Анархия – мать порядка - Александр Шубин

26 декабря Крестьянский съезд Екатеринославской губернии, находившийся под влиянием махновцев, выступил против Директории. В этот момент Махно уже заканчивал переговоры с большевиками о совместных действиях по захвату Екатеринослава. Чтобы решиться на штурм города, Махно "счел необходимым созвать комсостав, перед которым был поставлен вопрос о наступлении сегодня же ночью на Екатеринослав. Все ответили: хоть сейчас”[131], – вспоминает начальник большевистского штаба Е. Кузнецов.

Махно располагал полутысячей бойцов, готовых к операции за пределами махновского района. По утверждению советского историка М. Кубанина, эта сила была подчинена большевистскому командиру Г. Колосу, собравшему в районе Синельниково около полутора тысяч бойцов[132]. Махно категорически отрицает свое подчинение Колосу и считает, что Кубанин преувеличил численность его отряда в пять раз[133]. В этом споре скорее всего прав Махно, что подтверждается и большевистскими источниками: "Необходимо отметить, что Махно назначен командиром всеми вооруженными силами, наступавшими на Екатеринослав..."[134], – утверждает Д. Лебедь.

Трудность наступления на Екатеринослав заключалась в том, что основные силы повстанцев находились на левом берегу Днепра, а город – на правом. Участник событий Е. Кузнецов вспоминает: "План заключался в следующем: по пешеходной части моста пускаем по обеим сторонам по пять человек, одетых в рабочие костюмы с узелками, в которых находятся бомбы, чтобы снять посты пулеметчиков. Вслед за ними ... пускаем паровоз, чтобы прочистить путь, а за ним – пульмановский вагон с двумя бомбометами, – потом двинутся эшелоны один за другим"[135]. 27 декабря эшелоны беспрепятственно прибыли на вокзал Екатеринослава. Двери открылись, и к изумлению гайдамацкой охраны из вагонов посыпались махновские бойцы. Привокзальный район оказался в руках повстанцев, к которым затем присоединились небольшие отряды большевиков и левых эсеров. Эффект внезапности еще не гарантировал окончательного успеха. 27-28 декабря махновцы с боями продвигались в глубь города.

Одновременно началось формирование новой власти, в котором особую активность проявили большевики: под конец боя "губком партии большевиков …произвольным образом, что называется "нахрапом", обойдя мой штаб… назначил из своих членов коменданта города, комиссию почты и телеграфа, комиссара путей сообщения, начальника милиции и другого рода начальство. Все эти большевистские партийные избранники не то накупили, не то конфисковали себе министерские портфели и под мышками с ними пришли в мой штаб, помещавшийся на втором этаже Екатеринославского вокзала ..."[136] Но Махно и не думал подчиняться "новой власти". Повстанцы тоже претендовали на свою долю влияния. В конце концов был создан Военно-революционный комитет, в котором повстанцы получили треть голосов, но фактически присутствовали в гораздо большем количестве.

Несмотря на попытки большевиков провести в председатели ВРК своего человека, анархисты, по словам Махно, поддержали кандидата левых эсеров[137]. Затем началась торговля вокруг распределения власти, в которой основное участие приняли большевики и левые эсеры[138]. Равнодушие анархистов в этом вопросе объяснялось просто – они воспринимали ВРК как действительно временный орган, который должен максимально быстро собрать съезд советов и передать ему власть. Этот съезд, считал Махно, "и наметит себе для охраны своих завоеваний и связанного с ними нового социально-общественного строительства нужные конструктивные положения"[139].

К 29-30 декабря положение петлюровцев в Екатеринославе стало безнадежным. На сторону Махно перешла гайдамацкая батарея под командованием Мартыненко. Затем к Махно перешло еще несколько петлюровских подразделений, и 30 декабря гайдамаки оставили город.

Одержав победу, махновцы приступили к снабжению своей армии из местных магазинов. Но одновременно начались и беспорядочные грабежи населения. Большевистские авторы обвиняют в них махновцев. Махно придерживается на этот счет другой версии: "На самом деле я за грабежи, как и за насилие вообще, расстреливал всех. Конечно, среди расстрелянных в Екатеринославе за грабежи оказались, к стыду большевиков, все почти лица из вновь и наспех большевиками сколоченного Кайдацкого большевистского отряда, которых сами же большевики арестовали и окрещивали их махновцами. Лишь в штабе в моем присутствии выяснилось, что все эти лица не знали даже, на каких улицах махновцы занимают позиции, кто их командиры, как называются роты и т.д. Но зато эти лица хорошо знали места формирования Кайдацкого большевистского отряда, где он стоит, командира его и когда они записались в этот отряд и получили оружие"[140]. Из этого следует, что большевики вместе с Махно боролись с грабежами. Никто из большевистских авторов не отрицает, что Махно беспощадно расправлялся с пойманными грабителями. Чьи бойцы в большей степени виновны в грабежах – большевистские или махновские – установить, видимо, уже не удастся. Во всяком случае, даже большевистские авторы признают, что их Павлоградский полк изрядно "разложился"[141], от этого не были гарантированы и более свежие отряды большевиков.

Махновский штаб предпринимал меры к тому, чтобы нейтрализовать неблагоприятное воздействие грабежей на настроение горожан. Было выпущено воззвание Махно к ним, в котором говорилось: "При занятии города Екатеринослава славными партизанскими революционными войсками во многих частях города усилились грабежи, разбои и насилия. Творится ли эта вакханалия в силу определенных социальных условий или это черное дело совершается контрреволюционными элементами с целью провокации, во всяком случае это делается. И часто делается именем славных партизан-Махновцев, борющихся за независимую, счастливую жизнь всего пролетариата и трудового крестьянства. Чтобы предотвратить этот разгул пошлости, совершаемый бесчестными людьми, позорящими всех честных революционеров, не удовлетворяющимися светлыми завоеваниями революционного народа, Я именем партизанов всех полков объявляю, что всякие грабежи, разбои и насилия ни в коем случае допущены не будут в данный момент моей ответственности перед революцией и будут мной пресекаться в корне"[142]. Это заявление было подкреплено угрозой расстрелов, которая незамедлительно стала приводиться в действие. Крутые меры Махно против грабителей дали результат – даже враждебные махновцам мемуаристы признают, что в этот раз нападавшим "не удалось... как следует пограбить города"[143].

Приведенный выше фрагмент воззвания Махно характерен и еще в одном отношении – он демонстрирует представления Махно об источнике его власти. Это революция и повстанцы. Пока Махно готов отчитываться в своих действиях прежде всего перед армией, а не перед населением. Позднее, когда вновь станут формироваться гражданские структуры движения, положение изменится.

Махно направил большевистские части на подступы к Екатеринославу. Это была ошибка, которая дорого стоила повстанцам. Большевистские отряды были разбавлены большим числом новобранцев и уступали повстанцам в боеспособности. Часть вооруженных рабочих была настроена пропетлюровски и в решающий момент даже ударила в тыл махновцам[144]. Подошедшие под Новый год свежие петлюровские части прорвали фронт и одним ударом выбили махновцев из города[145]. Неудачливым союзникам оставалось лишь обвинять друг друга в поражении. Из Екатеринослава Махно сумел вывести лишь около 200 бойцов[146].

Первый опыт взаимодействия с коммунистами оставил у Махно отрицательное впечатление об этой партии: "они не сохраняют позиции, а держатся власти и думают, что за них кто-то будет воевать", – говорил он Чубенко, – "Когда он занял Екатеринослав, совместно с коммунистами, то они не (стремились удержать) город, а старались сорганизовать ревком"[147]. По воспоминаниям Г. Колоса, Махно "ругал большевиков и говорил, что нужно к черту поразгонять все большевистские штабы", воспринимая их уже как противников в борьбе за повстанчество[148].

В. Голованов считает: “Но махновцам в то время Екатеринослав был совсем не нужен. Махно, собственно говоря, и не скрывал, что вся эта затея ему представляется только набегом, чисто военной, тактической операцией по раздобыванию оружия. Удерживать город он не собирался”[149]. С этой версией автора “художественного исследования” трудно согласиться. Если бы Махно не собирался удерживать город (как говорил Белашу уже после поражения – мол, не очень-то и хотелось)[150], он бы и покинул его до подхода новых сил петлюровцев – для этого было предостаточно времени. Махно вел себя иначе. Он на всякий случай погрузил трофеи в вагон, но принял участие в налаживании местной власти, наведении порядка в городе, организации обороны. Махно собирался действовать в зависимости от обстановки: не получится удержать город, не страшно, получится – еще лучше, можно будет распространить новые свободные отношения на городскую среду. Как показали события 1919 г., Махно понимал – без города его “освобожденный район” существовать не может, крестьяне без рабочих не могут создавать новое общество.