Сорные травы - Наталья Шнейдер

– Пойдем, доведу до машины.

– Маш, там что-то неладное творится.

– Угу.

Я проволокла ее мимо мужчин, быстро и жестко, думая только о том, чтобы подруга не опомнилась и не начала вырываться. Ив, к счастью, внимания на нас не обратил – оно и понятно, не до того.

– Надо же что-то делать!

– Аня, я похожа на Ван-Дамма?

– Нет…

– Смею заверить, ты тоже. У тебя есть гениальная идея, как справиться с двумя бугаями с пушками?

Стволы у таких ребят всегда есть. Тем более что морды их я вспомнила – приходили как-то к нам «корешей» забирать, которые, напившись так, что между ушей булькало, въехали в «КамАЗ». Я тогда еще долго и занудно объясняла, что, виноват ли водитель «КамАЗа», нужно спрашивать у следователя, а я могу рассказать только про причину смерти и уровень алкоголя в крови.

Я довела Аню до автомобиля, вытряхнула из бесцеремонно отобранной сумочки ключи и открыла дверь.

– Вот твоя машина. Езжай домой, я позвоню.

– А ты?

– Там еще ребятам помочь с похоронами нужно.

Аня села за руль, придержала открытую дверцу машины.

– Маш, ты его совсем не любишь?

– При чем тут любовь? – хмыкнула я. – Расчет, мой друг, расчет…

При чем тут любовь, когда речь идет о банальной логике? Иногда, сталкиваясь с женскими реакциями, которые считаются нормальными, я ощущаю себя каким-то выродком-трансвеститом. Разве наличие женских половых признаков обязывает к атрофии мозга? Неужели так сложно понять, что, пока Ив один, ему приходится думать только о собственной безопасности, стоит влезть – и придется защищать еще и меня?

– Я не думала, что ты такая.

– Езжай, Ань. Я позвоню.

Машина отъехала от ворот. Я достала мобильник и пошла обратно на кладбище.

Глава 4

Три дня пролетели как один. Я за все время так и не заехал домой, а нормально поесть получилось только раз – когда коллеги насильно выпихнули из отделения в период относительного затишья и получилось добраться до столовой. На работе максимум, что удавалось, так это закинуться бутербродами да наскоро заглотнуть чай с конфетами – последних, как всегда, завались, благодарные пациенты заботятся об уровне глюкозы в крови врачей. Спать приходилось урывками – операции следовали за операциями.

Как говаривал отец о себе в такие минуты: в крови – по локти, в кофе – по макушку.

Такое ощущение, что город взбесился – суицидники валились пачками. Прыжки с балкона, неудачные саморезы кухонными ножами, глупые аварии на дорогах. Поступило несколько гражданских с пулевыми ранениями – нашли приключения на задницы. Этих я бы тоже к самоубийцам отнес, ну а кто еще сунется туда, где шанс получить пулю выше, чем на границе с неблагополучными странами Кавказа. Такие районы есть в каждом городе. Но люди с головой на плечах обходят их стороной.

К слову о детях гор: на вторые сутки поступил горячий джигит с залитой кровью головой – он все рвался разобраться с «русской сукой», которая не захотела знакомиться в темном дворе, а с размаху огрела его сумкой с продуктами. Я диагностировал вдавленный перелом черепа – похоже, в пакете оказалась стеклянная бутылка, которая и сбила романтический настрой с джигита. Коллеги удивились, когда я показал им снимок – как этот живчик еще бегал. Анекдот вспомнили: у пострадавшего черепная травма, а не черепно-мозговая потому, что мозга просто нет. Буйное тело, не переставая орать и угрожать, укатилось в операционную, где им занялся нейрохирург. Нехорошо так думать, но я искренне пожелал, чтобы хирург ему под черепом навел порядок с помощью скальпеля. Хоть я и врач, но не могу сочувственно относиться ко всем созданиям Божьим – некоторых прямоходящих Господь явно лепил наспех, отвлекаясь на футбольный матч.

Машу я не видел с той ночи. Мне тогда послышался тихий плач в ванной, но я не подошел и потом не спросил, как она. Не знал, что сказать и что сделать. Двойное фиаско – не смог доставить удовольствие пусть и не любимой, но близкой женщине и не сумел утешить родного человека. А после того дикого дня ей, скорее всего, поддержка была намного нужнее, чем мне. Я видел только часть смертей, а к Маше мертвых везли потоком. И, самое хреновое, детей. Какая женщина такое выдержит? А Машка не просто выдержала – еще и рано утром рванула на работу. Я с ней созванивался время от времени – строгая, отстраненная и спокойная, вся в делах.

Мне бы такие нервы.

Гадкое ощущение, словно во мне остались только чувства-близнецы – злость на себя и упрямство. Чтобы не дать волю этим эмоциям, я и торчал на работе. Незачем сваливать на Машку лишние проблемы.

Еще и Коломийский…

Лысый и Бугай больше не объявлялись. Но беспокойство не отпускало. Я наслышан всякого разного про их шефа и не сомневался – встреча состоится. Вряд ли мафиозо, который выжил в жестокой криминальной войне девяностых и подмял под себя чуть ли не половину города, откажется от желания узнать, что приключилось с его дочерью и кто виноват в ее смерти.

Извечные вопросы русской интеллигенции – «Что делать?» и «Кто виноват?» – не чужды и бандитам. И если Коломийский сам знает, что делать с неугодными, то с вопросами вины рано или поздно обратится ко мне.

Очередная ночь мерно перебирала в горсти минуты и секунды. Меня немного пошатывало – череда операций, вроде бы и несложных, вымотала до предела. Такова особенность хирургии – в обычные периоды все относительно спокойно, больше работы на терапевтов да кардиологов сваливается. Как приползет эпидемия, то опять же терапевты с инфекционистами страдают. Но когда начинается кутерьма, нас, хирургов, заваливает травмами, кровоизлияниями в брюшной полости, колотыми, резаными, стреляными и прочими повреждениями. Кому хорошо жить на Руси, так это психиатрам. Вадим Деменко считает, что пациенты просто боятся к ним сами заходить. Наследие советского прошлого, когда бумажка от такого специалиста ставила крест и на карьере, и на личной жизни. И не важно, что там значилось – безобидная агорафобия с социофобией, генерализованное тревожное расстройство или более серьезные диагнозы, вроде биполярного аффективного расстройства, по-старому маниакально-депрессивного психоза, или шизофрении. Хотя ради справедливости стоит заметить, что если все же кто и зайдет, то такой экземпляр часто стоит сотни прочих пациентов.

Мельком глянув на часы, я с удовлетворением отметил, что стрелка зашла за три пополуночи. Можно и передохнуть. Надо прилечь хоть на часок на диване в ординаторской. А потом настанет столь нелюбимый период для всех врачей – четыре-пять утра, когда слабые пациенты уходят в мир иной, а приемники забиваются доверху самоубийцами или просто невезучими гражданами. Час экстренных операций.