Наливайко - Иван Леонтьевич Ле
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Косинский вошел с казацкими старшинами медленно, пропустив вперед себя князя Януша и своего войскового писаря Ивана Кречкевича. Низким поклоном приветствовали старшины украинского магната, громко провозглашая одно лишь слово:
— Челом! Челом!
По примеру Косинского старшины покорно опустились на колени перед креслом воеводы. Лободы и Нечипора среди полковников не было.
Наливайко стоял в дверях. Он был там и тогда, когда Иван Кречкевич подал воеводе написанный своей рукою документ от имени гетмана Косинского. На немой вопрос князя Косинский приложил правую руку к груди и глухо, сдавленным голосом произнес:
— Так, ясновельможный князь и государь наш…
Эти слова никого не удивили. Только Наливайко обернулся и, прошептав что-то, презрительно поморщился.
Воевода взглянул на документ, взглянул на воинов — своих недавних вооруженных врагов, стоявших теперь на коленях, едва выдавил бледную улыбку и промолвил:
— Читай…
Опустились веки на воспаленные старческие глаза, резче выступили на лбу глубокие рубцы морщин, чертя кривыми линиями высокое чело. Присутствующие замерли, когда войсковой писарь, приняв из рук князя документ, начал с покаянным видом читать свое писание. Косинский только изредка переминался на своих наболевших коленях, опираясь то на одно, то на другое.
— «Мы, Криштоф Косинский, в настоящее время гетман (князь Василий-Константин опять усмехнулся при этих словах), а мы, сотники, отаманья, все рыцарство войска запорожского, заявляем… этим письмом нашим, ижесьми благодеяния и милости ясновельможного пана Острожского, воеводы Киевского, маршала земли Волынской, старосты Володиморского (после каждого из этих титулов воевода, подтверждая, кивал головой), которые его милость нам, всему войску и каждому из нас отдельно, во все времена своей жизни, из милостивого благоволения своего панского оказывать и много хорошего для нас делать изволил. А мы, пренебрегая всем этим, не мало неприятностей и вреда его милости самому и деткам его (Наливайко кашлянул и вышел за двери), слугам и подданным их милости содеяли и отягчали. Милосердие их милости к себе пробудили, который все поступки наши по прилежным просьбам людей весьма знатных, будучи их милость под Пятками (воевода прижмурил глаза и повернул левое ухо к чтецу), то все из милостивой любви своей, как и из-за нашей веры христианской, не жаждая пролития нашей крови, нам отпустить благоволили. Посему мы, все рыцарство войска вышепоименованного, те все условия, нам от их милости князя предложенные и тут, в этом листе, поименованные, выполним и наперед, на будущее время, обещаем и присягою своей подтверждаем: от сего времени пана Косинского за атамана не иметь и на Украине сразу другого на то место не позже, как через четыре недели поставить, а потом в послушании королю, его милости, не производить ни-, каких ссор с соседями его королевской милости, нашего милостивого пана, на названных местах, за порогами пребывать, однако уже никаких убытков и обид никаких в державах и в поместьях их милости не…»
— Позвольте, ваша милость… — поднялся с места Вишневецкий.
Воевода протянул руку к писарю, подав этим знак прервать чтение. Писарь умолк: ему очень хотелось повернуться, чтобы посмотреть на смельчака, но, стоя на коленях, это не так легко было сделать, да и ноги к тому же совсем затекли. Тогда он оперся левой рукою о пол, чтобы взглянуть на Вишневецкого.
— Чего вельможный князь желает? — спросил воевода.
— Я хотел бы, ваша мощь, прибавить один артикул..
— Прошу вас, прошу вас, пан князь Александр, изменить содержание документа, как того требуют…
—.. интересы разума и шляхетства… — помог воеводе Вишневецкий.
— Пан писарь! Прибавьте-ка слова вельможного князя Вишневецкого… — оказал Острожский и снова опустился на мягкий черный сафьян.
Вишневецкий подошел к писарю, который на коленях же подполз к скамье, куда маршалок поставил со стола чернильницу и перо.
— После слов: «и в поместьях их милости…» нужно, пан писарь, прибавить: «также во владениях и поместьях друзей их милости: его милости князя Александра Вишневецкого, старосты Черкасского, и прочих..»
Претвич тоже подошел к столу, но Вишневецкий движением руки остановил его и прибавил:
— «.. и прочих в то время при их милости находившихся, а также в поместьях и владениях слуг их милости…» Ну, а дальше как у вас там написано: «не мевать и не чинить…»
“ не мевать и не чинить. беглецов, предателей их милости князя и слуг их милости, к нам сбежавших, выдавать и оных у себя не припрятывать, огнестрельное оружие, силой забранное в замках, городах, как и во владениях их милости…
— Кроме Трипольских, ваша милость… — умоляюще пролепетал Косинский.
— Кроме Трипольских, — быстро согласился князь.
— Кроме Трипольских… — пробормотал, записывая, писарь, — «.. вернуть, также и знамена, коней, скот и вещи движимые, теперь в поместьях княжичей забранные, вернуть обязаны, также челядь обоего пола, которая есть при нас, от себя отправить и вечно у княжат их милости жительствовать и никогда против их милости ни с каким человеком не становиться на дороге и во всем их милости служить; все условия, вышепоименованные, как от их милости предложенные, мы, все войско их милости, присягаем вечно, цело и нерушимо, не ища никаких причин, сдержати и сохранить на вечные времена. А присяга такая: я, Криштоф Косинский, мы, сотники, отаманья и все рыцарство войска запорожского, один за друга и каждый из нас за себя присягаем господу богу в троице единому…»
В сумраке соседней комнаты Наливайко не выдержал и фыркнул. Все повернули головы к дверям, но среди старшин царствовала такая тишина, что и не верилось, чтоб кто-то там осмелился смеяться.
— «.. присягаем господу богу в троице единому, который сотворил небо и землю…»
— И человека, и зверя… — совершенно серьезно прибавил от дверей сотник Наливайко.
— Это, думаю, и так известно, пан сотник, — огрызнулся Ян Тульский.
— Да, это известно, — подтвердил Острожский. — Читайте дальше…
— «.. мы все и каждый из нас отдельно должны будем все кондиции, на этом листе нам предложенные и помянутые их милостью князем Острожским, цело и нерушимо, не выискивая никаких причин к нарушению их, на вечные времена сохранить, так нам
Господь бог поможет. А если бы несправедливо присягали, пан боже, нас покарай. И покарай нас, боже, на душах и на телах в этом и в будущем мире. А для лучшей верности в вечности утверждений наших я, Косинский, рукою собственной своею подписал и печать свою
