Мария Стюарт - Родерик Грэм

Во Франции Мария теперь могла сама выбирать себе опекунов, и никого не удивило, что она предпочла своих дядей Гизов и короля. Таким образом, семья Гизов по влиянию уступала лишь правящей династиии Валуа. Она написала матери: «Уверяю Вас, Мадам, ничто, от Вас исходящее, не будет мною обнародовано».

Траты Марии, однако, продолжали расти, а поскольку она и сама росла, ей требовались новые платья, в том числе и парчовые. Затем, к ужасу своей домоправительницы мадам де Паруа, Мария собралась отдать некоторые старые платья своим теткам, аббатисам монастырей Сен-Пьер и Фармутье, чтобы их разрезали и использовали как расшитые алтарные покрывала. Этот конфликт пришелся на конец 1555 года, и Мария рассказала о нем матери в письме от 28 декабря. Мадам де Паруа пришла в ярость, так как продажа обносков из королевского гардероба являлась одним из источников дохода королевских слуг. Мать или кардинал могли убедить Марию в том, что она — тринадцатилетний ребенок — превышает свою власть, но она знала, что правящей королеве нельзя противоречить. Поэтому она изложила свою версию истории как невинная сторона, оболганная прислугой, и мадам де Паруа после определенного нажима оставила свой пост. Первым случаем употребления Марией власти стал мелкий злобный выпад против беззащитной прислуги.

Мария ответила на жалобы мадам де Паруа утверждением своей королевской власти, но если бы ее приказ проигнорировали, она не знала бы, что делать. Тактикой Дианы де Пуатье было бы убедить кардинала в том, что ее желание — это и его желание тоже, и он бы уволил мадам де Паруа от ее имени. У Екатерины Медичи в запасе оказалась бы давно заготовленная альтернатива на случай конфликта. Поступок Марии был скорее детским капризом и привел ее к тяжелой болезни. Это часто происходило в случаях, когда ей противоречили; болезнь выражалась в приступах рвоты, головокружениях, глубокой депрессии и слезах и длилась от нескольких дней до нескольких недель. Ее обычно крепкое здоровье не выдерживало столкновения с реальностью, разрушавшего хрупкий придуманный мир сказочной принцессы. Впрочем, в данном случае — в 1556 году — она, похоже, заболела лихорадкой, представлявшей собой периодически возвращавшуюся летнюю лихорадку, сходную с малярией. Позднее она заболела оспой — серьезному риску подверглась не только ее жизнь, велики были шансы навсегда остаться обезображенной. Однако Екатерина Медичи вверила будущую невестку попечению личного врача, доктора Фернеля, который вылечил Марию, сохранив ее красоту.

Мария вряд ли проявляла интерес к дипломатии, однако 6 июля 1553 года болезненный мальчик — король Англии Эдуард VI — умер, вероятно от туберкулеза. Угроза Франции со стороны Англии уменьшилась, так как на престол взошла Мария Тюдор. Новая королева, благочестивая католичка, резко затормозила процесс протестантской Реформации. Но когда Мария Тюдор вышла замуж за Филиппа 11 Испанского, сына императора Карла V, Франция опять оказалась окруженной враждебными державами. Угроза вторжения стала реальностью в 1557 году, когда Филипп 11 мобилизовал свои войска в Нидерландах. Его союзник герцог Савойский вторгся на территорию Франции; под Сен-Кантеном, где в годы Первой мировой войны разыграется кровавая битва, его встретили Монморанси и французская армия. Первое сражение было не менее кровавым и закончилось полным разгромом французов; Монморанси и его сыновья, а также 400 знатных дворян были захвачены в плен и отправлены в Брюссель. Генрих И немедленно послал за герцогом Гизом и дал ему неограниченные полномочия для нанесения ответного удара. Освобождение своего соперника Монморанси отнюдь не входило в число приоритетов герцога. Но прославление имени Гиза, несомненно, к ним относилось, и герцог организовал набег на английскую крепость Кале, которая была плохо защищена. 1 января 1558 года город перешел в руки французов. Мария I тяжело пережила утрату последнего оплота Англии на французской земле. Она говорила, что если после ее смерти вскроют ее сердце, там обнаружат отпечатавшееся слово «Кале». Генрих И устроил entrée joyeuse в Кале, а герцог де Гиз стал генерал-лейтенантом Франции. Оставалось выковать последнее звено цепи, связывавшей короля и дом Гизом.

Брак между Марией — дочерью Гизов — и Франциском де Валуа должен был создать сильнейшую связь, в то же время отвечая потребности Генриха II окружить Англию. В Шотландии Мария де Гиз, пытавшаяся укротить волну шотландской Реформации, радовалась перспективе получить в зятья будущего короля Франции. Значительное число шотландских лордов отвергли ее власть и подписали первый договор (бонд). Позднее они станут известны как протестантские лорды конгрегации. И хотя Марии де Гиз удалось справиться с ситуацией, появлялось все больше признаков зарождения альтернативного, протестантского, правительства. Оно еще находилось в зародыше, а его духовный лидер Джон Нокс прибыл в Дьеп только для того, чтобы его снова отправили в изгнание — в Женеву, к Жану Кальвину; ему было сказано, что время для его возвращения еще не настало.

Перед капитуляцией Кале, предвидя грядущие события, Мария де Гиз отправила во Францию девять посланников, чтобы договориться об условиях брачного контракта. С инстинктивной дипломатичностью дочери Гизов она включила в состав делегации сводного брата Марии Стюарт, лорда Джеймса Стюарта, Гилберта Кеннеди, графа Кассилиса и Джона Эрскина из Дана. Все они были протестантами, но, когда речь шла о защите шотландских вольностей, на них можно было положиться. Они все радовались предстоявшему браку, ведь он, вполне возможно, означал, что Мария всю жизнь проживет во Франции, оставив управление Шотландией им как членам регентского совета. В это время Мария точно не планировала возвращаться.

В целом условия брачного договора были теми же, какие были приняты в Хаддингтоне, и не удивили посланников, но их шокировало то обстоятельство, что французская делегация отчитывалась перед Дианой де Пуатье. Эти мужчины неохот но и не слишком успешно общались с Марией де Гиз, а здесь их встретила еще одна француженка, не королева и не регентша, но, для их протестантских умов, просто шлюха французского короля. Министры или советники отсутствовали, и переговоры должны были быть очень простыми. На самом деле Генрих II мог позволить себе проявить щедрость в ответ на требования шотландцев, ведь он уже привел в действие альтернативный план тайного договора.

Переговоры начались, как только шотландские лорды пришли в себя после встречи с высокомерной красавицей Дианой. Лежавший на столе договор подтверждал обещания Марии сохранить свободы, вольности и привилегии Шотландии. После заключения брака молодая чета превращалась в короля-дофина и королеву-дофину. Франциск должен был оставаться королем Шотландии до тех пор, пока не унаследует французский престол; тогда он становился королем обеих стран. Все французы становились натурализованными шотландцами, а все шотландцы подобным же образом — натурализованными французами[25]. Пока же Шотландией от имени юных королей должна была управлять Мария де Гиз, королева-регентша. Если бы Мария Стюарт умерла бездетной, корона перешла бы к следующему наследнику по крови. Поскольку им был герцог де Шательро, обе стороны страстно молились о том, чтобы этого никогда не произошло. Если бы первым умер Франциск, что казалось весьма вероятным, Марии причиталось бы 600 тысяч ливров, а ее сын унаследовал бы обе короны; по Салическому закону, ее дочь унаследовала бы только корону Шотландии.