Бесы: Роман-предупреждение - Людмила Сараскина

В мире художественных образов Достоевского, густо насе ленном литераторами и сочинителями самого разного калибра, профессия стихотворца оказывается едва ли не наиболее удоб ной, выгодной, доступной для тех, кто хочет быстро, «разом» осуществить свою литературную карьеру, получить репутацию сочинителя. Стихами, стишками, куплетами как произведе ниями легкодоступного, демократического жанра начали (или хотят начать) свое поприще в литературе большинство сочини телей. Именно о карьере поэта мечтает герой «Бедных людей»: его первая книга, как мы помним, должна была называться «Сти хотворения». Другой персонаж, Голядкин-младший, пишет «чувстви тельные» стихи, «впрочем прекрасным слогом и почерком»:

Если ты меня забудешь,

Не забуду я тебя;

В жизни может все случиться,

Не забудь и ты меня! И ничто, может быть, не оскорбляет так Голядкина-стар- шего, как рифмоплетство двойника, обнажающее мизерность его духовного развития, безвкусицу, пошлость, фальшь. Герой романа «Дядюшкин сон», старый князь, признается, что писал куплеты для водевиля и сочинил стихи:

Наш по-ляк

Танцевал краковяк…

А как ногу сломал,

Танцевать перестал. «Но вы бы могли писать, князь! — говорит ему Марья Александровна Москалева, желая наградить его самым высо ким комплиментом. — Вы бы могли повторить Фонвизина, Грибоедова, Гоголя!» «Мордасовские летописи» сообщают еще об одном поэте — женихе Зинаиды. «Мальчик, сын дьячка, получающий двенад цать целковых в месяц жалованья, кропатель дрянных сти- шонков, которые, из жалости, печатают в «Библиотеке для чтения», и умеющий только толковать об этом проклятом Шек спире…» — так о нем говорят «злые языки». «Мечтал я, напри мер, сделаться вдруг каким-нибудь величайшим поэтом, напе чатать в «Отечественных записках» такую поэму, какой и не бывало еще на свете. Думал в ней излить все мои чувства, всю мою душу…» — так он говорит о себе сам. В «Скверном анекдоте» яростным врагом и неумолимым

обличителем генерала Пралинского оказывается сотрудник газеты «Головешка», написавший «только четыре стишка и сделавшийся оттого либералом». Стишки кропает и Иван Мат веевич, персонаж «Крокодила», и он же лелеет надежду от крыть литературно-политический салон 1. Два стихотворца упоминаются в «Преступлении и наказа нии»: отец Родиона Раскольникова, который дважды пытался напечататься — отсылал в журналы сначала стихи («у меня и тетрадка хранится, я тебе когда-нибудь покажу», — говорит сыну Пульхерия Александровна), а потом уж и целую повесть («я сама выпросила, чтоб он дал мне переписать»), а также чиновник Чебаров, который «сатирические стишки тоже пи шет, общественные пороки преследует, предрассудки искоре няет» (7, 52). Свои поэты — и их немало — имеются в «Бесах» и «Бра тьях Карамазовых»; речь о них впереди. Особую категорию составляют те весьма многочисленные персонажи, которые страстно мечтают о литературе, но не сделали еще ни одной в своей жизни «письменной» попытки. Так, Алеша Валковский думает о литературе как о синекуре, выгодном и прибыльном деле: «Я хочу писать повести и прода вать в журналы… вчера всю ночь обдумывал один роман, так, для пробы… Главное, за него дадут денег…» Коля Красоткин хочет готовить себя к деятельности публициста, чтобы «гово рить правду, вечно правду, всегда правду вразрез всем злым и сильным мира сего» (15, 371), генерал Иволгин, фантазер и враль, пускает слух о якобы уже написанных записках: «Пусть, когда засыплют мне глаза землей, пусть тогда появятся и, без сомнения, переведутся и на другие языки, не по литературному их достоинству, нет, но по важности громаднейших фактов, которых я был очевидным свидетелем…» Радомский («Идиот») готов написать литературную критику на социалистов, Игна тий Прокофьевич, чиновник из «Крокодила», хочет дать отзыв об «экономическом принципе» и напечатать его в «Извес тиях», и так далее, и тому подобное. Пишут и хотят писать в произведениях Достоевского многие, ибо, по выражению пер- 1 В черновых набросках к «Крокодилу» мотив литературного творчества персонажей развит намного сильнее, чем в окончательном тексте. Иван Мат веевич, находясь в утробе «Крокодила», продолжает сочинять стихи и черно вики содержат выразительные образцы его литературного творчества: стихо творения «Зайка маленький бежит», «Не гуманно совсем и не мило», «В долину слез гражданских», «Отчего ты кусаешь», «И прелестен, и ужасен», «Сенора» (5, 329–334). Поэтика и содержание этих текстов, откровенно пародийных и вызывающе вульгарных, предвосхищают поэтический феномен Лебядкина.

сонажей «Идиота», «гласность есть законное право всякого… право всеобщее, благородное и благодетельное».

МИР ЛИТЕРАТУРЫ: СОЧИНИТЕЛЬ И ЕГО ТЕКСТ Сочинители Достоевского, профессионалы и дилетанты, едва ли не исчерпывающе представляют все формы литера турного творчества, все типы творческого самосознания и все мотивы обращения к литературе. Для одних слово — великая цель и мечта, для других ору дие и средство, не всегда праведное. Герои Достоевского стре мятся стать литераторами из побуждений самых разных: здесь поденный литературный труд «из бедности», тщеславие и «змея литературного самолюбия», неизбывное графоманство и легкомысленно-порхающие пробы пера, карьеризм и про дажность, сведение счетов с противниками, чувства протеста, возмущения и мести, долг службы и веление совести, великая мечта и потребность «мысль разрешить», надежда найти еди номышленника и сказать ему свое главное слово, неутоленная жажда самовыражения — и исповеди, исповеди, исповеди. Каждый из этих мотивов исследован Достоевским глубоко и всесторонне — ему соответствует и тип сочинителя, и текст, им написанный. Фигуры сочинителей и плоды их трудов, моти вы обращения к литературе и типы творческого поведения, принципы общения с аудиторией и способы обратной связи с ней — все это вместе создает совокупный художественный образ мира литературы, запечатлевает истинно художническое отношение писателя к людям литературы, литературному быту и процессам творчества. То обстоятельство, что многие из персонажей-литераторов имеют в основе своей реального прототипа или унаследовали некоторые его свойства, а их тексты пародируют литературу, существующую в действительности, неизмеримо расширяет и усложняет образ литературы, созданный писателем. Тургенев и Гоголь, Чернышевский и Панаев, Грановский и сам Достоевский, черты которых просвечивают соответствен но в Кармазинове и Фоме Опискине, Иване Матвеевиче из «Крокодила» и Иване Ивановиче из «Бобка», старшем Верхо венском и Иване Петровиче из «Униженных и оскорбленных», придают типам сочинителей убедительность, достоверность и остроту, хотя несомненно, что сам Достоевский никогда не ставил перед собой задачу воссоздать образ Гоголя или Черны шевского — об этом свидетельствуют огромная литература, по священная проблеме прототипов, и признания самого писате-

ля. Общие принципы использования реалий облика или лите ратурной биографии современных Достоевскому писателей для характеристики героев-сочинителей были направлены не на сатиру, на пародию или злую шутку, а на создание типа, веч ного образа, чем, собственно, и стали Фома Фомич или Карма- зинов. Создавая образ литератора, Достоевский придумывал для него не только некий условный список его сочинений, но — очень часто — составлял и сам текст, который мог выйти из- под пера только этого и никакого другого персонажа. Рукопись сочинителя, подтверждая факт его литературной деятельности, становилась, таким образом, одним из главных доказательств, документальным свидетельством духовного бытия героя-лите- ратора. Человек мог напускать какого угодно туману, притво ряться, вводить в заблуждение, маскироваться и блефовать. Но текст, им написанный, будь то критическая статья или литературная исповедь, роман или четверостишие, выдает его с головой: здесь он или Бог, или голый король — самозва нец и мошенник. Ни в одном произведении Достоевского наличие «чужой рукописи», исходящей от персонажа, не является формальным, номинальным моментом. Напротив, факт существования «другого» текста, то есть текста в тексте, имеет для воспри ятия целого всегда самые серьезные последствия. Герой- сочинитель и его рукопись вступают в сложное взаимодействие с миром и людьми, которые их окружают. Литературные комбинации наподобие той, где Макар Де вушкин читает сочинения Ратазяева, а они, оказываясь пред метом эстетического спора персонажей, пародируют реальную литературную ситуацию 1840-х годов; или той, где посредством «чужой рукописи» (роман «Бедные люди» как бы подарен Ива ну Петровичу, герою «Униженных и оскорбленных») между персонажами двух произведений Достоевского устанавливает ся прямой контакт, — такие и подобные комбинации проигры ваются в вариантах самых неожиданных. Так, пасквильная статья Келлера, содержащая клевету на князя Мышкина и опубликованная в еженедельной юмористи ческой газете, зачитывается на одном из общих сборов и позволяет разоблачить мошенников-клеветников. Крафт, самоубийца из романа «Подросток», начинает вести свой предсмертный дневник за три дня до смерти, и чем ближе к назначенному им выстрелу, тем чаще в этом дневнике по являются отметки. В последний день своей жизни он запи сывает каждые четверть часа, «самые же последние три-