Годы, тропы, ружье - Валериан Правдухин

Мы уже не дальше трехсот шагов от них. Борис, поцокивая губами, направляет Савраску сторонкой, чтобы создать впечатление, что мы едем мимо. Страшно хочется смотреть на стрепетов, но птица не любит пристальных взоров человека. И мы, посвистывая и разговаривая о последнем шахматном турнире (тема, ясно, не интересующая птиц), понукая Савраску, изображаем из себя беспечных чумаков, совершенно равнодушных к окружающему.

Ну, готов? Уже близко, — резко снизив голос, шепчет Борис, словно боясь, что птица сможет уловить смысл его слов.

Готов… — шепчу и я, охваченный тем же порывом.

Мы смотрим в волнении на знакомые солончаковые кочки, вглядываемся в ложбинки, но птиц уже не видно. Тридцать шагов — не дальше — от нас до той полянки, где только сейчас резвились стрепета, а их словно и не было на этом месте. Что за черт? Неужели обман зрения? Но этого же быть не может.

И вдруг под одной из кочек я, ловлю замертво распластавшуюся на земле птицу. Она почти сливается с желто-серым солончаком, но что-то выдает ее, глаз чувствует живое напряжение в этом еле заметном бугорке.

Стрепет!

Где?

Вон!

Кочка…

Да нет… Здесь они… вот один… правее черного пятна… Стреляем!

Оба соскальзываем бесшумно с телеги; ровно, но быстро движемся вперед. На вскидку схватываю стволом самого заднего и, совершенно не слыша выстрела, вижу за полосой едко пахнувшего серого дыма, как птица останавливается в воздухе и, задержавшись на мгновенно, валится на землю, теряя по пути перья. Борис стреляет почти одновременно со мной, потом ведет стволом вслед улетающей птице, и снова — выстрел, который я уже слышу ясно. Птица оседает на правое крыло и плавно, как бы играя, спускается в ковыль. Я держу в руках свою добычу, ощущаю ее волнующее тепло.

— Почему ты не стрелял еще? — спокойно улыбается Борис, подхватив под крылья подранка.

— Нельзя было, — говорю я и слышу издалека донесшееся — бах! бах!

Оглядываюсь, ищу глазами таратайку, и вдруг сзади меня опять раздается опаляющий сердце свист крыльев и чуть уловимый шипящий глухой клекот. Быстро оборачиваюсь и, забирая стволом несколько вперед наискось уплывающего по воздуху стрепета, ударяю. Стрепет комом шлепается на землю, веером разбрасывая вокруг себя перья.

Заряжай! Могут еще!

На этот раз мы не зеваем, но больше птиц здесь уже нет.

— Вот это чудаки!.. Так близко подпустить! — все еще под живым впечатлением пережитого шепчет Борис, укладывая в задок телеги под кошму, в мягкое сено, нашу первую добычу.

— Ого! Палят!

Издали, разрывая воздух, глухо доносятся выстрелы. Таратайки но видно. Она где-то за бугром. Мы смотрим туда. Из-за бугра вырывается стайка стрепетов. Они несутся в нашу сторону. Но это нас не волнует. Мы знаем, что в последнюю минуту птицы непременно обойдут нас стороной. Все же глаз не отрываясь следит за их светлыми мельканьями.

Стрепета поднимаются все выше и выше. Но неожиданно один выделяется из стаи, снижается до земли и несется на нас. Не долетая с сотню шагов, ударяется о землю. Подранок! Я бегу к нему, держа на всякий случай ружье наготове. Но стрепет мертв. Это — красивый самец, величиной с цесарку, со стальным чистым пером, с длинной и стройной шеей, весь изузоренный черными тонкими полосами.

Сразу не говори, что их…

Ну, едем, едем! Так можно проваландаться до вечера!

Встречаемся. Нарочно спешим возбужденно говорить о своих неудачах, умалчивая о найденном стрепете. Но Василий Павлович смеется. Его опытный глаз видел, как стрепет пошел вниз, и он не верит нам. Мы, не упорствуя долго, передаем Сереже стрепета.

Курим. Смеемся над Сергеем. Даже Иван с хохлацкой усмешкой говорит:

— Сережа… Ты слышал? Дудаки летели мимо меня, обернули головы и спрашивают: «Иван, тот хлопец, случаем, не в нас стрелял?».

Сергей загорается и начинает серьезно возражать, уверяя, что дудаки пролетели совсем не мимо Ивана. Мы все хохочем.

— Да я не успел с мукой заложить.

Солнце не ждет. И нам пора дальше. И мы едем, уже не сворачивая с дороги.

2

…Часам к десяти мы за Инкулями.

Дорога ползет серой лентой в гору. Я знаю, что сейчас перед глазами распахнутся степные пространства. И нетерпение переходит в жгущее грудь удушье. Василию Павловичу тоже не терпится. И мы с ним, соскочив с телег, бежим вперед на пригорок. Он смотрит в бинокль. Мои глаза также рыщут по степи, ощупывая каждый кустик, каждую межу, каждое пятно: не дудаки ли? Я указываю на помет и перья, разбросанные налево от дороги. Я исследую этот помет. Несомненно, вчера вече- ром здесь паслось стадо дудаков. Василий Павлович взбирается на таратайку и смотрит по сторонам. Все молчат. Все отодвинулось для нашего слуха куда-то в сторону, мы все ждем от него одного слова: «дудачки»! Он всегда произносит это слово с особым смаком, с особым тонким ударением, как бы говоря охотникам: «Ну, ребята, держись».

Нo на этот раз он молча опускает бинокль и опускается в таратайку.

— Нема.

Слышно, как вздохнул Борис, задержавший дыхание.

— Что это! Смотрите!

Все оборачиваются на крик Сергея. Он показываем вверх. Я уже поймал ухом свист крыльев стрепета. Гляжу вверх. Стрепет, падая вниз, режет крыльями воздух, и на него с шумом бьет сверху сокол-сапсан. Мгновенье — обе птицы слились в комок. Удушливое, глухое шипенье стрепета, звонкий клекот хищника — и над нашими головами пронесся сокол, а неотрывно за ним бьющийся в судороге стрепет — и комом в траву. Я стоял с ружьем и первый подбежал к ним. Наклоняюсь и почти касаюсь сокола рукой, но он в это мгновенье стрелой взвивается вверх и плывет по воздуху. Я тяну за ним стволом и давлю пальцем гашетку, но выстрела нет. Фу, черт, оказывается, забыл сдвинуть предохранитель. Сокол уже далеко, а стрепет с перебитой шеей бьется у меня и руках. Неожиданная добыча!

Заряжаю ружье и хочу идти к дороге, как вдруг меня охватывает ужас: я вижу не дальше сотенника впереди огромные белесо-голубоватые головы дудаков, их темные круглые глаза, с удивлением обращенные на меня. Я падаю в ковыль и машу шапкой, указывая на дроф. Их, конечно, видят все. Борис подъезжает ко мне, я сажусь в телегу, мы быстро сворачиваем в сторону. Дудаки встревоженно поднялись на ноги, посмотрели в нашу сторону и важно, но быстро двинулись по ковылю. Их двенадцать штук. (На обязанности Ивана лежит их подсчет, чтобы в случае, если будет подранок, знать точно, упал он или летит дальше.) Вытягивая вперед головы, словно приседая, эти огромные индюки явно недовольны нашим появлением, нарушившим их отдых. Задний дудак остановился, распустил веером оранжево-рыжий хвост, вытянул по земле огромное, белое на конце крыло, собираясь лететь.