Эх, Малаховка!. Книга 2. Колхоз - Елена Поддубская

«Хорошо, если поступил. А если нет? – часто думала Николина, проезжая летом по столице и глядя на Ленинские горы, а ещё вернее на здание МГУ, – И как это ещё Андрей догадался мне про отца рассказать, а то ведь, если не поступил, не найдёшь его.»

Хотя, в спортивном мире разыскать кого-то можно было даже на соревнованиях, на чемпионате той же Москвы или кубке столицы, Николина знала, что результаты Попинко явно не дотягивают до соревнований такого уровня, он мог бы выступать разве что только на клубных стартах. А вот за какой клуб выступает Андрей, Лена не спросила. Когда вчера она увидела Попинко, сгибающегося под тяжестью уже знакомой всем спортивной сумки и с корзинищей в руках, несмотря на плохое самочувствие, Николина всё-таки бросилась на парня, рискуя сломать ему шею. По ответному радостному огоньку в глазах юноши, она поняла, что Андрей тоже думал о ней во время каникул.

Мысли о сапогах, Попинко, потом о колхозе промелькнули молнией и Николина улыбнулась. Сидящая напротив тётя Катя улыбки не поняла и нахмурилась. Лена тут же сосредоточилась и повторила автоматом последний вопрос:

– Так зачем Любе и Марине к Бережному?

– Зачем, зачем? В колхоз, кобылы, собрались. И чего они там не видели? – тётя Катя, менее добрая, чем накануне из-за болей в ногах из-за смены погоды, то и дело поглаживала голени, кряхтела, – Зраза, так крутит вены, так крутит, – мочи нет. – Со студенткой повариха говорила тихо и беззлобно, то и дело оглядываясь на стойку раздачи. Николина слушал и тоже оглядывалась, но на дверь.

– Так разве в колхоз едут что-то посмотреть, Екатерина Егоровна? Ваши девушки в коллектив хотят. Им там здорово будет. – предположила Николина, снова улыбаясь. Тётя Катя теперь посветлела лицом, но опять посетовала:

– Так-то оно, так… Да вот мне тут одной оставаться несподручно. Хоть бы и меня тогда уж забрали. – Женщина говорила о колхозе, как о призыве в армию: обречённо и на выдохе. Лена хотела рассмеяться на такое настроение: куда ей с её-то варикозными ногами, но тут в двери появился Малыгин. За ним – Андронов. Николина обрадовалась пунктуальности ребят и тут же почувствовала, как ей хочется ячневой каши, предложенной минутой ранее. И кофе с молоком. И даже булки.

«Да, чувствую я приеду из этого колхоза как ром-баба», – подумала спортсменка, поедая завтрак целиком и с наслаждением. В ответ на улыбку Лены оба парня тоже сияли и уплетали кашу, зачерпывая ложками глубоко, до дна тарелок.

– Спал, как никогда, – заявил Малыгин, – Может мне всё-таки в общагу попроситься? – предположил он, снова представив себе другую Лену – маленькую хозяйку дачи, на которой они с Поповичем собирались жить. Красноволосая молодуха с ребёнком казалась в это утро особенно вульгарной и противной. Особенно на фоне румяной Николиной, глаза которой так блестели радостным огнём ожидания, что скрыть его при появлении ребят не удалось.

– Давай! – кивнул Игнат неопределённо. На самом деле он очень хотел, чтобы Витя уже уехал в Москву, а он остался с Леной наедине.

После завтрака ребята проводили Малыгина до станции, без успеха, как и предполагала Николина, прошли по магазинам и даже рыночным рядам в поисках сапог, и побрели обратно в институт. Тихо шуршали под ногами листья, сорванные ночью ветром. Андронов то отпинывал их, то наступал в самую гущу сложенных ветром кучек, то наклонялся и выхватывал из какой-то самый красивый лист и подавал его спутнице. Лена шла по листьям, поддевая их ногами, игриво вороша на ходу и глубоко вдыхая неповторимый запах осени: легкой прелости, дальних дымов, сырости земли, остывшей за ночь, и, конечно же, зрелости коры деревьев, терпкой, почти горькой, если принюхаться, но, вкупе с остальными запахами, создающей непередаваемый аромат сентября. Лена с благодатью смотрела на небо, местами синее, низкое, местами голубое, высокое, пронизанное солнцем. И даже далёкие тучи на юге, куда им предстояло ехать вскорости, не пугали и не вызывали раздражения. Хотелось бежать, ехать, лететь, поскорее туда, где уже были все, и где что-то предвещало интересное продолжение жизни. Ах, как сейчас Николина понимала Марину и Любу, закрытых ну кухне по долгу службы, но рвавшихся на волю полей, в компанию студентов. Может девушкам уже понравился кто-то, как… «Ах нет, не стоило об этом.» Может их даже кто-то там ждал, как… « Ну вот, совсем размечталась», – улыбалась себе Лена, не в силах запретить мечтать. Николина принимала листья от Игната с улыбкой и складывала в букет, внимательно слушая историю Андронова. И чем больше слушала, тем меньше улыбалась: история, начатая с весёлых воспоминаний, оказалась более чем печальной.

Игнат именно потому и торопился остаться с Леной наедине, что ещё со вчерашнего вечера почувствовал, что должен выговориться перед новой знакомой, рассказать ей о себе всё, прежде чем рассчитывать вызвать у неё какую-то ответную симпатию или более глубокое чувство. То, что Николина понравилась парню с первого взгляда, с первого слова, спасительного приглашения на ужин, которого парень не забудет никогда, было самому Андронову яснее ясного. Потому и хотелось быть честным и начать отношения, будучи понятым.

Родом Андронов был из Нижнего Тагила, там жили все его родные: родители, двое старших сестёр, уже с семьями, родные родителей и даже родные сестриных мужей. Семья Андроновых была дружной и весёлой. Юноша рос в любви и воспитывался как настоящий мужчина по отношению к девушкам и женщинам, которых уважал.

Однажды, два года назад, на всероссийских сборах прыгунов от общества «Динамо», Игнат познакомился с девушкой из Орла. Наталья прыгала в длину и была на год старше. Во время сбора она рассказала Игнату о своих намерениях поступать в столичный институт физкультуры. Дружба молодых людей быстро переросла в чувство. Со сбора Андронов уезжал, ощущая внутри упоение от влюблённости. Целый год после этого молодые люди переписывались, и когда Игнат узнал прошлым летом, что Наталья поступила, как хотела, в ГЦОЛИФК, сам засобирался в Москву. Последний школьный год в Красноярском спортивной интернате, куда парня забрали для подготовки как кандидата в сборную страны, казался вечным. Игнат слал любимой заверительные письма, в которых откровенно мечтал как они будут жить в Москве рядом, в одном общежитии. Девушка поддерживала надежды молодого человека. И когда он приехал на вступительные экзамены в прошлый июль, поддерживала парня, как и должна была любимая подруга. В институт Андронова взяли без проблем: в Центральном институте физкультуры тоже работала система приоритетного зачисления спартакиадников и мастеров спорта. Андрон попадал под обе категории, его личный результат был два метра восемнадцать сантиметров. Поступив, Андронов уехал домой на каникулы, а когда вернулся в Москву неделю назад для учёбы, с болью узнал, что Наталья встречается уже почти год с парнем из её группы, москвичом.

– И ведь представляешь, какая подлая, до последнего не хотела мне ни в чём признаваться, – грустно говорил Игнат, глядя в то же синее небо, которое казалось парню холодным, отторгающим, – Может надеялась, что я не поступлю; в ГЦОЛИФКе конкурс-то побольше, чем в других институтах?

Лена молчала. История была некрасивая и девушка искренне сопереживала Игнату, потерянному и обманутому, оказавшемуся брошенным, едва только приехав в чужой город.

– Слабачка она, эта твоя Наталья, – ответила Лена решительно, когда Игнат окончательно замолчал, – Зачем тебе такая? И хорошо, что тебе декан Центрального помог сюда перебраться, понял по-мужски. Тут у нас в группе девчонки знаешь какие классные! – Лена глянула на Игната весело, но парень тут же помрачнел; своими словами девушка только что призналась в том, что видит в нём исключительно друга, а весёлый взгляд был подбадривающим, да, но никак не обрадованным. Пытаясь понять прав ли он в своих догадках, Андронов остановился, протягивая очередной лист, которых набралось в руках Николиной целый букет, и посмотрел на спутницу не мигая:

– А разве мне нужна остальная группа, Лена?

Такие взгляды были девушке уже знакомы: верящие, предлагающие нечто, выходящее за рамки приятельских отношений. Узкое худое лицо Игната заострилось ещё больше от ожидания ответа, глаза протыкали насквозь выраженным доверием. Николина на секунду свела брови, быстро пробежала по глазам Андронова, в которых таилась надежда, и тут же покачала головой:

– Нет, Игнат, ничего и никому я обещать не могу и не хочу. Поэтому даже не начинай эту тему. Ты – друг. Понимаешь? И это – всё.

– А кто «не друг»? Он? – парень кивнул в сторону оставшейся далеко станции, откуда недавно уехал в Москву Малыгин, поцеловав на прощание Лену как-то криво за ухо и в шею, но жарко, с придыханием.