Миссионерский кризис православия - Андрей Вячеславович Кураев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В вероучении нашей Церкви нет никаких препятствий для осуществления миссии (в том числе и мирянами). Но если с таким трудом и скрежетом возобновляется миссионерская жизнь в нашей Церкви в нынешние годы — значит, есть какая-то внутрицерковная инерция сопротивления миссионерскому служению. И эта инерция не просто в привычках старшего поколения служителей и прихожан. Есть еще нечто более устойчивое и древнее в нашей церковной жизни, что воспроизводит эту антимиссионерскую инертность в новых поколениях церковных людей.
Не стоит все списывать на особенности сегодняшнего дня. Наша нынешняя косноязычность, столь громогласная и скандальная, есть следствие наших собственных и многовековых нажитков.
Яркие имена русских миссионеров Нового времени — это уже скорее европейское влияние[186], нежели византийское. Ведь настоящими и успешными миссионерами в нашей Церкви стали те, кто уважал свободу и достоинство «инородцев», а не жаловался на них генерал-губернаторам…[187]
Эта новизна православных миссионеров ощущалась их внутрицерковными оппонентами. И даже в начале XX века христианской истории миссионер должен был оправдывать свое непоседство: «Беспечная, вялая воля, сердце, чуждое живой пастырской ревности, ум поверхностный и ленивый стараются увидеть во всех более или менее настойчивых призывах к возможно деятельному и напряженному благовестничеству что-то «навеянное со стороны» и «чуждое нашим древним устоям», «знаете, — говорят, — здесь немножко пахнет Западом…». Здесь пахнет Западом?! Западом?! Так это «Запад» говорит, что благовествование — необходимая обязанность наша, что при отсутствии настоящей постановки церковного проповедничества у нас заглохнет религиозная жизнь в народе? Что без серьезного оглашения паствы наше божественно-прекрасное богослужение останется втуне, непонятым, непережитым, а Св. Таинства помечутся, как бисер под ноги свиней? Так это, спрашиваю, «Запад»? — Что же тогда разуметь под «Востоком», какую постановку пастырствования? Скажите.
Нет, нет, господа незваные защитники «Востока», не клевещите на Православие, не навязывайте ему языческое отношение к народу в вопросах боговедения, не возводите свою беспечность и свою мягкую головную подушку в догму православной пастырской практики. Не спорю, это, может быть, соответствует вашему темпераменту и вашему распорядку жития, но зато страшно противоречит существу православно-церковной педагогики… Никогда не забывайте, что с тех пор, как царь-колокол упал и перестал звонить, он обратился в простую историческую древность-диковинку»[188].
Так что не стоит удивляться тому, что, пожалуй, величайший православный миссионер Нового времени рясу вообще не носил. И миссионером он себя не считал. И в семинарии не учился. И зарплату по духовному ведомству не получал. И чудес не творил. И жил не очень благочестиво и праведно. Но его слово о Христе шло и идет через границы языков и столетий. Так, что и в XXI веке профессор Московской Духовной Академии Н. К. Гаврюшин ставит вопрос: «Кто больше сделал для проповеди Евангелия — Достоевский или святитель Филарет?»[189] И кажется, ответ на этот вопрос у меня с моим коллегой одинаков…
И все же на бесшкольную и не очень богословскую пору в истории Русской Церкви приходится пора ее миссионерского расцвета… От Киева до Белого моря, от Днепра к Поволжью и Балтике десяткам племен и народов несет Православие допетровская Русь. Тут и личный подвиг монахов, которые не хотели быть миссионерами и уходили в «пустыни», прячась от людей, но своей жизнью поражали лесных обитателей. И культурное превосходство. И сила государственного понуждения. Подарки, льготы, взятки, угрозы. Предоставление военной помощи для защиты от других языческих племен на условии обращения в греческую веру. И красота Богослужения, молитвы и иконы[190].
И пожалуй, главное отличие русской миссии от византийской — у нас не было презрения к другим народам. Слова, сказанные об отличии русского колонизатора от западноевропейского, относимы и к различию русской и византийской миссии: «Сибиряк хотя и считает себя выше инородца, но у него нет того отвращения к нему, которое мы видим у западноевропейских колонизаторов. Сибиряк видит в нем человека, водит с ним хлеб-соль, заимствует кое-что у инородца и не считает неприличным знать язык инородца, но ставит себе это в заслугу»[191].
Но опять мы не знаем, какие же слова и доводы находили древнерусские миссионеры для своих иноверных собеседников, а потому в нашу семинарию, в «курс миссиологии» цитат оттуда насобирать не можем и «миссионерский типикон» заимствовать у них также не удастся.
ЕРЕСЬ НАРОДОПОКЛОНСТВА
В России все православные люди знают слова из дневника великой княгини Ольги Николаевны Романовой:
И у преддверия могилы
Вдохни в сердца Твоих рабов
Нечеловеческие силы
Молиться кротко за врагов.
Эти стихи Ольга Николаевна записала, но не написала. Их автор — поэт Сергей Бехтеев.
Было у него и другое знаковое стихотворение, написанное уже в Сербии в 1927 году — «Патриотизм»:
Любить народ — не значит льстить
Его злодействам и порокам,
Не значит рабски лебезить
Перед его капризным роком.
Любить — не значит поощрять
Распутство, подлость и гордыню,
Не значит слепо прославлять
Жрецов, позорящих святыню.
Любить — не значит все прощать,
Нет — это гибель для народа, —
