Ночные ведьмы - Раиса Аронова

Как-то после одной из таких неудачных ночей в минорном настроении я пошла побродить по берегу. Морской простор, мерный шум прибоя действовали на мои нервы как бальзам.

Иду. Не спеша отмеряю шаг за шагом. Шуршит песок под сапогами. Пролетела чайка. Накануне море сильно волновалось и выбросило на берег много всякой всячины: обломки досок, какое-то тряпье, морскую траву. Но… что это? Нога?! Да, женская нога, оторванная чуть выше колена. Я отпрянула. Мне еще ни разу не приходилось видеть валяющиеся вот так отдельные части человеческого тела. Потом подошла поближе. Задумалась. Кто же была та женщина? При каких трагических обстоятельствах потеряла ногу? Жива ли, или ее тело море тоже выбросило где-нибудь на берег?

Война… Проклятая война!.. Сколько она унесла человеческих жизней и сколько еще возьмет? Я чувствовала, как во мне закипала злоба. Злоба на тех, по чьей вине работает адская машина, перемалывая тысячи человеческих жизней, по чьей вине нашу землю рвут снаряды и бомбы, по чьей вине потерял ногу Андрейка.

Моего минорного настроения как не бывало. Я уже знала, что сегодняшней ночью буду летать напористо, со злостью.

В ту ночь я летала с Лидой Целовальниковой. Это моя землячка, из Саратова. Миниатюрная девушка, со звонким голосом и красивыми губами. Вначале она была старшиной эскадрильи, потом переучилась на штурмана.

У нас в полку была своя «академия». Некоторые техники и вооруженцы переучивались на штурманов, штурманы — на летчиков. Учиться всегда нужно, тем более на войне.

По ту сторону Керченского пролива наши войска удерживали в то время лишь небольшой плацдарм. Там, недалеко от поселка Жуковка, была площадка, элементарно оборудованная на случай вынужденных посадок наших самолетов. Однако находиться на ней было далеко не безопасно: противник беспощадно долбил этот клочок земли.

В полночь мы с Лидой взлетели в третий раз на задание.

— Рая, ты что-то низковато сегодня летаешь, — сказала штурман, когда мы перелетели пролив.

— А зачем высоко забираться? Там холоднее.

Я держала малую высоту, конечно, не потому, что внизу было теплее. Просто мотор не вытягивал. Шут его знает, что с ним случилось! На земле ревел, как зверь, а в воздухе не тянул. Но поскольку у меня было злое настроение, то я летала и никому на мотор не жаловалась.

Вот и цель. Мы бросаем бомбы, немцы стреляют. Такой «обмен» в порядке вещей. Только вот мотор начал барахлить, чихать, будто дым от снарядов защекотал в его цилиндрах.

«Трах-тах-тах!»

У меня заныло под ложечкой. «Ну, потяни еще немного, — умоляла я. — Хоть через линию фронта перетяни!»

Больше самой смерти нас всегда страшила вероятность попасть живьем в руки фашистов. Плен? Нет, лучше воспользоваться пистолетом! Но ведь может случиться и так, что не сможешь или не успеешь… Поэтому: «Тяни, тяни, родной… Хоть на одном цилиндре, хоть на последней капле бензина!» Я мечусь в кабине, хватаюсь за разные секторы, краники.

— Перетянем? — спрашивает штурман.

— Трудно сказать…

За нами, как хвост кометы, несется огненный росчерк — из патрубков снопом летят искры. Мотор бьется, точно в агонии.

Перетянули! Теперь бы до запасной площадки… Но мне даже неудобно просить мотор об этом. Получается, как в сказке о рыбаке и рыбке.

И мотор и мы идем на последнем дыхании.

— Лида, дай ракету, пусть нам подсветят с запасной площадки, — прошу штурмана.

В ответ на наш сигнал «Иду на вынужденную» впереди еле заметно загорелись два огонька. Туда! Во что бы то ни стало спасти машину!

Я знала, что заход на этот, с позволения сказать, аэродром нужно делать с курсом 270 градусов, и только 270. «Значит, придется садиться с попутным ветром. Сегодня дым от разрывов бомб тянулся строго на запад», — мелькает в голове.

Идем на посадку. Убираю остатки газа. Самолет опускается ниже гор. Ух, темнотища какая! И тут вижу, что мы промазываем: заветные огоньки промелькнули под левой плоскостью, а земли еще нет. Сильный попутный ветер. Нужно уходить на второй круг. Но понимает ли эту необходимость мотор? Осторожно даю газ. Выхлопы из патрубков, как выстрелы. Сердце замирает от страха. Мы несемся прямо в лоб огромной черной глыбе — горе…

Едва не касаясь крылом и колесами земли, все-таки сделали еще один заход. И все-таки сели.

Утром чуть свет штурман уехала в полк, а я осталась ждать, когда отремонтируют мотор. Во второй половине дня уже можно было лететь домой. Признаться, меня это очень озадачило: ведь днем-то через пролив нужно идти на бреющем, а я боялась воды. Не могу объяснить почему, но полеты над водой были для меня страшнее зенитного огня. У каждого свои слабости, своя ахиллесова пята! Одна наша храбрая летчица, например, каждый раз теряла сознание от уколов, другие боялись пауков, третьи — мышей.

Кстати сказать, в Пересыпи было очень много мышей, и нам приходилось вести с ними настоящую войну, так как они портили самолеты: прогрызали перкаль, грызли деревянные части и даже электропровода. Залезали они и в наше меховое летное обмундирование. Наденешь комбинезон, и вдруг в рукаве или где-то у пояса начинает что-то шевелиться. Пронзительный вскрик на самой высокой ноте. Подруги спешат на помощь. Серенькая полевая мышь, испуганная не меньше хозяйки комбинезона, опрометью бросается наутек.

Не смогла я заставить себя приблизиться к воде меньше чем на двести метров. И только над косой Чушкой снизилась до бреющего. Иду и удивляюсь: почему меня не сбили? Ведь надо мной пролетали немецкие истребители, для которых ПО-2 — заманчивая мишень.

Впрочем, не всегда охота за беззащитным ПО-2 кончалась для немцев удачно. Рассказывали, что однажды, когда связной самолет пересекал пролив, на него напал «мессер». Немецкий летчик не сразу открыл огонь по своей жертве — захотел сначала поглумиться над ней. Сдвинул фонарь и на общепонятном языке жестов спросил у пилота ПО-2: сколько дать по нему очередей — одну, две? Наш летчик предложил третий вариант — выстрелил из пистолета в немца, когда тот на большой скорости проносился мимо. Вражеский самолет клюнул носом и рухнул вниз. Море в одно мгновенье поглотило самоуверенного аса.

Иногда на Пересыпь обрушивались шквальные ветры. Скорость ветра доходила до ста километров в час. Тогда в полку объявлялась штормовая тревога, и все бежали на аэродром крепить машины. Ветер валил с ног, яростно швырял в лицо колючий песок, обрывал веревки, которыми привязывали плоскости к ввинченным в землю огромным штопорам.

Однажды такой шквал налетел во время боевой работы. Мы со штурманом еще в Крыму почувствовали, что в воздухе происходит что-то неладное: нас сильно понесло к Азовскому морю. Пришлось взять угол упреждения градусов сорок пять. Когда же пришли домой, то увидели, что старт изменен и заходить на посадку следует поперек площадки, со стороны Азовского моря, — случай совершенно небывалый.