Честное пионерское! - Андрей Анатольевич Федин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Павлик, кто там пришёл? — донёсся из-за спины ребёнка мужской голос.
От мягкого звука «р» в слове «пришёл» у меня дрогнуло в груди сердце.
— Какой-то пацан, — ответил Павлик. — Молчит.
Мальчишка хмурился — смотрел на меня снизу вверх. Я возвышался над ним почти на полголовы. Ребёнок явно не радовался моему появлению. Словно я отвлёк его от интересного занятия. Или он посчитал меня конкурентом в споре за блины, что жарились на кухне (я опознал их запах). А может, я всегда был таким внешне неприветливым, с «колючим» взглядом (пусть и не замечал того). Или же мальчишку насторожила моя бледная физиономия. Парень скрестил на груди руки — будто намекал, что не пустит меня в квартиру.
— Молчит?
Из кухни вышел высокий чуть сутулившийся мужчина (тётка уверяла, что папин рост едва не дотягивал до ста девяноста сантиметров). Он близоруко щурил глаза (очки папа дома не надевал), вытирал руки о старенький фартук (с уже выгоревшими на свету красными маками) — тот самый, что он сам когда-то подарил на восьмое марта жене. Тыльной стороной ладони мужчина почесал кончик носа — то был его любимый жест, говоривший мне о том, что папа чем-то недоволен.
— Приветствую вас, молодой человек.
Мужчина остановился за спиной сына, положил тому руки на плечи. Я будто бы почувствовал прикосновение его ладоней (или вспомнил). Взглянул мужчине в глаза — и словно «завис»: вдруг позабыл о заготовленном плане (об официальной цели своего визита), не шевелился. Сжимал в руках книгу, едва дышал от волнения. Не пытался заговорить (язык будто прирос к нёбу, во рту пересохло). И не желал уходить. Смотрел на хозяина квартиры, на его хмурого семилетнего сына… Прикусил губу — почувствовал во рту вкус крови.
— Чем порадуете? — спросил мужчина. — Что вас к нам привело?
— Здравствуйте, — сказал я.
Боль в губе слегка привела меня в чувство.
Напомнил себе: мне десять лет… и я уже не Павлик Солнцев.
Спросил:
— А Зоя дома?
Собственный голос показался мне робким, писклявым, жалобным.
— Зоя? — переспросил мужчина.
Удивлённо вскинул брови.
— Зои здесь нет, — сказал он. — В этой квартире обитает небольшой и дружный мужской коллектив. Женщины с нами не проживают… к сожалению, а может и к счастью.
Мужчина улыбнулся — у меня вновь перехватило дыхание (от волнения).
Я всё же заставил себя вновь заговорить.
— Я ей книгу принёс. Вот.
Продемонстрировал мужчине и мальчику свою ношу.
— О!
Мужчина одобрительно кивнул.
— Беляев — хороший выбор, — сказал он. — Похожа на нашу. Правда, Павлик?
Он похлопал мальчишку по плечу.
Тот молча кивнул.
— Но с корешков нашего трёхтомника я буквально полчаса назад смахнул пыль, — сказал мужчина, — все тома стояли на своих местах.
Он пожал плечами.
Я произнёс:
— Мне сказали, что Зоя живёт тут.
Мужчина покачал головой.
— Вы ошиблись квартирой, молодой человек. Скорее даже — подъездом или домом. Потому что у нас нет соседей с таким чудным именем.
Он сощурил глаза, будто что-то вспоминал.
— В основном… Юли и Наташи. Есть одна Маргарита. Но Зоя… — нет, такой соседки не припомню.
— Правда? — спросил я.
Шмыгнул носом (не ко времени появился насморк).
Заметил, что тяну время — не желал уходить.
— Зачем же мне вам лгать, — сказал мужчина.
Пожал плечами.
— Да вы не расстраивайтесь, молодой человек! — добавил он. — Вижу, вы впервые столкнулись с женским коварством. Дать мужчине неверный адрес — обычный и один из самых безобидных женских поступков. Можете мне поверить. Девочки — они… такие: непредсказуемые. Привыкайте.
— Спасибо.
— Не за что.
Мужчина вновь улыбнулся, бросил взгляд через плечо — из кухни донеслось шипение.
— Вы меня простите, — сказал он. — Не могу с вами долго общаться: блин подгорает. Чувствуете: горелым запахло?
Я вздохнул.
— Чувствую.
— Надеюсь, вы отыщете свою Зою.
— Отыщу, — сказал я. — До свидания.
После секундной паузы добавил:
— И… ещё раз спасибо.
— Рад был с вами поболтать, молодой человек, — сказал мужчина. — Удачи вам. До встречи.
«До встречи», — мысленно повторил я.
Мысленно, потому что говорить теперь было не с кем.
Я стоял перед запертой дверью. И улыбался. Я действительно очутился в тысяча девятьсот восемьдесят четвёртом году — больше в этом не сомневался. Страна, где я вновь жил называлась СССР (Союз Советских Социалистических Республик). Вот только меня заставил улыбнуться вовсе не этот факт. Я радовался не тому, что вновь смогу есть «настоящий» советский пломбир, пить из уличных автоматов газированную воду и повязывать себе на шею красный пионерский галстук. Я чувствовал себя счастливым из-за того, что снова увидел отца.
И потому что увижу его снова.
«Мы ещё встретимся, папа, — подумал я. — Обязательно встретимся».
Сунул под мышку книгу, направился к ступеням.
Провёл ладонью по влажным щекам.
* * *
В моей жизни начался новый этап. Это я понял, когда вернулся к Наде Ивановой (пока даже мысленно не называл её квартиру «домом»). Там я выслушал серию упрёков и нотаций, едва только перешагнул порог. Стоял на коврике у двери, смотрел на разгневанную Надю. Но всё ещё думал о встрече с отцом. Пытался понять, почему я здесь, а не там, рядом с папой. Ведь как бы мне ни нравилась Надежда Сергеевна, но близким для себя человеком я её не считал (и уж тем более, матерью). Заметил следы слёз на Надиных щеках (помогла тушь для ресниц). Не сразу разобрался в причине вечерних «наездов» на мою «свободолюбивую личность».
Анализировал Надины слова в ванне, лёжа в горячей воде (отметил при этом, что газовый водонагреватель — незаменимая летом вещь) и прислушиваясь к жалобам тела, измученного прогулками по городу и подъёмами по ступеням. И всё больше убеждался, что «молчание — золото». Я не наговорил Надежде Сергеевне гадостей, что так и норовили сорваться с языка. И правильно сделал: ведь она была права, отчитывая меня за долгую прогулку. Потому что в её глазах я — вовсе не полысевший и располневший с возрастом почти пятидесятилетний мужик. Она видела лишь
