Расписание тревог - Богданов Евгений Федорович

— Красиво, — похвалил Шмаков.

— Главное дело, все предусмотрено, — сказал Торопов. — Доскональный ты человек, шкипер.

— У нас порядок! — Шмаков скосился на начальника пристани. — Не то что у некоторых.

— Ты бы помалкивал, трутень, — сказал Торопов.

— А что я? — огрызнулся Шмаков. — Я так, к слову.

Минбаев, обдумывая что-то, пожевал губами.

— Колокол нам надо, — произнес он наконец. — Нет ли у вас в хозяйстве, Павел Митрофанович?

— На что вам колокол?

— Положено.

— Мало ли кто чего по глупости не положит. Ладно, поищем.

Некоторое время стояла душная тишина, лишь Юрка хлюпал свой чай да матросы, возясь над разостланной сетью, брякали грузилами.

— Андрей Минбаич, не пустишь нас на Лебяжье? — Голос у матроса Сергейчука был тонкий, мяукающий, а комплекция внушительная, и Сергейчук, памятуя про это несоответствие, подавал его редко, по неотложной необходимости.

Шмаков досказал за него:

— Лещ нынче должен ловиться.

— Куда вам эту рыбу-то? — спросил Торопов. — Сети, поди, все лето не просыхают?

Ему не ответили.

— К барже успеете? — спросил Минбаев.

— Обернемся! А трамвайчик вы вдвоем с Юркой встретите.

— Втроем, — мяукнул Сергейчук, — Лиза еще.

— Идите, — поколебавшись, разрешил Минбаев.

— Ты какой-то податливый нынче, шкипер, — заметил Торопов.

Юрка тоже подивился необычной сговорчивости начальника. Матросы погрузили сеть в шлюпку, оттолкнулись от дебаркадера и торопливо замахали веслами, словно собрались взлететь.

Торопов пересел поближе к начальнику пристани.

— Зачем я пришел, не догадываешься?

— Нет… Представителя встречать?

— Ты, Андрей, не финти!

Минбаев пристально посмотрел на Торопова ясными голубыми глазами, поправил пиджак.

— Документы у нее в порядке. Оснований не принять не усматриваю.

— Коне-ечно, — протянул председатель. — Формальности ты умеешь соблюсти! Ты по-человечески меня пойми! Лиза — моя первая работница! Становой хребет!

Минбаев не отозвался, выдерживая на лице прежнее постороннее выражение.

— Ты вникни, Андрюша, ну кем я ее заменю? Любка Шухрина в декрете, Маруся Меньшикова учиться едет! — Швырнув гороховую плеть за борт, председатель вскочил и отвернулся. Словно впервые увидев Юрку, поймал его за здоровую руку, подтащил к Минбаеву. — Чем тебе парнишка не кассир? Отличник, голова золотая! — Он постучал Юрку пальцем по голове. — Ну?

— Он несовершеннолетний, — сухо сказал Минбаев. — И потом — рука у него. Травма левой руки.

Юрка неловко высвободился, встал в сторонке.

— При чем рука, при чем? — продолжал горячо Торопов. — Заживет она! Я тебе о голове говорю!

— Мальчик уволен, — сказал Минбаев.

Торопов затоптался на месте, как стреноженный конь.

— Ну ладно, — начал он снова. — Малый тебе не подходит. Так возьми старушку! Вон их у меня душ двадцать! Считать-писать умеют, все поголовно грамотные! Возьми старушку, Андрей!

Минбаев косо посмотрел на председателя.

— Старушка мне не нужна.

— Ну, будда проклятая! — выругался Торопов. — Хрен тебе, а не колокол! Обратишься еще в «Гигант»!

Минбаев усмехнулся и ничего не сказал.

Вскоре близко загудел речной трамвай. Дебаркадер вздрогнул, закряхтел, мелкие волны ощупали его с кормы до носа.

— «Красноярец» идет, — сказал Юрка.

— Пшеничникова! Готовьте деньги, билеты и документы! — приказал Минбаев. Осмотрев себя придирчиво, направился к причальной тумбе, встал возле, как часовой.

Торопов, услышав ответ Лизы «все готово уже», опять сморщился, будто собирался плакать, полез за папиросами.

— Курить воспрещается, — не оборачиваясь, предупредил Минбаев.

Председатель поперхнулся дымом и выбросил папиросу за борт.

— У тебя и на затылке глаза, шкипер?

— Он отражение видит, — объяснил Юрка. — Стекло вон составлено, у стенки.

— А-а, — сообразил Торопов. Потрепав паренька по плечу, осторожно прикоснулся к гипсу. — На прицепе сможешь работать?

— А что? — ответил Юрка. — Смогу, дядь Паша. А когда?

— Скоро. Хоть завтра.

— Может, вечером шину снимут.

— Это шина называется? — вздохнул Торопов.

— Шина.

Катер развернулся против течения, прильнул к дебаркадеру правым бортом. С него сошла старуха с рюкзаком — в черной кофте, черной сатиновой юбке и черном кружевном платке.

— Ну, брат… — Торопов втянул голову в плечи. — Сейчас кино будет!

— Почему? — с готовностью заулыбался Юрка.

— Это ж Лизкина мать, не узнал?

— Ну и что?

— Увидишь что!

Торопов приосанился, стал как бы выше ростом. Даже живот не так выпирал из-под рубахи.

— Дарья Егоровна? — выступил он навстречу старухе. — Далеко ли плавали?

— Здравствуй, Павел Митрофанович, — поклонилась старуха. — Племяша в Тобольском проведывала.

— Ну и как он?

— Что как? Робит! — Старуха вытерла ладонь об кофту, протянула Торопову.

— Все там, на маслозаводе? — пожав ей руку, спросил Торопов.

— Ково там, ушел! В милиции сейчас. Пьяниц собирает да шпану всяку. Говорит, райком послал. Хотела с недельку пожить, а не утерпела. Общежитье ихное не по нутру. Девки эти так и шлёндают взадь-вперед. Морды бесстыжи, прости меня господи. Юбчошки — выше срамного места носят. Моду экую взяли.

— Молодуха-то его как?

— Туда же! — отмахнулась старуха. — Спрашиваю, где тут у вас дрожжи продают, шанежек испекчи? Дак она: «Дрожжям не интересуюся!» Пр-рохвостка!

— Ну вот, — сказал Торопов, — у племянника отгостевала, теперь с дочкой повидаешься. Вон она, ишь из кассы выглядывает! Рада небось, что ты приехала!

— Неужли заступила?!

— С сегодняшнего дня, — доложил Торопов.

— Лизавета! — сказала старуха грозно. — А ну, вылазь оттудова!

— И не подумаю, — ответила девушка, задраивая окошко.

— Ну ничо, — легко согласилась старуха. — Я обожду.

С катера больше никто не сошел. Минбаев, разговаривая с капитаном, беспокойно оглядывался то на старуху, то на Торопова.

Юрка заметил на катере девочку с эскимо.

— Девчонка! Где мороженое брала? — спросил он.

— Спрос! Кто спросит, того с ума сбросит.

— Ишь ты ящерка! — покачала головой старуха.

— А буфет закрытый?

— Закрытый. Хочешь лизнуть?

Юрка презрительно отвернулся.

— На-ко вот тебе конфетку, — сказала старуха.

— Не надо… С них пить сильно охота.

— Дак возьми и попей. — Она насильно вложила ему в руку вялую шоколадную конфету в обертке.

— Спасибо, — поблагодарил Юрка.

— Рука-то как, чешется?

— Терпенья нет, как чешется, — признался Юрка.

— А ты возьми у матери спицу и почеши. Мыслимо ли дело — наляпали. На что бы лучше липовые лубочки изладить!

— Чаю хочешь, баб Даша?

— Не, милок, в Тобольском начаевничалась.

— Мне плесни, — попросил Торопов.

Трамвай отвалил, Минбаев вернулся на свое место.

— Лизавета! — опять подступила к кассе старуха.

— Ну что тебе, мама, что? — послышался Лизин голос. — Не выйду я! И не зови. Иди домой!

— Ты как с матерью разговариваешь! — возмутилась старуха.

Минбаев коротко, враждебно посмотрел на нее.

— А как еще надо? — сказала Лиза.

— Хоть поздоровайся!

— Здравствуй.

— Открывай, поговорить надо.

— Посторонним вход в кассу запрещен, — сказал Минбаев.

— Я не посторонняя. Ты, Ондрюшко, мне не прекословь, не ровен час, ушибу.

— И ушибет, — заверил Минбаева председатель. — Можешь не сомневаться.

Лиза загремела засовом. Старуха втиснулась в кассу.

— Открой очко-то, — потребовала она. — Дышать нечем.

— Я, шкипер, тебе благодарность хочу от правления сделать, — сказал Торопов. — За то, что от долбоедов этих, от Шмакова с Сергейчуком, избавил. Но Лиза нам самим нужна, две группы без доярок остались. Можешь ты это понять?

Минбаев молчал.

— Ну добро бы девка была, а то ведь замужняя женщина! Об этом ты подумал?