КРАМОЛА Инакомыслие в СССР при Хрущеве и Брежневе. - Коллектив авторов

Социальной средой, где ожидание войны было наиболее распространенным и устойчивым, являлись заключенные лагерей (по большей части уголовники) или люди, так или иначе через лагеря прошедшие. Другим характерным для «лагерного» антисоветизма утверждением было, что в стране 40 миллионов заключенных – «рабов коммунистов», «вся страна за колючей проволокой», и все они ждут прихода американцев, чтобы восстать.

Как один из признаков грядущего крушения советской власти были восприняты и венгерские события 1956 г. Реакция на них была довольно однообразной: теперь к разговорам о скорой войне с Америкой, когда будут бить коммунистов, прибавилось обещание «устроить второй Будапешт», «сделать как в Венгрии».

Любопытно, что в тот же период (вторая половина 50-х – начало 60-х гг.) советские карательные органы вели активную борьбу с сектой «Свидетелей Иеговы», членам которой предъявлялось единообразное обвинение в «разговорах о скорой гибели советской власти в так называемой армагеддонской войне», что трактовалось как «призыв к насильственному свержению» существующего строя. Наши данные не позволяют судить, бьшо ли усиление борьбы с иеговистами связано с активизацией деятельности секты. Она была распространена главным образом в ряде районов Молдавии и Западной Украины, большинство ее адептов составляли женщины из сельской местности, с очень низким образовательным цензом.

Вообще, складывается впечатление, что 1950-е гг. были заполнены разнообразными эсхатологическими ожиданиями[135]. Конец света мог наступить в виде крушения советского строя, а мог – в виде окончательного построения коммунизма (ведь Хрущев на XXII съезде объявил, что коммунизм будет через 20 лет, во всяком случае, именно так воспринял народ его речи). К обещанной коммунистической перспективе люди относились по-разному. Сотрудник таджикского геологического управления И.П. Зайцев летом 1953 г. сказал, что построение коммунизма его, как и всех простых людей, не интересует, это выдумка руководящей верхушки, раньше попы уговаривали народ терпеть ради загробного царства, а теперь эти функции выполняют заместители начальников по политчасти и секретари парторганизаций[136]; в том же году кондуктор из Челябинской области заявил просто, что «при коммунизме будут все сволочи и все растащат»[137]; по мнению заключенного, высказанному весной 1957 г., «если бы был жив Сталин, то весь бы Советский Союз он обнес колючей просолокой и давно бы подошел к коммунизму. По писанию […] сказано, что советская власть просуществует 40 лет, а потом к власти придет Америка»[138]; житель г. Запорожья в 1959 г. на избирательном бюллетене написал, что «коммунизм, царство загробное и небесное – миф»[139]; наконец, 7 ноября 1962 г. на стенах зданий в поселке Дивногорск Красноярского края (там шло тогда грандиозное строительство Красноярской ГЭС) были обнаружены надписи: «Раньше нам сулили загробное царство, а теперь загробный коммунизм»[140].

К концу 50-х гг. относятся и несколько обнаруженных нами мистических текстов пророческого характера. Они являлись по большей части истолкованиями Апокалипсиса с приложением его к советской истории. За их распространение были арестованы люди, религиозная принадлежность которых следственные органы особо не заинтересовала, так что суеверные ожидания, отраженные в этих документах, не являются результатом деятельности какой-то определенной секты. В текстах можно обнаружить такие архаичные мотивы, как элементы мифа об умирающем и воскресающем боге (в одном случае он относится к Ленину, в другом – к Сталину), отождествления советских руководителей с упомянутыми в Апокалипсисе животными и чудовищами. Наряду с этим присутствуют свойственные уже христианскому сознанию образы черной мессы, в которой адское и небесное меняются местами.

Архетипы мышления сильно сказываются и в таком ключевом для России аспекте мировосприятия, как осмысление роли руководителя государства. Отношение к советским вождям, прежде всего к Сталину и Ленину, носило выраженные черты сакрализации, обожествления. Вождь революции наделялся чертами первопредка, героя-демиурга (научившего людей ремеслам и разведению огня, добывшего для них разные полезные предметы, семена и пр. – вспомним здесь о том, что Сталин писал «основополагающие» труды по специальным вопросам, как главный корифей то языкознания, то лесного хозяйства, а представители любых наук обязаны были ссылаться на труды отечественных «классиков марксизма»), а заодно и царя-мага, от силы которого зависит преуспеяние его народа. Советский вождь был Вождем, а не просто руководителем. Ленин и Сталин, создатели рабоче-крестьянского государства, – демиурги, носители сверхъестественной мудрости: «гений всех времен и народов», «вечно живой», «корифей всех наук», «отец народов», «вождь мирового (!) пролетариата» и пр., и пр. Идея «всемирности» вождя соответствует представлению о своей стране как космосе, окруженном хаосом. Глава страны таким образом оказывался во главе всего упорядоченного мира. Одна из хвалебных книг о Сталине содержала утверждение, что товарищ Сталин – второе солнце, но гораздо более яркое, ибо солнце дало народам мира жизнь) а Сталин дал им гораздо больше – он дал им счастье. А в поэме «Зоя» М. Алигер описывала, как переданная по радио речь Сталина проносилась над землей невидимыми лучами, вселяя надежду в сердца, согревая замерзающих бойцов, зажигая огонь в партизанском костре и т.д.

Н.С. Хрущев выступил с осуждением культа Сталина и попытался сделать свой имидж более «близким народу». Но в результате он как будто пародировал Ленина, перестал соответствовать образу Вождя и утратил харизму. К восприятию иного типа руководителя страна, по-видимому, не была готова (да и Хрущев тоже). Хрущев вместо царя-мага стал скорее мифологическим шгутом-трикстером, героем анекдотов.

Трикстеры – это персонажи вроде греческого Гермеса, скандинавского Локи, соединяющие в себе комическое и демоническое, авторы ловких, лукавых, а также вредоносных проделок. Позднее образ трикстера трансформировался в остроумного плута из сказок (солдат, обманывающий черта), а в европейской литературе – в шута (к этому же ряду относится и булгаковский Коровьев). Трикстер обычно действует рядом с демиургом, первый создает вещи полезные и чудесные, а второй – ненужные или вредоносные (болезни, сорную траву). Тут кстати вспомнить о пресловутой хрущевской кукурузе. Трикстер также – посредник между этим миром и потусторонним, из всех богов только он может себе позволить путешествие на тот свет (Гермес провожал в Аид души умерших), в этой связи особую окраску приобретает тема заграничных поездок Хрущева, о которой речь пойдет ниже.

Трикстер, между прочим, персонаж не для первой роли, на троне он – шут. Таким образом Хрущев оказался «самозванцем» на месте, прежде прочно занятом Сталиным, и именно «самозванцем» его прозвали в народе. Он стал героем небывалого до него количества анекдотов, адресатом нескончаемых насмешек, его награждали прозвищами «шут», «свинья», «клоун», «болтун», «авантюрист», «царь Никита»; и он же иногда наделялся такими демоническими чертами, которые, казалось бы, никоим образом не соответствовали не только его делам, но и масштабу его личности. В листовках, надписях на стенах и заборах и в жалобах заключенных его часто называли драконом («Долой Хрущева Дракона!», «Хрущев Никакий Драконовский»). В одном из народных толкований Апокалипсиса, появившемся в Вологодской области и Алтайском крае незадолго до 1959 г. (когда был осужден его распространитель и вероятный автор), читаем: «На коне белом – победоносный – Петр I; На коне рыжем – мир взявший – Ленин; На коне вороном – с мерой – Сталин; На коне бледном – ад – Хрущев»[141].

Реальными поводами для критики политики Хрущева в широких слоях населения были нехватка продуктов и товаров (в том числе хлеба) и очереди в магазинах, вообще все то, что квалифицировалось следствием как «выражение недовольства материальными условиями жизни»; отсрочка платежей по государственным займам, снижение расценок оплаты труда рабочих и повышение цен; иронически воспринималась и кукуруза, которой Хрущев увлекся после визита в США, и даже полеты в космос («спутник спутником, а в супе мяса нет»[142]).

Но наиболее сильное раздражение у людей вызывали частые заграничные поездки Хрущева и приемы иностранных делегаций. Объясняется это целым рядом традиционных для России обстоятельств. В первую очередь – склонностью к изоляционизму, основанной как на ощущении имперской самодостаточности, так и на присущем традиционным обществам недоверии к «чужому». Полутора столетиями раньше такое же раздражение современников (причем современников просвещенных) вызывала активная внешняя политика Александра I, и особенно его частые отлучки из страны, которые принимались за пренебрежение внутренними делами. Вот и про Хрущева говорили, что народ живет плохо, а правительство о народе не заботится[143] и разъезжает по заграницам.