Это моя дочь (СИ) - Шайлина Ирина

Бабушка любила Аню. Пусть и говорила, что как и ожидалось, пигалица Настя родила немощного ребёнка, все равно любила. Ради неё и приезжала изредка, Аню мы часто возить не могли, она болела. И удивительно, что именно она спокойнее всех восприняла известие о замене детей. Тогда я даже успел подумать о том, что наверное, все эти сериалы с однотипными сюжетами, даже благо. Благодаря им бабушка считала, что такое вот случается и почти норма.

— Ищи дочку, — велела она. — Пошто тебе твои миллионы, если ребёнка сыскать не можешь? Теперь хотя бы понятно, чего девочка такая болезная, не могла наша кровь такой слабой быть…

Но разлюбить Аню все равно не смогла. Никто не смог. Просто невозможно было не любить её. И сегодня бабушка приехала. Долго кряхтела, набираясь духом, словно собираясь в кругосветное путешествие, а не три часа в комфортабельном автомобиле с личном водителем, и все же приехала. Желание увидеть родную кровь победило старческую лень.

— Настроил музеев, — презрительно сказала она. — Хорошо хоть в лесу живёшь, не видит никто такой стыдобищи.

Маленькая, в плаще с подкладкой, которому лет десять, не меньше, в платке. Она всегда в платке ходила, сколько я её помню, словно родилась сразу старой и в платке. Только после бани долго сидела, расчесывая седые, поредевшие уже волосы, в ожидании, когда высохнут, а потом снова собирала в пучок, закрепляя гребнем, и снова платок.

Я наклонился её приобнять, она прижалась на мгновение, легко похлопала меня по спине, и отстранилась.

— Веди ребёнка показывать.

Я не знал, как Даша отреагирует на то, что у неё есть прабабушка. Такая вот старенькая, такая маленькая уже, что едва самой Даши выше, и не верится, что я, такой большой и сильный — её внук.

— Она меня не любит, — предупредил я.

Пытался тактично донести ситуацию, как мог.

— А за что тебя любить то? — всплеснула руками бабушка.

Усмехнулся. Лестница была крутой, с красивым изгибом. Вторая лестница тоже. Бабушке уже хорошо за восемьдесят, не осилит, но к счастью имелся лифт, скрытый от глаз в одной из анфилад большого дома.

— Она ещё не привыкла просто.

Бабушка снова отмахнулась и засеменила за мной. Дашка обычно либо у себя в комнате, либо в игровой. Игровая выигрывает — оттуда видно аллею ведущую к воротам. Ждать маму Даша не устала, и часто так и засыпала на подоконнике, вместе с обоими своими котятами.

И сейчас — там же. Котята играют друг с другом на ковре, Дашка колени подтянула, устроила на них подбородок и смотрит. Мне казалось, что с каждым днем она все меньше и меньше разговаривает. Ничего, главное — ест. Наши шаги точно услышала, но даже не повернулась.

— Даш, — позвал я. — Познакомься. Это…бабушка.

Две секунды выдержала паузу, но любопытство победило. Посмотрела. Глаза удивлённо округлила — этого она точно не ожидала.

— Чего так зыркаешь? — усмехнулась бабушка. — Не нравлюсь?

— Ты на бабу Ягу похожа, — простодушно ответил ребёнок.

Я на мгновение подумал — сейчас бабушка оскорбится. А она…рассмеялась. С удовольствием, как давно не смеялась — я и забыл уже, когда её смех видел последний раз.

— У меня и помело дома есть, — сказала отсмеявшись.

— Тебе сто лет уже?

Я отошёл, не мешая. Устроился на том самом стуле, у пианино. Няня, понимая, что будет лишней, деликатно растворилась, я даже не заметил, как она ушла. Я смотрел на свою бабушку и свою дочь. А они — друг на друга. Изучали.

— Мне здесь не нравится, — гордо задрала подбородок Дашка. — Дурацкий дом.

Каждого, кто здесь был она считала врагом. Мы удерживали её в этом месте, которое она не любила, не пускали её к маме. Она уже научилась не плакать все время, но не больше. Адаптация продвигалась так себе.

— Так мне тоже, — ответила бабушка. — Мне тоже здесь совсем не нравится!

Дашка удивилась, отступила на шаг, приглядываясь к бабушке получше.

— И мама у меня своя есть. Не та, которая тут. А которая здесь мне не нравится совсем!

— И мне не нравится, — поддакнула бабушка с готовностью. — Пигалица она, одно название, а не баба.

— Правда? — не поверила Даша.

Бабушка кивнула. Протянула Дашке сморщенную временем, покрытую коричневыми пигментными пятнами руку.

— Я три часа сюда ехала, устала, жопу не чувствую. Пошли чаем меня поить будешь, я в этом музее никогда дорогу не запомню. Заблужусь и буду три дня ходить.

— А я дорогу помню, — горло ответила Даша. — Я всегда запоминаю. И до магазина знаю, и до садика. Маму просила, чтобы она меня одну пускала, а она не пускает.

Взяла за руку и повела. Я, не веря глазам своим — следом. Прислугу бабушка не признавала категорически, и столовую тоже. Чай шла пить на кухню, откуда сразу же уходила повариха, чтобы под горячую руку не попасть.

Бабушка поставила чайник, выставила на стол свежее, только утром испеченное печенье, а Дашка села на стул. Не говорят даже, молчат, но ребёнок ногами болтает и печенье грызёт. Про меня забыли.

— Ты моя настоящая бабушка? — спросила Даша наконец.

— А как же, — отозвалась та, наливая чай. — Самая настоящая и есть.

Даша на минуту задумалась, а потом…

— Тогда забери меня отсюда. Пожалуйста…

Глава 28. Ольга

К ночи поднялся мороз. Такой сильный, что мне казалось, что я слышу, как скрипит, промерзая снег. У меня — тепло. Одеяло толстое, смотрю в окно, как качаются тихонько ветки дерева, фонарём подсвеченные. Думаю. Подташнивает — пить это гадость гадкая, как ни крути. Но, как ни странно, думается легко. Вспоминается. Я понимаю вдруг, что жизненно важно вспомнить все, как было. Каждый свой шаг, каждую схватку, каждое сказанное слово.

Она была милой, эта Настя. Но тогда я её ненавидела. Чувство было абстрактным, особой основы не имеющим. Просто она была счастлива, а я нет. Я не говорю о мужчинах, мне тогда на всех мужчин было плевать, чем я от них дальше, тем лучше. Она ждала свою дочку с радостью, а я со страхом. Меня мучили схватки, а у неё была передышка. Она просто сидела рядом, на соседней пустой кровати, в палате темно, из коридора свет падает, маленькая больница тиха, спит, а Настя…щебечет.

— Жаль, мама не дожила, — говорила она. — Я уже детскую обустроила. Я так жду свою дочку. И кажется, вот она родится, и все изменится. И мы с ней обязательно будем подружками. Командой.

У меня схватка. Малышке не терпится покинуть моё тело, она совсем не боится внешнего мира, глупышка. Терплю, стиснув зубы. Боль это просто. С болью я справлюсь. Когда муж меня бил, я ни единой слезинки не уронила. О, он был бы счастлив. Он мог сломать меня, но так и не заставил плакать. Поэтому я — сильнее. А все свои слезы я выплакала в поезде.

— А какая игровая у нас! — продолжала Настя. — Я не хвастаюсь, меня просто распирают чувства. И рожать так страшно-страшно, и малышку свою на руки скорее хочется. Я буду играть ей на пианино, я специально училась полгода, сразу, как узнала, что беременна. Мама всегда говорила, что у меня есть слух…

— Хватит! — закричала я. — Замолчи!

Мой гневный возглас был таким резким и громким. Казалось, разбудит всех. Но нет — палата обсервации, в которой я рожаю, находится в стороне, как и положено. Настя только перепугалась, оленьи свои глаза вытаращила.

— Прости, — смутилась она. — Я всегда много говорю, когда волнуюсь, прости…

Мне стыдно стало, словно я ребёнка обидела. Она и казалась ребёнком, эта Настя, несмотря на то, что взрослая женщина, скоро мамой станет. Просто, нежная такая, наивная.

— Прости, — теперь извинилась я. — Просто…все сложно. Я сбежала от мужа, который меня избивал. Это ерунда. Но моя дочь…по прогнозам врачей она не доживёт до года. И твои мечты…мне немного больно их слушать. Я просто хочу родить, если уж роды начались, и сбежать отсюда подальше, чтобы мой ублюдок муж меня не нашёл.

Глаза Насти округлились ещё сильнее, хотя, куда ещё то. Отпрянула от меня. Я подумала она, такая чистая и свежая, пришла ко мне в обсервацию, к бомжихе без документов, поболтать, развлечь, не побрезговала. А я, мало того, что напугала её, так ещё и мордой ткнула в суровую реальность.