы нам не мешали!

Теперь я тоже не одна. У меня есть подруга.

Бульбули, внезапно сжав мой локоть, с тихой радостью проговорила:

— Как хорошо, что мы встретились!

Я улыбнулась.

— Вы не думайте, что я не умею ценить хороших людей. Я не ко всем так отношусь! — подчеркнула моя милая Бульбули.

Я обняла ее. Обняла и прижала к сердцу.

Мы все еще идем по узкой тропе, извивающейся вдоль берега.

— Девочки, внимание! — вдруг вскрикнул Лал, шествовавший впереди нас. — На дереве змея! Сама хозяйка — кобра!

Не хватало только змей! Меня всю передернуло. Если бы Лал вовремя не приметил ее, мы, как кролики, попали бы в ее жуткие объятия. Когда мы приблизились, змея даже не пошевелилась. Только глазки ее заблестели. Мы осторожно обошли ее стороной. Если бы это произошло дней пятнадцать назад, будьте уверены, я сразу бы потеряла сознание. Но сейчас этого не случилось. Джунгли многому меня научили даже меня, трусиху!

Стали чаще встречать обезьян, ловко и быстро перепрыгивающих с одного дерева на другое. Они были точно резиновые. Некоторые из них пытались нас преследовать. Тогда Лал вынужден был их пугать, бросая в них палки.

Совершенно неожиданно мы вышли на голую поляну. Она выглядела выжженной, опустошенной, вылизанной.

— Страшно! — прошептала Бульбули.

— Ни одной, травинки! — сказала я, пораженная этой картиной.

Муса тоже с удивлением поворачивал голову во все стороны.

Только Лал остался невозмутим.

— Тут орудовали термиты, это их княжество, — объяснил он. — Ну и обжоры! Ничегошеньки не оставили.

Заглядевшись, я нечаянно наступила на что-то мягкое и живое и чуть не поскользнулась.

— Ой, — вскричала я, отбегая, — ящерица! Тут их целый миллион!

Только сейчас мы заметили, что поляна будто ходуном ходит.

Только много позже, когда мы оставили эту зловещую поляну далеко позади себя, я перевела дух.

Хотя мы еще как следует и не проголодались, но, увидев чистый родник, Лал посоветовал устроить привал.

— Здесь стоит нам позавтракать — место спокойное и вода холодная, — сказал вожатый.

Мы не стали спорить. Кто же возразит против такого прекрасного предложения!

— Девочки, за дело! — распорядился Лал. — Покажите, на что вы способны!

А сами они, оставив с нами всю поклажу, прошли немного вперед, вдоль ручейка, чтобы разведать местность. Их, конечно, интересовали кокосовые пальмы!

Однако мы не успели даже развязать наши узелки — куда там приготовить обед, — как прибежал, запыхавшись, Муса.

— Собирайтесь живо, — скомандовал он. — В ста метрах отсюда стоит какой-то странный шалаш. И костер горит.

Кто же может жить вдали от деревни, в дремучем лесу?

— Вам не показалось? — усмехнулась я.

— Зря не болтай, — рассердился Муса. — Пошли!

На повороте нас поджидал Лал. Он необыкновенно таинственно прошептал:

— Обиталище отшельника, не иначе.

Я никогда не видела отшельника, поэтому очень заинтересовалась им.

Лал еще тише продолжал:

— Он ясновидец. К нему ходят люди. Он заранее видит, что ждет каждого из нас. Его знают и на небе. Ему ничего не стоит запросто поговорить с богами.

Мы, удивленные этим, молча пошли по еле заметной тропинке. Жрец, наверное, услышал наши шаги. Вот он неторопливо вышел из шалаша и молча уселся около костра, спиной к нам.

Какой он все-таки странный — борода длинная, почти до колен, одноглазый. На голове тюрбан и гол до пояса. Можно пересчитать все его ребра, мы несмело переминались на месте. Бульбули от страха прижалась ко мне.

Только Лал, не без основания называвший себя хозяином Индии, не испугался. Он, сложив руки, уверенно заговорил:

— В добрый час!

Он говорил на языке хинди и тут же шепотом повторял нам по-английски свои слова и слова лесного жреца.

Суровый старик ответил не сразу. Он одним своим взглядом внимательно оглядел нас, только после этого удосужился раскрыть рот.

— В добрый час, — повторил он и вдруг, как объяснил нам Лал, воскликнул: — Не все вы индийцы!

Не скрою, старик мне не понравился с первого взгляда. Он показался мне коварным и ленивым. Толковый и трудолюбивый человек разве стал бы жить в глухих джунглях, вдали от людей? Конечно нет. Тысячу раз нет!

Лал не оробел под суровым взглядом жреца, он ответил за всех:

— Все мы любим Индию!

— Да будет так! — более спокойно сказал старик. — Пришли за советом или заглянули мимоходом, сыны и дочери мои?

— За советом, — ответил Лал, — сознаемся чистосердечно, за советом!

Жрец внимательно взглянул на него, как будто польщенный этим.

— Ты, сын мой, говори, если пришел с открытой душой и ясными намерениями. Я готов выслушать страждущих, обиженных судьбой. Если ж у тебя намерения неясные, если думы темные, то ступай обратно, все тропинки свободны для тебя.

Только после этого он разрешил нам присесть.

Лал, откашлявшись, заговорил. Он подробно, ничего не утаивая, рассказал о цели нашего путешествия.

Выслушав его, жрец долго молчал. Потом заговорил глухим голосом. Вот как перевел Лал его слова:

— Вы все вступили на ложный путь, — сказал он, смотря куда-то в чащу леса мимо нас, — пока не поздно, вам, дети мои, лучше отказаться от своей неразумной затеи. Да, давным-давно, а этого времени никто из живых уже не помнит, в горах, возле заброшенных храмов, был ранен бог Шива. Его кровь, просочившись через сто пластов, на самом дне земли превратилась в нефть. Она лежит там, в глубине, и никому не положено нарушать покои этих гор. «То, что лежит в земле, — это земле; то, что на поверхности земли, — это человеку», — сказал бог Шива.

— Вот тебе на! — воскликнула я, озадаченная этим.

За все это время Муса задал только один вопрос:

— Где же находятся заброшенные храмы?

Его слова Лал перевел на хинди. Жрец, услышав такой вопрос, двумя пальцами левой руки — большим и указательным — начал очищать язык.

— До храмов один день пути. Все время вверх по течению, — сказал он. — Завтра, после полудня, вы увидите горы Старых Храмов. Но помните, бог Шива карает всех, кто не следует его учению! Всех, кто нарушает его покой!

Мы в глубине души решили не слушаться этого отшельника, не побоялись его угроз. У нас были самые правильные мечты, а ради этого стоило идти в огонь и воду.

Мы поднялись, чтобы уйти. В это время из чащи выбежал дикий олень и начал ластиться к старику. Мы не успели моргнуть глазом, как на спину красивого животного опустился черный ворон. Они не побоялись его!

Мы поторопились уйти из этих загадочных мест. Даже позабыли позавтракать у родника. Теперь наша тропинка ведет нас во владения бога Шивы. Вокруг нас плотным кольцом стоят деревья, подняв свои стволы, словно по команде «руки вверх!».

Заброшенные храмы

Джунгли отняли все наши силы, мы страшно устали. Шли в одних лохмотьях. Наши платья состояли из дыр и заплат. Прохудившиеся сапоги мы выбросили прочь, — кому они нужны с оторванными подметками? Идем босые.

В последнее время я так тоскую по отцу и матери! Если бы смогла вернуться одна, я бы, пожалуй, рискнула, но как бросить брата и близких друзей! Пусть грустно, но дело есть дело.

Лал все еще не отчаивался.

— До моей деревни теперь рукой подать, — с надеждой сказал он. — Вот увидите, я вас обязательно познакомлю со всеми деревенскими ребятами, моими друзьями. Такие сорвиголовы! Стоит им только намекнуть про нефть, пойдут за нами. Ни один овраг и ни одно ущелье не останутся необследованными.

Мы на все испытания согласны, только бы снова не начался муссонный ливень. Тогда нам отсюда ни за что не выбраться. Это ясно каждому.

Босиком идти непривычно. Левая нога вся в ссадинах и синяках, живого места нет. Но никто об этом не должен знать. Наоборот, я обязана всячески подбадривать других, поддерживать в них силу, как это делала мама на фронте. Ведь так поступают все умные женщины! Все же мне жаль нашу Бульбули, она оказалась такой слабой, что еле тащится.

Усталость берет свое. Боль тоже. Но я отлично понимаю, что надо отвлечься, не думать о наших страданиях. Я и пытаюсь это сделать. Лучше всего это удается, когда вспоминаю Уфу. Очень интересно знать, как там поживают наши ребята. Наверное, все уже разъехались по пионерским лагерям, куда-нибудь на берег Демы или Уфы. Счастливчики, им не грозит встреча с носорогом или тигром. Дикие слоны им даже не снятся!

Если бы в эту минуту меня увидел Дальвос, честное слово, он перестал бы смеяться надо мной. Он оценил бы наше мужество. Только вот жаль, что он не может увидеть нас.

— Почему твой брат такой неразговорчивый? — допытывается Бульбули.

— Зато я болтаю за двоих, — отвечаю ей.