Роковая роль - Елена Топильская

— То есть когда ребра были сломаны? Ну, не с точностью до дня, но я из рентгенологов выжму все, что возможно. Но одно скажу тебе сразу: у нее как минимум три перелома разной давности.

Зайдя в кабинет к заведующему моргом, который вел задушевную беседу с нашим прокурором, я с места в карьер сообщила шефу, что дело по факту смерти актрисы надо возбуждать. Шеф ответил мне слово в слово то, что я сама придумала, ища доводы против возбуждения: во-первых, есть записка; во-вторых, нет данных о том, что ее кормили димедролом насильно — ни синяков на теле, ни повреждений слизистой оболочки рта. В-третьих, девушка лечилась от нервов, и наконец, самый мощный довод — у нее был мотив к самоубийству. Несложившаяся личная жизнь и страхи, вызванные непонятными звонками.

— Вот именно, — сказала я. — Давайте возбудим хотя бы доведение до самоубийства.

— Давайте пока подождем, — возразил шеф.

— Владимир Иванович, есть основания считать, что Бурова убили из-за того, что он что-то знал о смерти актрисы.

— Вот и хорошо, — кивнул прокурор. — Разбирайтесь с актрисой в рамках дела Бурова. Найдете связь — никто вам не помешает привлечь виновных. А пока помните про посмертную психологическую экспертизу. Понятно?

Мне было понятно. Посмертная экспертиза ответит, что психологическое состояние Климановой перед смертью вполне отвечало намерению покончить с собой.

И потом, кто виноват в доведении до самоубийства? Кого привлекать? Того, кто звонил ей по ночам? А кто это, интересно? И почему никак не получается установить, откуда идут звонки? С того света он звонит, что ли?

Заведующий моргом выглядел озабоченным, и я не сразу поняла, что озабочен он не своими, а моими проблемами.

— Маша, — серьезно начал он, — надо подумать о твоей безопасности.

Я вздохнула. Круглосуточно меня охранять никто не будет, у нашей милиции нет таких возможностей. Управление по борьбе с организованной преступностью вообще ни при чем, поскольку угрожает мне не представитель преступного сообщества, а какой-то призрачный маньяк. И даже не угрожает, а так — я думаю, что угрожает. От чего меня охранять? От звонков из ниоткуда?

— Мы тут посовещались с Владимиром Ивановичем, — продолжил завморгом, — я сейчас поговорю со Стеценко, и тебе сегодня же надо к нему переехать.

Мне стало смешно. Если мне звонит представитель потусторонних сил, то он меня найдет и у Стеценко.

— Юра, — сказала я без улыбки заведующему моргом, — хорошо бы еще нам со Стеценко срочно зарегистрировать брак, и мне сменить фамилию. В целях безопасности.

— Сделаем, — кивнул Юра.

— Ты как, приказом по моргу проведешь? Или будет совместный приказ? — я повернулась к шефу. Он улыбался, в отличие от Юры поняв, что я прикалываюсь.

— Не надо ничего, — сказала я им обоим. — Ребенка я сдаю бабушке. А сама поеду в Коробицин. Там меня никто не достанет.

— Ох, Мария Сергеевна, — покачал головой шеф, — вот там-то страшнее всего..

— Если надо, пошлем Стеценко в Коробицин вместе с Машей, — тут же отреагировал завморгом.

Я отмахнулась. Вошел Стеценко, и все мое внимание переключилось на него.

Мы еще некоторое время поболтали, посмеялись над тем, как его начальство чуть не женило его в принудительном порядке, и мы с шефом собрались уезжать. Шеф хотел заехать в городскую прокуратуру и договориться о передаче дела об убийстве Бурова для расследования в наш район, а меня ждала тюрьма. Кровь для биологической экспертизы у своего подследственного забрать я уже не успевала, а вот с Барракудой поговорить нужно до моего отъезда в командировку.

Мы уже выходили, когда нас окликнул высунувшийся из своего кабинета Юра.

— Маша, подойди к моему телефону, там тебе из уголовного розыска звонят.

Это был Костя Мигулько, который успел оперативно проверить сведения, зафиксированные в памяти таксофонной карты Бурова и решил сразу сообщить мне о результатах.

— Он действительно звонил тебе домой в шесть вечера в воскресенье.

— А откуда он узнал мой телефон? — удивилась я.

— Да ты что, Маша? Телефоны следователей прокуратуры, в том числе и домашние, есть у каждого опера моего отдела, ты забыла?

— Так. А других интересных звонков нету?

— Нет, за выходные это единственный звонок. Последний раз он пользовался картой днем в пятницу.

— Понятно. Значит, в шесть вечера в воскресенье он еще был жив и имел возможность воспользоваться своей картой? Мог позвонить из автомата?..

Тут я замолчала. А с чего мы, собственно, решили, что с помощью этой карты мне домой звонил именно Буров? Ведь трубку снимал ребенок, который голоса Бурова не знал. Более того, Гошка ему сказал, что я на работе. Почему тогда не перезвонили в прокуратуру?

Юра, завморгом, тревожно смотрел на меня, пока я говорила по телефону.

— Что-то плохое? — поинтересовался он, когда я положила трубку.

— Да нет, — успокоила я его. — Текущая работа.

— Ага, текущая работа, — проворчал он. — Вон один уже доработался, вашего опера к нам привезли, сейчас вскрывать будем. Ты, Маша, правда, не шути. Если что, мы всегда поможем.

— Вскроете без очереди?

— Тьфу на тебя! Дурацкая шутка. Ты ведь знаешь, что мысль материальна, а слово — тем более.

Я притормозила уже в дверях.

— Конечно, слово материально. Особенно если повторять его психически неуравновешенному человеку.

— Ты о чем? — Юрка насупился.

— Если тебе будут повторять, что тебя никто не любит, и ты должен умереть, что ты сделаешь?

— Морду набью, — ответил Юра.

— А если некому набить морду. Если ты слышишь только голос?

— Если мне голоса начнут слышаться, встану на учет в ПНД. Ты куда сейчас?

— Собиралась в тюрьму, но поеду в театр.

Я крутанулась на каблуках, и выскочила. Поеду-ка я, правда, в театр. Мы не раскроем убийства Бурова, пока не ответим кое на какие вопросы, касающиеся Климановой.

Шеф на прокуратурской машине забросил меня в театр драмы и комедии, благо это было по дороге в городскую прокуратуру. Пока не решен вопрос о передаче дела в наш район, командировку мне не оформить. Хоть это и область, куда доехать можно часов за пять-шесть, и не надо брать билеты на самолет, но лучше все-таки сделать все, как положено.

Уже входя в здание театра, я подумала, что время сейчас неудачное, вряд ли я кого-то застану, ведь актеры наверняка собираются к вечеру; но мне неожиданно повезло. В театре был почти весь актерский состав, за исключением тех, кто находился в отъезде, — готовились к гражданской панихиде, убирали сцену траурными принадлежностями. Я предъявила свое удостоверение молодой женщине в окошечке с надписью «администратор», и она повела меня в кулуары.

Бывая в театре, я никогда не задумывалась — а что там, за сценой.

Оказалось, что там вторая половина театра, с многочисленными коридорами, какими-то каморками, арками, холлами. По узенькой лестнице, чуть ли не винтовой, я вслед за администраторшей вскарабкалась на второй этаж, и она провела меня по длиннющему коридору мимо запертых комнат с фамилиями актеров на дверях. Наконец мы остановились перед дверью с табличкой, на которой значились две фамилии — Климанова, Райская.

— Вот здесь Татьяна сидела, — пояснила администратор. — А Лиза Райская сейчас там, она уборную приводит в порядок. Заходите.

Я постучала в дверь и, когда женский голос откликнулся, зашла. Крохотную комнатку с двумя трюмо, с какими-то ящиками на полу, и сложенной ширмой у окна, веником подметала молодая женщина с бледным заплаканным лицом, чем-то неуловимо похожая на Климанову, какой она мне запомнилась в прокуратуре.

Я представилась и показала удостоверение, но женщина на него и не взглянула. Она бросила веник в угол, подошла ко мне и протянула руку.

— Елизавета.

— А по отчеству?

— Не надо отчества, я не привыкла. Садитесь. Вы расследуете смерть Татьяны?

Я про себя отметила, что она грамотно выразилась, обозначив то, что я расследую, не словом «убийство», а словом «смерть». По-моему, она тоже играла в пресловутом фильме «Сердце в кулаке». Но я уже убедилась, что актрис в жизни узнать непросто, если видел их только на экране.

Присев к туалетному столику перед зеркалом, я немного поколебалась — с чего начать. И решила для начала спросить про личную жизнь.

— Лиза, вы можете сказать, что у Климановой происходило в личной жизни? Вы вообще тесно общались?

— Теснее некуда, — усмехнулась она. — Видите, какая огромная гримерка?

Локтями стукались.

— Но не ссорились?

— Упаси Боже! С Татьяной вообще поссориться было невозможно. Она ведь в Бога верила…

— Так что у нее было с личной жизнью? — повторила я вопрос.

— А ничего. — Райская снова подхватила веник и стала им поигрывать, разметая маленькую кучку мусора под стулом.

— Что, вообще ничего?

— Она развелась два года назад. Вы знаете, наверное, что она была замужем за Андроном Латковским, — при этом Райская сделала такую, почти неуловимую, гримасу, из которой стало абсолютно ясно, что Латковского она не жалует. Я решила проверить свои ощущения.