Тень рыцаря - де Кастелл Себастьян

Музыкантша продолжала перебирать гитарные струны короткими пальчиками так плавно, что мелодия лилась от аккорда к аккорду, порой перекрывая песню.

– Она восхитительно играет, – сказала Валиана, внимательно наблюдая за движениями рук музыкантши.

Дариана пожала плечами.

– Не фальшивит. О певце и этого не скажешь.

– Нет-нет, ты не понимаешь. Когда я жила в Херворе, во дворец часто приглашали трубадуров. Они все были отменными музыкантами, иначе ма… герцогиня им бы никогда не разрешила выступать. Эта женщина, она совсем другая… Ее пальцы похожи на воду, которая омывает речные камни.

– Слуха не хватает, чтобы различать такие тонкости, – призналась Дариана и подмигнула. – А вот певца могу и убить, если он еще раз петуха даст.

Я снова погрузился в музыку, слушая искусную игру на гитаре и очень шероховатое пение.

Луч света разорвал ночную тьму. Песнь жаворонка волчий вой остановила. Слова его услышит все, кто мудр, В них исцеление земли и сила.

Певец замолчал – женщина продолжала играть. Представление подходило к концу.

– Вот и конец истории, мои друзья и соотечественники. Пусть она согреет ваши сердца и придаст мужества в темные времена, которые на нас надвигаются. Не поскупитесь, подайте пару-тройку монет бедным трубадурам, скитающимся по дорогам и не имеющим ни дома, ни угла.

Один из зрителей выкрикнул:

– Монет? За рассказ? Нам и пива хватит, чтобы обрести мужество!

– Да уж, – подхватил другой. – Пой свои глупые песенки девчонкам.

Третий стукнул его в плечо.

– Кончай уже, Джост, что плохого в рассказах. И плевать, правдивы они или нет.

Рассказчик обратился к ним глубоким голосом:

– Я же из бардов, друзья мои. – Он оглядел зал, чтобы понять, произвели ли его слова нужное впечатление. – Истории, что я рассказываю, истиннее луны, светящей за окном, правдивее самых крепких деревьев в лесу.

И тут Джост встал.

– Хочешь сказать, что все это правда? Что какой-то там мерзавец обвел вокруг пальца самого герцога? Чего? А народ встал и заступился за какую-то там девчонку, потому что он им сказал?

Джост опустошил кружку и взвесил ее в руке, словно пытался запустить ею в барда.

– Даже не начинай, Джост, – пригрозил трактирщик, расставляя перед нами тарелки.

Кусок говядины терялся среди лука и картошки. Проворная рыжеволосая девушка поставила перед нами кружки с пивом и улыбнулась Брасти. Он улыбнулся в ответ и хотел уже завязать с ней разговор, но я ткнул его локтем в бок.

Джост всплеснул руками.

– Ах, оставь меня в покое, Беррет, я ничего дурного не делаю. Просто не люблю, когда мне лгут, да еще денег за это просят, вот и всё.

– Тогда ты зашел не в тот трактир! – звонко выкрикнул кто-то.

– Постоялый двор! – рыкнул Беррет. Он повернулся ко мне. – Видишь, что из-за тебя началось?

– Друзья мои! Друзья! – встал трубадур.

Он нервничал, понимая, что шанс получить монеты ускользает. Женщина совсем не обращала внимания на происходящее, продолжая играть медленную, приятную мелодию.

– Платить мне или нет, решайте сами. Но не сомневайтесь в словах настоящего барда. – Голос его стал еще глубже, словно он пытался запугать людей и заставить их бросить монету. – Ибо неудача постигнет того, кто порочит имя человека, служащего святому Анласу, Помнящему мир. Я рассказал вам правдивую историю и знаю это потому, что сам находился там в тот день.

Он поставил ногу на стул и ткнул пальцем на юг, словно капитан корабля.

– Да, в то самое утро я был в Рижу. Я слышал, как он говорил. И я стал одним из двенадцати. Если вам нужны еще доказательства, то вот. – Он поднял руку и показал монету. Золотую с королевским знаком – короной с семью зубцами и мечом позади нее.

У меня пересохло во рту. Это была монета плащеносцев: обычно такие мы давали присяжным, которые, рискуя жизнью, обещали исполнить вынесенный приговор. Одна золотая монета могла прокормить целую семью на протяжении года.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

По залу пробежал вздох восхищения.

– Значит, это правда, – сказал Джост, протягивая руку к монете.

Трубадур тут же спрятал ее.

– Каждое слово.

– Что ж, – сказал другой крестьянин, вставая из-за стола и оглядываясь на своих собутыльников в поисках поддержки. – Сдается мне, что человек с золотой монетой мог бы нас всех угостить, а?

– Нет, – возразил трубадур. – Настоящий присяжный никогда не расстанется со своей монетой. Я бы лучше собственную душу продал, чем отдал монету, полученную от плащеносца.

– И где же он теперь, твой герой? Живет в каком-нибудь замке с дюжиной женушек?

Сказитель посмотрел в нашу сторону, и я подумал, что сейчас он укажет на нас рукой, но тут женщина с гитарой вдруг сыграла фальшивую ноту, и трубадур вновь обратился к толпе:

– О том мне не ведомо, друг мой. И никому другому. Где бы он ни был, я молюсь, чтобы сегодня вечером Фальсио насладился теплой постелью, вкусной едой и добрым пивом. – Он поднял свою кружку. – За Фальсио даль Бонда!

Зрители тоже подняли кружки и хором прокричали:

– За Фальсио даль Бонда!

Я посмотрел на Брасти, который глядел на меня с издевательской улыбкой.

– Опусти свою кружку, идиот, – сказал я.

– А что такого? Мы прославились. И не как обычно – убийствами, трусостью или изменой.

Брасти оглядел зал, вероятно, высматривая рыжеволосую служанку.

– Не уверен, что слава Фалькио распространяется и на нас, – заметил Кест.

– Ты что, не помнишь? Мы были рядом, когда двадцать, нет, пятьдесят охранников герцога пришли за ним. Мы с тобой вступили в бой, и благодаря моему луку Фалькио был спасен. Я убил пятнадцать человек за первые пару минут.

– А скольких убил я? – спросил Кест.

Брасти поджал губы и посмотрел в потолок, словно подсчитывал что-то в уме.

– Двоих, – наконец сказал он. – Может, троих.

– Это…

– Хватит, – оборвал я.

– Ладно-ладно, – сказал Брасти. – Чего ты…

– Помалкивай.

Я пожалел, что не прислушался к истории, рассказанной трубадуром, с самого начала. Находился ли он в тот день в Рижу или нет, этого я не знал, но он точно не входил в число присяжных, иначе я бы его запомнил. Но больше всего меня беспокоило то, что Брасти прав. Впервые за много лет о плащеносцах рассказывали историю, не обвиняя при этом в трусости и предательстве. Меня удивило, что трубадур не боялся говорить о нас что-то хорошее на людях – более того, зрители ему аплодировали. Они с готовностью поверили в то, что я – герой, противоставший герцогам. Вряд ли бы Исолту эта история понравилась. Черт возьми!

– Что такое? – спросил Кест.

– Я понял, почему Исолт послал нас разбираться с деревенским бунтом.

– Из-за трубадура? Это же просто история, Фалькио.

– На этом все не закончится, – сказала Валиана. – Если такая баллада добралась до трактира на задворках герцогства, то скоро ее будут петь повсюду. Фалькио прав. Стали распространяться слухи, что плащеносцы возвращаются, и Исолт испугался, что простолюдины начнут снова восхищаться вами.

Восхищаться вами. В ее голосе и глазах сквозила грусть, потому что она не считала себя одной из нас. Я хотел как-то ободрить ее, но в первую очередь следовало разобраться с более важными делами, чем чувства Валианы. Я заметил горящий взгляд Дарианы и прочитал по губам: «Идиот».

– Восхищаться нами, – поправил я девушку и хлопнул ее по плечу. – Даже не думай, что тебе удастся остаться в стороне. Мы все варимся в одном котле.

Она слегка улыбнулась. Губы Дарианы прошептали: «Так лучше».

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

– Вот и отлично, – сказал Брасти, все еще пытаясь привлечь внимание хорошенькой служанки. – Мы все по уши, по уши в беде. Люди вновь нас полюбили. Что же нам делать?

– Ты не понимаешь, – объяснил я. – Именно поэтому Исолт послал нас сюда. Не для того, чтобы мы доказали, что можем вершить закон. Герцог хочет, чтобы мы подавили деревенский бунт, а он затем расскажет об этом целому миру. Он использует нас, надеясь, что мы собственными руками разрушим свою репутацию.