Японская разведка против СССР - Алексей Борисович Кириченко

— Я и так вам благодарен. Еще раз большое спасибо.

Я похолодел, так как до меня дошло, что чего-то важного, непосредственно касающегося Сато, не знаю. Задавать же уточняющие вопросы — только дело испортить. Поэтому я небрежно пожал плечами, как бы подчеркивая, что для меня это обычное дело.

Вернувшись же на работу, я сразу стал наводить справки и выяснил, что в день встречи с японцем из Токио в японское посольство в Москве пришло сообщение, что Сато повышен по службе. Такая синхронная согласованность между замыслами КГБ и деятельностью внешнеполитического ведомства Японии была как нельзя кстати.

После этих событий у нас установились с Сато прекрасные отношения, все шло как по маслу. Все было прекрасно! Но однажды он попросил меня припугнуть одного сотрудника японского посольства, который вел себя несколько вольно, отпускал в адрес Сато разные колкости. Я не отказался от просьбы Сато и сказал, что посмотрим, хотя отдавал себе отчет в том, что в отношении шаловливого дипломата ничего не смогу сделать, если бы даже захотел.

Но неожиданно вмешался господин случай — произошло невероятное: во время отпуска японский дипломат уехал на своей автомашине в Европу и там погиб в автомобильной аварии.

Сато был в шоке и считал себя чуть ли не повинным в смерти коллеги. Мне же он с упреком сказал:

— Я же просил вас только его попугать. А вы что наделали?

Мои попытки объяснить, что это просто несчастный случай, ни к чему не привели, так как он был уверен, что смерть японского дипломата — дело рук КГБ.

Вскоре Сато возвратился на родину и навсегда исчез из поля нашего зрения. Он не был нашим агентом, но мог им стать. Только неудачное или трагичное стечение обстоятельств помешало завершить это дело. Видно, я переиграл.

В оперативной работе приходится нередко пользоваться благоприятным стечением обстоятельств и оборачивать их в свою пользу. Иногда эти обстоятельства складывались так, что удавалось добиться желаемого без особых усилий, только умело играя свою роль. Мой знакомый полковник в отставке Яков Павлович Редько называет это «чистой контрразведкой». Но чтобы такое случалось, нужно было работать.

Операция «Колун»

Одной из отличительных черт социалистических чиновников было какое-то пренебрежительное, а порой и враждебное отношение к инакомыслию, особенно если идея исходила от противника. Вспомните хотя бы ту же кибернетику. Она была просто объявлена лженаукой и буржуазной выдумкой, потому что не вписывалась в догмы диалектического материализма. В результате мы настолько отстали в развитии этой науки и нам долго еще придется плестись в хвосте и с завистью смотреть на тех, кто диктует моду в ее практическом применении.

Что-то подобное произошло и в отношении наших правоохранительных органов к детектору лжи, который всячески охаивался и подвергался осмеянию. Но противник игнорировал наши насмешки и применял его на практике.

С большим опозданием и нашим специалистам удалось убедить Ю.В. Андропова, что дело это стоящее. Была создана специальная группа, которая в строгой тайне и разрабатывала советский детектор лжи. Оперативный состав ничего не знал об этом и в практической деятельности не использовал. Но вновь пришедший к нам начальник отдела генерал Н.А. Гавриленко был осведомлен об этой разработке и после прихода в наш отдел предложил использовать ее в деле. Каюсь, но поначалу я скептически отнесся к его предложению, но потом поверил, что именно детектор поможет разобраться в одном запутанном деле.

Суть его заключалась в следующем. В середине 1970-х годов на работу в японское посольство в Москве приехал 1-й секретарь Мори. Он не являлся кадровым дипломатом, а был прикомандирован к посольству от одного японского ведомства. Очень скоро нам стало известно, что Мори совершенно не похож на чопорных и осторожных японских дипломатов, которые своим предупредительным поведением почти не давали повода рассчитывать на проведение каких-то мероприятий.

Мори же допускал такие отступления в своем личном поведении, которые позволяли надеяться на перспективность проведения по нему вербовочных мероприятий. Будучи семьянином с солидным стажем, Мори, однако, ударился в любовные похождения. Причем своих пассий выбирал среди замужних женщин, но быстро их менял.

И все-таки одной из них, назовем ее Надежда, матери двоих детей и жене благополучного мужа, преуспевающего советского чиновника, удалось обворожить любвеобильного японца и надолго привязать к себе.

После соответствующей проверки оперативный работник с санкции руководства встретился с Надеждой, которая поняла, что ей незачем скрывать от КГБ свою связь с японцем, поэтому она чистосердечно обо всем рассказала. Профилактировать и стыдить ее за супружескую неверность не стали, но и не запретили встречаться с японцем.

Мори сНадеждой встречались в обеденный перерыв на бронированной квартире находившейся за границей ее родственницы. Надежда, характеризуя Мори, выразила свое мнение, что внешне он не очень опасается каких-либо неприятностей из-за своих похождений, что не должно было не насторожить оперативного работника.

То ли по этой причине, то ли из желания побольше накопить информации о японце, но Газизов, который, как начальник отделения, стал играть в деле главную роль, настоял на проведении дополнительных мероприятий, с помощью которых можно было бы контролировать разговоры Надежды с Мори и получить компрометирующие японца материалы и при случае шантажировать его. Организация получения таких материалов требует немалого времени и солидных материальных расходов. А контроль разговоров — вообще бессмыслица, ибо японец не знал русского языка, а Надежда — ни одного иностранного. Записали бы только сексуальное мычание или визги, которые на всех языках одинаковые.

Что касается этого мероприятия и его использования в оперативной практике, то хотелось бы сделать отступление от основной темы рассказа, ибо на страницах российской печати не раз писали об этом. Я убежден, что использовать в вербовочной работе фотографии для шантажа — дело негодное, даже в 1930-е годы не всегда срабатывало. Да и как можно было бы затем говорить с человеком, которого заловили на любовном деле?

В оперативной деятельности нередко подводит стремление получить по делу всеобъемлющую информацию. Однако я придерживался правила, что вряд ли она нужна и пригодится ли для принятия какого-то конкретного решения.

Возьмите Японию — после войны ее правительство принимало в основном разумные решения, опираясь на минимум разведывательной информации, не гналось за всеобъемлющей информацией.

А вот вам другой пример. Тот же Горбачев похвалялся, что он знает даже, что о нем говорит народ в троллейбусах в Москве. Да, он обладал огромной разведывательной информацией. А толк какой? Раз не дал Боженька ума, а предки