Собрание произведений в пяти томах. Том 5. Двадцать первый век - Михаил Жванецкий

Потом я был русофобом, потом антисемитом.

Потом – «самый народный».

Потом – «феномен, но не писатель».

Потом – «наш популярный сатирик».

Потом – «наш известный сатирик».

Потом – «да какой он сатирик – дешевый хохмач!»

Потом – «некий символ».

Потом – «доперестроечный гений».

Потом – «сальные шутки сальным ртом».

Потом – «перманентно пьяный выползает с бокалом и лезет в объектив».

Потом – «гениальный затачиватель каменных стрел». «Допотопный гений».

Потом – «поразительно, как у него всё это не кончается?»

– Что?

– Да всё это!

– Он знаменитый?

– Какой знаменитый? Известный.

Потом – «Его забудут еще до того, как меня в школах начнут изучать». «И как ему не стыдно, что на него так смотрят?»

– Как?

– С обожанием.

– А что он должен?

– Ну как-то прекратить. И пусть мой сосед им гордится, если ему больше нечем.

Потом это – «читать глазами невозможно».

– А чем?

Потом – «поверхностная дешевка».

Потом – «что он несет, если его не понимают?»

– Кто?

– Люди.

– А что там понимать?

– Да на хрен… Я лучше поржать пойду!

– А где ты будешь ржать?

– Да в Кремлевском… Там этот… Против Америки…

Вот так и колебался от поверхностного хохмача до «Не пойду я на него. Там думать надо. Потеть».

Такие вот колокола.

И я все это сижу слушаю.

Конечно, пусть говорят.

Конечно, пусть спорят.

Но я-то это все переживаю.

Благодарность

Самое мерзкое чувство – благодарности.

Приходится его чувствовать.

Приходится благодарить.

Действительно – тебе подарили, тебе посвятили, для тебя работали и привезли.

И вот ты, получив эту коробку, ходишь дней десять благодарный. Мерзкое состояние… И надо звонить и отмечаться. Даже если там не хотят, но ты-то благодарен. Ты обязан.

Другое дело – обида, – полная противоположность благодарности.

Святое чувство. Наслаждение.

– Меня забыли. Не звонили. Не поздравили. Все молчат. Они не спрашивают, где я… Вы что, не видите, что меня нет? Вы что, не слышите, что я молчу? Вы не могли хотя бы весточку-звоночек-цидульку-малявочку-письмецо-записку. Мол, так и так. Мол, любим-помним. Я уже не говорю о подарке. Я не скажу, о чем мечтал. Я не желаю видеть эту коробку. Всё! Я обиделся.

Мне сладковато больно.

Я пробую кончиком языка.

Я расшатываю и страдаю.

Я ковыряю пальцем ранку.

Я не даю ей зарасти, срываю корку. А под ней опять… Опять…

– Как они могли?

Нет. Как они могли…

Уже одно то, что я это предвидел.

Я знал, с кем имею дело.

Ну и черт с ними.

И черт со мной.

Плевать.

И вдруг звонок, потом дверной.

Внесли коробку…

Господи… Да это ж то, о чем мечтал.

Ушли…

И я опять стал благодарен.

А было так мучительно приятно.

Народный характер

Я, конечно, виноват.

Я сам не пойму себя.

Когда я слышу вокруг пафос, я говорю иронично.

Слышу вокруг иронию – говорю высокопарно.

Когда вокруг грустно – говорю смешно.

Слышу: «Бог! Бог!»

Говорю: «Бога нет».

Слышу: «Бога нет».

Говорю: «Есть».

Бьет сильный – болею за слабого.

Когда мне кричат: «Давай! Давай!» – шепчу: «Сам давай…»

А что делать?

Тупо присоединяться?!

Шутка

Я в молчаливой компании всегда колебался: шутить или не шутить.

Хотелось помочь людям.

А потом поумнел настолько, что понял – можно и не шутить.

А потом еще поумнел и понял – лучше не шутить.

А потом понял: попытка хуже, чем шутка.

В молчании и ум, и юмор, и отношение к женщине, и образованность, и точка зрения, и интерес.

В общем, т-с-с…

Пишу детектив

– Почему бы вам не написать что-то серьезное?

– Пишу… Вы меня как раз оторвали…

– Что пишете?

– Детектив, где участковый инспектор раскрывает убийство и не может никак раскрыть.

– И что же? Он раскрывает в конце?

– Нет. Не может.

– Так… Простите… А где происходит действие?

– У нас.

– А в чем детектив?

– Вот в этом.

– А у него улики есть?

– Все. И отпечатки пальцев, и пистолет, и гильзы. И труп.

– А убийца?

– А он и не прячется.

– Так в чем же дело?

– Вот в этом.

– А в чем интрига?

– В родственниках убитого. Они борются за наследство, а все наследство украдено.

– Так в чем интрига?

– Ну, ходят они в милицию, пристают, обрыдли всем. Их в конце посадят.

– А убийца?

– А что убийца?

– Он прячется?

– А зачем? Он же убил с согласия участкового и по его наводке.

– Так где же интрига?

– Как где? Здесь, у нас, в Москве.

– И чем вы хотите заинтересовать читателя?

– А чем я могу его заинтересовать? Денег у меня нет.

– А правда восторжествует?

– А я откуда знаю? Сам жду.

– Но вы же автор!

– Ну и что?

– Значит, у вас так… Милиция преступление раскрыть не может. Убийца на свободе. Семья убитого в тюрьме. Участковый – соучастник… В чем же детектив?

– Вот в этом.

– И все это ничем не кончается?

– Назначают нового министра МВД.

– Вот. И что он?

– У его жены угоняют машину.

– По его наводке?

– Да.

– Он находит преступников?

– Нет.

– А кто наказан?

– Прохожие.

– И для чего это все нужно писать?

– Чтоб их всех избрали в Государственную Думу.

– И изберут?

– Обязательно.

– Почему?

– Ну, у меня в романе население ошибочно считает, что лучше избрать преступника, чем милиционера.

– И вы думаете, вашу книгу будут раскупать?

– Уже раскупили.

– Кто?

– Избирком.

– Так вы ж еще не закончили?

– Они сами закончат.

– Ну поздравляю. Это серьезная работа.

– Спасибо. Они тоже так сказали.

– А что вы потом будете писать?

– Комедию.

– Тоже детектив?

– Обязательно.

– Что происходит?

– Все пьют.

– Где?

– Здесь.

– Я надеюсь, следить будет интересно?

– Нет.

– Смешно?

– Нет.

– А чего же писать?

– А чего же не писать?

Я у себя нашел

Когда мне сказали, что у меня плохой характер, я у себя нашел.

Когда сказали, что я талант, я у себя нашел.

Сказали, что бездарен, я у себя нашел.

Сказали, что хороший человек – я нашел.

Болтлив – нашел.

Молчалив – нашел.

Жаден – нашел.

Нуден – нашел.

Весел – нашел.

Пью – нашел.

Не пью – нашел.

Писатель – нашел.

Не писатель – нашел.

Видимо, я что-то среднее.

Вот кем быть не хочется.

Уле-уле-цып-цып

А вы мне ничего не рассказывайте.

Я ничего не хочу знать.

Как вы считаете, я могу жить без новостей?

Уле-уле-уле… Цып-цып-цып…

Я подбрасываю камешки.

Я не желаю знать, какой у нас сегодня строй.

Не мое это дело.

Не желаю знать, как возникает диктатура.

По желанию окружения, по выбору народа, по стрельбе сверху.

Она возникает – и все.

Может, из моих протестов.

Причины пусть интересуют специалистов.

Хотя их нет.

Есть предсказатели, которые безапелляционно ошибаются.

Я их смотрю без звука.

Их уверенный вид меня успокаивает.

Без звука мне все нравится.

Экран без звука очень хорош.

Вы заметили, весь ужас Голливуда – в звуке.

Я был очень нервным.

Сейчас прохожу лечение.

В беззвучности всех сообщений – огромный смысл.

Природа же к вам в уши не лезет с сообщениями.

Разгадывай.

Как это мудро.

Цып-цып-цып… Уле-уле-уле… Кис-кис-кис…

Как это благородно.

Цып-цып-цып… Гав-гав.

Ты большой пес.

Ты не трогай маленькую собачку.

Тяв-тяв-тяв.

Она маленькая, она лает только из-за спины хозяина.

Если у вас в руках газета, сверните мне кульком.

Я пшено насыплю цыплятам.

Как кто-то мне, так я кому-то.

Уле-уле-уле… Цып-цып-цып…

Поклюем все вместе.

Вся птичья общественность.

Где-то тут телевизор работает... Мальчик, дай кирпич.

А самолет большой-большой.

А птичка маленькая-маленькая.

Он догоняет птичку, а птичка ему в мотор раз – и наплевала.

…И он тихо развалился.

Врач сказал: «Все хорошо».

Если что-нибудь случится, он заранее предупредит.

Все известия через врача.

Он мне сказал, что новый самолет, у которого отказали новые двигатели, великолепно опустился на изумительную лужайку.

Пассажиры в ожидании вертолета развлекались ловлей комаров.

Плохих новостей нет.

– Доктор, а закончилась дискуссия, чей пол сильней?..

Долго. Это ж когда выяснят...

А кто угадал расцветку коровы?..

А вместе придумали название новой помады?..

Уже?

А в футболе?..

Это же надо, такая огромная страна… и нет...

Всё-всё-всё!

Я опять чувствую сердце.

Отворачиваем, отворачиваем.

Всё, доктор, всё.

Скажем мягче – абсолютная бюрократия, смягченная песнями попсы и шутками «Аншлага». Это перец с повидлом. Керосин с вареньем.

Вкус отвратительный, но люди едят.

Там все-таки повидло…

Большинство уже забыло вкус.

Едят, чтобы жить…

На навозе вырастает только навозный жук.