На пороге надежды - Теодор Вайсенборн

Госпожа Катц ничего не отвечала мужу. У них был единственный сын, но он родился тяжело больным и почти не жил с родителями: его передавали от врача к врачу. В шесть лет он умер. Сейчас бы ему двадцать восемь исполнилось, и он бы вполне мог осчастливить дом внуками...

- Йоген, - сказал господин Катц, и мальчик вопросительно посмотрел на него поверх поднесенного ко рту торта. - А как тебе на самом деле у нас живется?

- Отвратительно, - ответил Йоген и тут же расплылся в извиняющейся улыбке.

- Дома лучше было?

- В тысячу раз!

Господин Катц помешал ложечкой в чашке и больше ничего спрашивать не стал. После продолжительной паузы он сказал:

- Такого заведения, которое могло бы заменить дом, еще не изобретено, Йоген. Но вполне допускаю, что нам действительно надо прикладывать больше усилий. Только... некоторая часть этих усилий должна исходить и от вас. Кое-кто не приучен как следует думать. Таким сложно вписаться в нашу жизнь. И мы из-за этого не можем им как следует помочь. Но у тебя-то светлая голова. Не хочешь ли попробовать вести себя так, чтобы больше ничего не случалось? Не давать повода для огорчений. Я это вовсе не затем говорю, чтобы облегчить работы твоему воспитателю. Я абсолютно не это имею в виду. Но для тебя же самого лучше, если мы сможем в скором времени рекомендовать твоей матери забрать тебя домой, не так ли? Не хочешь попробовать взять себя, наконец, в руки?

Йоген потер переносицу и сказал, глядя в сторону:

- Ну почему, попробовать можно.

- Обещаешь?

- Обещаю!

- Я вам кое-что принес, вы так обо мне заботитесь, - сказал Йоген, протягивая медсестре искусно составленный букетик полевых цветов, собранных на территории интерната.

- Очень мило, - улыбнулась сестра и снова потрепала Йогена по вихрам.

Если бы такое позволил себе кто-нибудь из его товарищей по комнате, пусть даже в шутку, все могло вылиться в крупную потасовку. А здесь Йоген готов был сколько угодно подставлять голову. Он сел на стул и поднял перебинтованное колено.

- Мы только вчера меняли повязку, Йоген, - сказала сестра. - И кроме того, все уже практически зажило. На свадьбу можешь отправляться, не прихрамывая.

- Еще вопрос, поеду ли я, - сказал Йоген и опустил голову.

- Да что ты! Это же наверняка будет очень интересно!

- А мне вот ни капельки не хочется.

- Хочется или нет, но ехать-то, видимо, придется. Раз мама тебя так просит, нельзя ее обижать. Это было бы совсем некрасиво с твоей стороны. И господин Катц обещал ей, что ты приедешь.

- Но я этого господина Мёллера, моего будущего отчима, терпеть не могу. И он меня не переваривает. Он не хочет, чтоб я домой вернулся. Хочет запихнуть меня в общежитие для учеников торгового дела либо к своему знакомому, только не домой. А если меня торговля не интересует, не хочу я этим заниматься.

- Тогда чем же?

- Не знаю. Да нет, в принципе я б и в торговлю пошел, но тогда мне придется рано или поздно торговать в магазине господина Мёллера, а я думать об этом не могу. Никогда к нему не пойду!

Сестра улыбнулась его словам, как безотчетной шутке маленького ребенка.

- Но если твоя мама все-таки выйдет за него? К своей маме ты же, наверное, захочешь вернуться?

- Нет, - процедил сквозь зубы Йоген. - Она просто избавиться от меня решила, потому что у нее теперь этот Мёллер есть. А то бы она меня сюда ни за что не отправила.

Почему он рассказывал об этом сестре? Какое ей до этого дело? Обычно Йоген был совсем не расположен к разговорам. Он не мог объяснить, почему каждый день заходил в медпункт с просьбой обработать колено, хотя сам себе при этом казался чуточку смешным: ни о какой ране говорить не приходилось. От нее осталась узенькая, покрытая корочкой полоска, и медсестра, несомненно, догадывалась, что колено лишь предлог для визита.

Она была так приветлива! Всегда и со всеми приветлива. Но она могла действовать и очень решительно, зная, что парню больно. Однако все чувствовали: что бы она ни делала, это на пользу, хоть и приходится терпеть. И если порой ей приходилось кому-то сделать больно, она неизменно находила доброе слово. Может, вся штука в этом. С любой болью у сестры сразу становилось легче. Не только с разбитым коленом.

Часть воспитателей с сомнением покачивали головой, приводили те или иные возражения, доказывали, что, если сейчас вдруг свести ребят с девочками, это будет чревато ненужными осложнениями. К тому же многие воспитанники годами жили здесь, среди себе подобных, не зная ни сестер, ни одноклассниц. И это, безусловно, чревато новыми треволнениями и даже, не дай бог, серьезными последствиями, и взвалить на себя за здорово живешь такую ответственность радости мало.

Но господин Катц уже бесповоротно принял решение, велел подготовить все необходимое, был глух к любым аргументам, давая понять, кто тут главный, и настоял на своем.

- Жизненную среду, в которой пребывают наши ребята, можно назвать какой угодно, только не нормальной. Мы должны попытаться, хотя бы в мало-мальски доступных пределах создать для них условия, приближающиеся к условиям воспитания в семье. Придет день, и ребят выпустят. И не думаете ли вы, господа, что поводов для треволнений и серьезных опасений, о которых вы говорите, тогда может быть куда больше! Особенно если держать их изолированными от всего света. Мне представляется, что мы, по крайней мере, должны сделать попытку.

- А если она окажется неудачной? - спросил господин Шаумель.

- Что ж, не беда - попытаемся еще раз. Риск входит в нашу профессию, коллега Шаумель. Или, может, вы знаете врача, который бы отказался лечить больного по той причине, что у того кашель и температура?

Словом, дело было решенное, и ребята из старших групп с восторгом восприняли это известие, хотя по мере приближения долгожданного дня восторга поубавилось. Их поведут на урок танцев!

Господин Катц договорился с руководительницей группы юношеского досуга из соседнего предместья о том, что двадцать интернатских ребят будут посещать танцевальную школу. Госпожа Геертс обещала выделить для занятий двадцать девочек и еще несколько парней, роль учителя танцев возложила на молодого дьякона из местной церковной общины, а ненавязчивый контроль должен был гарантировать, чтобы все шло по правилам и без глупостей.

В назначенный день после обеда развернулись лихорадочные приготовления. Ребята чистили свои лучшие костюмы, наглаживали брюки, наводили немыслимый глянец на туфли, орудовали одежными щетками и пилочками для ногтей, старались сотворить на голове неотразимейшую прическу, чистили зубы, мыли с мылом шею, разучивали танцевальные па, чтобы не выглядеть вовсе неуклюжими медведями, были приветливы и обходительны, вели себя примерно, дабы не попасть ненароком в штрафники и не остаться в стороне от предстоящего события.

- Только не вздумайте валять дурака! - пригрозил Йоген. - Если хоть один из нас выступит не по делу, сразу начнутся разговоры: «Не надо было разрешать танцы, это же отпетая шпана!»

- Скажи это лучше своему другу Свену, - отпарировал Райнгард, бывший Пудель, скаля в улыбке все свои тридцать два зуба. И громко заржал, увидев, как Свен и в самом деле покраснел.

Некоторое время Свен раздумывал, не затеять ли драку, но потом пожалел хороший костюм и предпочел отмолчаться.

Господин Шаумель даже выдал всем заранее карманные деньги, и кое-кому показалось, что он стер несколько минусов в своем журнальчике.

- Только бы девчонки были что надо, - сказал кто-то.

- Я себе черненькую выберу, - объявил Йоген. - Немного пониже меня и такую тоненькую.

- Скажешь тоже, тоненькую! Чего хорошего, если руки как палки!

- Тебя все равно никто не выберет: уши как у слона!

- Вот именно! Гасят скорость во время танца!

Они буквально светились от счастья, и когда после ужина Шаумель еще раз обошел шеренгу выстроившихся перед шкафчиками ребят, он убедился, что с такой группой не стыдно показаться где угодно. Парней словно подменили.

А юные девушки оказались все сплошь симпатичные.

Но времени выбирать не было совершенно. Когда Шаумель привел их в молодежный клуб, туда сразу хлынули гурьбой местные ребята. Дьякон, молодой мужчина, которому, видимо, нравилась доставшаяся ему роль учителя танцев, повелительными жестами в два счета сформировал пары. Рядом с Йогеном стояла рыжеватая девочка, чуть ниже ростом и не менее его оробевшая в первые минуты. В мини-юбке и ярко-красном пуловере она выглядела очень привлекательно. Йоген удовлетворенно заметил, что она давит косяка, - скорее всего, он ей тоже понравился.

Ничего удивительного! Ведь он был в новом костюме и уже почти месяц не ходил к парикмахеру.

Карманных денег хватило на две кока-колы, и Биргит охотно приняла бокал с напитком.

- Я здесь никого не знаю, - сказала она. - Мы только на прошлой неделе сюда переехали. Здесь как будто вполне мило. А тут всегда так интересно?