Боги войны - Игорь Николаев

И рассмеялся. Как в старые добрые времена.

— Домой заедем? — крикнул Малешкин. — На Землю? Или ну ее пока?..

— Давай лет через сто! — ответил комбат. — Все равно у нас там никого знакомых не осталось. И игрушки эти их нынешние мне не нравятся. Пускай вырастут чуток, поумнеют.

— Согласен. Ну, с какой начнем?..

— Погоди, я ищу! — Комбат внимательно глядел вперед, что-то высматривая среди звезд. — Надо же найти место, где не воюют.

— И где девчонки красивые! — ввернул Теленков.

— Во дураки-то, — сказал Бянкин, вдруг смутился, покраснел и полез в машину.

— Громыхало! — позвал Саня. — Айда к нам, тут для тебя кое-что есть.

Солдат оттолкнулся и легко прыгнул через много километров безвоздушного пространства, разделявших две машины.

— Держи, — Малешкин отдал ему медаль. — Поздравляю.

— Ой, спасибо… То есть Служу Советскому Союзу! Спасибо, товарищ лейтенант. И вас поздравляю со Звездой!

Теперь все звезды наши, подумал Малешкин, но эта, маленькая и золотенькая, навсегда самая дорогая. И каких бы космических тигров мне ни предстояло встретить — опасней тех двух, фашистских, не будет.

И кто бы я ни был, я человек.

— А давай-ка вон туда, Сан Саныч, — сказал комбат. — Видишь?

— Понял! Щербак! Полетели за комбатом.

— Есть! — Щербак воткнул четвертую и дал полный газ.

И они полетели.

Сергей Волков

ВЫСОТА 234

Экипаж сидел в тени танка прямо на траве и жрал тушенку. Зудели комары, шелестели листьями березы. Четыре человека молча ковырялись ложками в банках, угрюмо поглядывая по сторонам. К ним никто не подходил, не стрелял табачку на закрутку, не слышалось дружеских подковырок. В батальоне все знали — у экипажа «Погибели» горе. Настоящее, выматывающее душу, фронтовое горе, которое трудно понять гражданскому человеку или тыловику.

Еще вчера их было пятеро — столько, сколько положено согласно боевому расчету для тяжелого танка КВ. Этот танк — бортовой номер 51, или, как говорят танкисты, «полста первый», — входил в состав 12-го отдельного танкового батальона и находился на хорошем счету у командования во многом благодаря старшине Алексею Черниченко. Лешка был механиком-водителем от бога, провел «полста первый» через много боев, а погиб нелепо и глупо.

Вечером предыдущего дня, когда батальон заканчивал трудный двухдневный марш по рокаде, совсем неподалеку от березовой рощи, в которой сейчас стояли танки, головная машина наткнулась на засаду. Самоходка «Хетцер», замаскированная в густом ивняке на другой стороне речушки с неприятным именем Немочь, сделала три выстрела и задним ходом уползла за приречный холм прежде, чем КВ повернули башни и дали залп по врагу.

Два снаряда «Хетцера» улетели в поле, а третий воткнулся в землю перед «полста первым», башню которого украшала грозная надпись «Погибель Гитлера». Крохотный осколок, миллиметровый кусочек стали, влетел в открытый обзорный люк-«пробку» механика-водителя и пробил Лешке висок. Черниченко умер мгновенно, и на широком его лице так навсегда и застыло выражение веселого недоумения.

Похоронили Лешку в березняке, над могилой поставили пирамидку из жердей, украшенную фанерной звездой. Начальник штаба батальона пообещал командиру «Погибели» лейтенанту Дергачу, что к утру из бригады пришлют замену, и всю ночь осиротевший экипаж тянул на четверых фляжку наркомовской водки, поминая Черниченко. Потом взошло солнце, и Дергач сказал:

— Амба. Надо пожрать.

Безрадостный завтрак танкистов был прерван самым бесцеремонным образом.

— Товарища командира! — звонко прозвучало от кустов лещины, зеленеющих на опушке рощи. — Рядовая Пакор пришел ваше распоряжение!

Четыре пары глаз синхронно оторвались от банок с тушенкой и уставились на невысокого смуглого бойца с погонами рядового. Боец имел узкоглазую азиатскую внешность, был облачен в явно великоватое обмундирование — галифе пузырилось мешком, выцветшая гимнастерка б/у юбочкой топорщилась из-под ремня, а улыбался так белозубо и заразительно, что у всех четырех танкистов одновременно возникло желание дать ему в морду.

— Иди сюда, — махнул азиату лейтенант Дергач. — Ты, что ли, наш новый водила?

— Так точна! — не отнимая ладони от покрытой солевыми разводами пилотки, отрапортовал Пакор. — Моя танк водить пришел.

— Воевал?

— Никак нету!

— Где обучался?

— Ускоренный курса прошел!

— Тьфу ты, — пробормотал радист Зиновьев, совсем юный парень, и отставил недоеденную тушенку. — Вот и счастья привалило.

— Пакор — это такая фамилия? — спросил наводчик, младший лейтенант Красильников, покусывая травинку.

— Не, не фамилия. — Азиат опять белозубо улыбнулся, сощурив и без того узкие глаза так, что они превратились в крохотные щелки. — Пакор — имя. Моя имя!

— А отчество как? — влез заряжающий, ефрейтор Вяхирев. — Отца как звали?

— Тоже Пакор! — Азиат с достоинством выпятил челюсть и принялся перечислять: — Отец — Пакор, дед — Пакор, прадед — Пакор…

— И как вас только бабы сортируют, — буркнул Дергач. — Ладно, хорош базарить. Давай, узкопленочный, лезь в танк, понял-нет? Будем смотреть, чего могёшь.

Пакор козырнул, повернулся к танку и застыл. Шевеля губами, он читал надпись на башне.

— Грамотный, гляди-ка, — ухмыльнулся Красильников и толкнул азиата в спину. — «Погибель Гитлера», соображаешь? Давай, прыгай в седло.

Новый механик-водитель раскорячился на броне, задом вполз в люк и уселся на пропотевшее сиденье. В танке пахло соляркой, гуталином и железом. Дергач уже был внутри.

— Ну, что сидишь? Заводи, — распорядился он и тут же с надеждой спросил: — А может, ты не умеешь?

— Почему не умеешь? — В голосе Пакора послышалась обида. — Мала-мала умею. Педаль знаю, ручка знаю, прибора знаю. Пакор — механика-водитель, Пакор бумага на карман есть!

Красильников, усевшись на передке танка, свесился в люк и ткнул пальцем в одну из лампочек на приборной доске:

— А это что?

— Какой — эта? — непонимающе завертел головой Пакор.

— Ну вон, слева…

Азиат перестал шарить глазами по приборам и четко повернул голову направо.

— Стоп! — поднял руку Дергач. — Ты чего, етитская сила, право-лево не знаешь?

— Почему не знаю? — снова обиделся Пакор. — Хорошо знаю. Вот левый рука, вот правый…

— Твою мать! — с чувством выругался Красильников. — Везет нам, как утопленникам.

— Еще раз покажи, — хмуро приказал Дергач.

Пакор уловил, что что-то идет не так, на всякий случай улыбнулся, но повторил все в точности — левую руку назвал правой, а правую — левой.

— Пиндык, — горестно закатив глаза, подытожил Дергач.

— Погоди, командир! Может, выкрутимся, — Вяхирев, тоже забравшийся в танк, сунулся вперед, повертел обритой наголо головой и спросил:

— Слышь, боец, а цвета ты различаешь?

— Э-э, моя цвета хорошо знает. Много! Красный, зеленый, желтый, синий, другие еще, — с достоинством, как маленькому, ответил Вяхиреву Пакор.

Красильников вынул из планшета несколько цветных карандашей, сунул под нос механику-водителю.

— Покажи, где какой.

— Вота зелены, вота желтый, вота красный, — тыча совсем в другие цвета кривым грязным пальцем, зачастил азиат.

— Нет, это пиндык, понял-нет? Самый настоящий, пиндыковский, — обреченно вздохнул Дергач. — Пошел я, мужики, к комбату…

— Стой! — Красильников застучал сапогами по броне, взобрался на башню и через распахнутый люк поманил лейтенанта. — Есть мысль, командир… Надо Моцарта звать. Зиновей — пулей, пулей давай!

Жора Моцаревский по кличке «Моцарт» был, пожалуй, самой известной личностью не только в 12-м отдельном танковом батальоне, но и во всей 37-й ударной танковой бригаде. Тому способствовал ряд факторов: Жора был одесситом, балагуром, бабником, пьяницей, гитаристом, а главное — кольщиком, причем неплохим. Словечко «кольщик», ничего не говорящее непосвященному уху, обозначало, однако, самую настоящую профессию, приносившую Жоре стабильный доход и широкую славу.

Пришел Жора не сразу. Прошло не менее часа, в течение которого Дергач и заряжающий Вяхирев, исполняющий по совместительству обязанности младшего механика-водителя, гоняли взмокшего Пакора по устройству танка, прежде чем между березками показалась высоченная крупногабаритная фигура, раскачисто шагавшая в сторону «Погибели». Худощавый Зиновьев трусил следом, прижимая к груди какой-то сверток.

Несколько секунд спустя Моцарт предстал перед экипажем во всей красе: руки по локти в карманах, из-под распахнутого ворота танкового комбинезона выглядывает тельняшка, смоляной чуб висит едва ли не до плеча, на краснощеком лице круглятся масляные глазки и дымит невесть откуда раздобытая кольщиком папироса-казбечина, прилипшая к нижней губе.