Блаженство греха - Энн Стюарт

Но это мелочи — главное, что здесь не было Люка. Она зябко поежилась и потерла ладони. В углу потрескивал камин, и комнату наполнял смолянистый запах горящей сосны. Рэчел ожидала, что Бобби Рей уйдет, растворится, как большинство призрачных существ, называющих себя Народом Люка, но он остался и, пока она грелась у огня, молча смотрел на нее со стороны. Личные покои Люка. Идеальное место для начала поисков, если б только ее оставили одну.

— Тебе совсем необязательно скучать здесь со мной, — сказала она. — Мне просто нужно было какое-то место, где я могла бы побыть одна, и Люк предложил свою комнату. — Она огляделась. Пусто. И дверь только одна, та, через которую они вошли. — А где он спит?

Бобби Рей отреагировал так, словно она спросила, где его кумир держит трупы.

— Люк дал обет безбрачия, — сдержанно отозвался он.

— Я тоже, — огрызнулась Рэчел. — Я же не сказала, что хочу спать с ним, а просто спросила, где он спит.

— Здесь.

Тонкий тюфяк в углу выглядел немногим удобнее ложа из гвоздей. И все же Люк не произвел впечатления человека, отказывающего себе в простых радостях жизни.

— Почему?

— Это все, что ему нужно, — бесхитростно ответил Бобби Рей.

— Гм, — буркнула Рэчел. — Ты, должно быть, считаешь его кем-то вроде божества.

Бобби Рей придвинулся ближе. Его безмятежное лицо выглядело сейчас странно мрачным, а зрачки так расширились, что глаза казались почти черными.

— Не совсем.

Рэчел ощутила холодок сомнения. Неудивительно, что она так напугана — тут все насквозь пропахло смертью. Меньше чем через сутки после приезда кто-то попытался убить ее. Кто-то, кто потом сразу же покончил с собой. Стоит ли удивляться, что ей видятся монстры даже в самых невинных лицах.

— Что значит — не совсем?

Физической угрозы, как Люк, Бобби Рей не представлял, даже несмотря на то, что подошел к ней и взял за руку. Рэчел ждала, не отстраняясь.

— Это я написал письмо, Рэчел. Я — тот, кто знает правду о смерти твоей матери. Обо всех смертях здесь, в Санта-Долорес.

И он накрыл ее руку своей.

Глава 8

Ей бы обрадоваться — ведь месть уже не за горами. Но она посмотрела в невинные глаза Бобби Рея Шатни и вдруг поняла, что отчего-то не доверяет ему.

— Ты знал мою мать? — настороженно спросила Рэчел. — Ты был здесь в одно с ней время?

— Я с Люком с восемнадцати лет. Я знаю всех, кто был здесь. Тех, кто все еще здесь. Тех, кто ушел по собственной воле. И тех, кто просто исчез без следа.

— А таких было много?

— Тех, кто исчез? Нет, не много. Они не верили, хотели разоблачить Люка. С тобой это тоже может случиться.

— Не случится, — твердо сказала Рэчел, — если ты мне поможешь.

«Какой же он невозможно юный, с этими своими мягкими щечками и слегка изумленным лицом», — подумала она.

— Не знаю, смогу ли я, — неуверенно пробормотал он.

— Ты сказал, что написал мне то письмо. Сказал, что они убили мою мать. Сказал, что у нее не было никакого рака и она знала, что с ней делают! — Голос дрогнул и сорвался, но успокоиться она никак не могла. — Ты должен все рассказать.

— Не знаю, — промямлил Бобби Рей. — Я уже ни в чем не уверен. Мне дают какие-то лекарства, и от них в голове каша. — Взгляд у него был какой-то странный, как будто он не мог сосредоточиться, но вместе с тем настороженный и цепкий. — Знаешь, я любил Стеллу. Она была мне как мать. Моя мать умерла, когда я был маленьким, а у Стеллы были такие ласковые, материнские руки.

Рэчел изумленно воззрилась на него. Стелла спала с молодыми людьми и помоложе, и ничего материнского за ней никогда не замечалось. Но Бобби Рэй выглядел таким печальным, таким потерянным, что поделиться с ним своими сомнениями ей не хватило духу.

— Мне очень жаль, — чуть слышно пробормотал он и отвернулся, снова уйдя в себя и замкнувшись. — Я должен идти. Люк скоро вернется. Он доверяет мне, но не доверяет тебе.

Он повернулся и шагнул к двери.

— Но нам надо поговорить! — запротестовала Рэчел. — Приходи ко мне в комнату, и мы…

Бобби Рей покачал головой.

— В твоей комнате небезопасно. Он наблюдает. Слушает.

— Как?

— Люк все знает.

— Он никакой не бог, а всего лишь человек, в конце концов.

— Не надо его недооценивать. Он не такой, как другие люди.

— Это уж точно, — буркнула Рэчел.

— Я не знаю, как тебе помочь. У меня в голове все смешалось. Стелла говорила, что не больна, и я верил ей. Она говорила, что сомневается, что на самом деле никто не болен, что они убивают ее из-за денег. Она хотела, чтобы я связался с тобой, помог ей, пока еще не поздно. Но я не успел.

— Она ждала от меня помощи? — недоверчиво спросила Рэчел внезапно охрипшим голосом, за что немедленно себя отругала.

Бобби Рей кивнул.

— Она говорила, ты единственная, кто может ей помочь.

— А я не помогла. Не приехала вовремя.

Бобби Рей покачал головой.

— Теперь уже слишком поздно. Оставь все как есть. Люк слишком сильный, тебе с ним не справиться. Уезжай отсюда, пока можешь.

— Но…

Он исчез прежде, чем она успела закончить. Прежде чем успела сказать, что не сдастся, не может это так оставить, не может просто забыть, что ее мать убили.

Разумеется, все это могло быть плодом богатого воображения, очередной фантазией ее матери. Стелле нравилось быть в центре мелодрамы, и смерть от рака груди могла показаться ей слишком обыденной. А раз так, то почему бы не придумать гигантский заговор, не обратить на себя внимание. И заодно втянуть в свою игру каких-нибудь легковерных дурачков вроде Бобби Рея, Рэчел и кого-то еще.

Но проверить, так это или нет, теперь невозможно. Вскрытия не делали. А останки кремировали и развеяли в пустыне Нью-Мехико. Все следы Стеллы давным-давно смыли дожди.

Рэчел опустилась перед камином, устремив взгляд в мерцающую оранжево-красную глубину. Всю жизнь она была невольной зрительницей на тех спектаклях, что устраивала Стелла. Ей велели терпеть, молчать, не вмешиваться, не путаться под ногами с того времени, как она достаточно повзрослела, чтобы слушаться. В раннем детстве она редко видела мать и так до сих пор не решила, было ли это благословением или проклятьем. Няньки, которых ей нанимали, знали свое дело, к исполнению обязанностей относились ответственно, но любовью и теплом подопечную не баловали, и Рэчел росла нескладной, угрюмой, колючей, раздражительной и злой на весь свет. В детстве она читала запоем: книги были ее утешением, ее родителями и друзьями, и она отождествляла себя с Мэри Леннокс из «Таинственного сада». С худеньким, озлобленным, нежеланным ребенком, чудесным образом преобразившимся через волшебство сада и любви.