Его-Моя биография Великого Футуриста - Василий Каменский

Поэт взвыл разбойничьи стихи.

Здесь в Собаке праздновался широко выход большого сборника Стрелец (редактировал джентльмен Беленсон, экзотический автор голубых панталон) и тогда Максим Горький сказал речь о признаньи футуризма.

О Стрельце шумно писали. — там были стихи Поэта. Поэмия о Хатсу, критический разбор А. А. Шемшурина о железобетонных поэмах Поэта — из Танго с Коровами.

Эти поэмы (графическое-словесное творчество) всегда ненравились П. Щеголеву из Дня.

Профессор С. А. Венгеров для критико-библио-графического словаря взял краткую биографию Поэта и Его портрет.

(Профессор напишет).

Поэт посещал в Петрограде друзей: Элю и Бориса Григорьевых, Алексея Ремизова (где познакомился с Ивановым-Разумником), М. В. Ильинскую, Н. И. Бутковскую, Матюшина.

В эти же дни Давид Бурлюк повёл Поэта погостить к приехавшим в свою Петроградскую квартиру (на Невском) Друзьям Искусства П. Е. и Н. Д. Филипповым.

Бывал у Ф. И. Шаляпина, Максима Горького.

Гостил по несколько дней в Гатчине у стихийного Куприна — в Куокалле у Евреинова, ездил в рязанское именье к Ф. А. Малявину, с которым охотился на лисиц.

Ф. Д. Малявин с исключительной дружбой отнесся к Поэту (и вся Его семья), восхитив Его изумительной чуткостью и широтой, неуступавших по яркоцветности знаменитым Его малявинским бабам.

Не каменья, не шолк и не золотоНе повадка лихая ушкуйнаяОбуяла меня удаль смолодуДа житье безшабашное — буйное.

Ездил Поэт в Москву — повидаться с Маяковским, Бурлюком, Др. Лентуловым.

В Москве Он близко познакомился с чудесным Вас. Ив. Денисовым — часто у В. И. бывал в мастерской, впивая Его ясноглубинность яркого Отшельника — чей размах вольного Мастера великой Интуиции.

Поэт горячо восторгался разливностью К. Д. Коровина, светлой скромностью С. В. Малютина (С. В. писал пастелью портрет Поэта).

Настроенный всегда опьяненно молодо, Поэт с искренней близостью и горячим желаньем знакомился с людьми Искусства.

Подходил тонко, остро, раздольно, искренно,

Будто жаворонок Он весенне звенел над полями творческих затей мастеров — товарищей, всегда ожидая от них Чудес и сокрушительных удивлений.

В Москву тогда вернулся-после долгого отсутствия из России — Бальмонт

Его стали чествовать друзья в Литературном Обществе большим ужином (председательствовал Валерий Брюсов) — Поэт прочитал Бальмонту приветный дружеский тост Свой.

Всюду и везде Он являлся возвестником Карнавала и победно кричал:

— Поэзия — Праздник Бракосочетанья Слов.

Его гениальность (Я о Нём)

Природная от глубин земли яркоцветная самобытность, размах и стихийная вольная сила — вот признаки во истину отмеченной гениальности Василья Каменского.

В его росных глазах стрелы утренняго солнца, а улыбка или играющаго ребенка или светлогрустинного мудреца.

В его крепких руках резец, плуг, топор, кирка или перо.

Или перо каленой стали.

В его росте и цвете стройная гибкость северной рябины, а в волосах кудри спелой ржи урожайного края сам-тысячу.

В его голосе — строгая нежность, заботливость, музыкальность.

Или вдруг он звучит раскатно — призывно (если говорит речь на лекции, митинге, собрании, пирушке) или вдруг — когда читает свои стихи — весь преображается до нездешняго и созерцая будто с горы в разливной напевности открывает слова.

Звенит вода хрустальнаяЖурнальная вода —Моя ли жизнь устальнаяУстанет мчать года —Я жду чудес венчающихДевушку я стерегуСижу в ветвях качающихНа звонком берегу.Цинь-цивийЦивью-цинть.

Это из любимой его и друзьями — поэмии о соловье.

В Его отношении к Миру и к людям — столько без берегов благородного внимания, рыцарской чуткости, поэтического удивления, крыловейной раздольности.

И столько от Вечности, от Грядущаго, от Звезднаго сияния.

В его движениях — Индия и среди растений он — Йог.

Я видел его часто прислонившимся плотно корой к дереву и по ветвям он простирал руки.

Я знаю Он искал встретиться с душой дерева, чтобы спросить о судьбе иного постижения мира и сказать о своем Земновании.

Иногда я издали наблюдал как Он чисто и кротко где нибудь на лугах или в городе подходил к животным и — уверившись, что один среди них — говорил с ними, говорил медленно, плавно, созерцательно.

И каждому животному говорил отдельные слова, смысла которых я — как человек — понять не мог.

Людей он чуял сразу, стихийно.

Одним взглядом он пронизывал будто безгромной молнией душу встречную и узнавал всю сущность, все внутреннее дарование, вес изгибы, все возможности, всю судьбу каждого человека.

И ни в ком неошибся, если подходил близко или от кого уходил совсем в свое одиночество.

Великим из его достоинств было — никого не осуждать и все понимать и — главное — прощать просто и светло тяжкие и чорные обиды.

Я часто старался нарочно подольше удержать его в обиженном состояньи и видел сердцем как это было ему больно.

Но Поэт всегда сокрушительно побеждал и меня и всякие обиды — и вместе все земное — и весело снова распевал.

Я отчаянный рыжий ПоэтНад долинами — зыбкамиВстречаю рассветУлыбками Для.Для не все ли равно.Ветер. Трава.Пой со мной —Я песнепьянствую.

Мне кажется глубже всего Поэта обижало всеобщее непониманье его гордого назначенья Его Красоты, Его Любви, Его Песен во славу дней приливающих с горизонтов.

Я знаю, что мы — обыкновенно серые и пестрые люди — мы неумеем понимать — отвечать — ценить — оберегать Поэта.

Мы — публика книг и театров — умеем только грубо брать, хватать, черпать, насыщаться за счет великих духовных богатств Поэта.

Мы — публика — книг и театров — иногда умеем отблагодарить Поэта памятником после его смерти или чаще и дешевле диким хлопаньем в ладоши после его выступленья.

Но мы никогда неумеем приблизиться до сотворчества к Поэту.

И мы никогда ничего недавали Поэту — кроме обид, пощечин и грубого непониманья Его Пришествия.

Правда, зато мы как граммофоны вертели свои плоские души, читая наизусть жаркие футуристические Его Стихи —

Пусть иные — чуткие — редкие друзья поднимались до близости к Поэту-не все ли равно — и друзья — как и все чужие — оставили Поэта жить одиноким и несогретым.