Тетрадь с гоблинами - Дмитрий Перцов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вроде, спокойную погоду обещали, – сказала мама.
Время истекло. Раунд мы с папой проиграли, и мама с Мелким вышли по очкам вперед.
– Что за слово-то было? – спросил папа.
– Ригори.
– Я не знаю, что это.
– Кто бы сомневался, – сказала мама. Мелкий начал хохотать, и мы не могли успокоить его еще минут пять.
* * *
Я посмотрел в окно. Бьенфорд обволокла ночь, украшенная огоньками окон и фонарей. Я пожелал спокойной ночи Шару и лег в кровать.
Спросил у Грохида, кто такие Ригори. Он ответил жестковато:
Ригори – нарушители благополучия. Огонь. Пламя. Необузданность. Разрушение. Рабы Шара.
Ладно, мы этот вопрос еще изучим.
Под одеялком оказалось не просто тепло, а волшебно. Выключить ночник я решился не сразу, но, положив под подушку Тетрадь, почему-то успокоился и закрыл глаза.
Обычно мы не помним момент засыпания. Но этой ночью я уловил его абсолютно отчетливо. Моя комната будто целиком прошмыгнула в гигантский портал.
… А проснувшись, я обнаружил, что стою посреди двора в лунном свете. На мне майка и трусы. Рядом недостроенная папина горка и метрах в ста от меня – подъезд. Ёжась от прохладного воздуха, поглаживаю предплечья.
Так. Ясно-понятно. Ражд никуда не делся. И мне следовало бояться уснуть. Лунный свет очень кстати сотворил яркую дорожку, по которой я, пытаясь не становиться голыми ступнями на острые камни, подошел к дому.
Я посмотрел в окно своей комнаты: открыто. Неужели я спрыгнул?.. Спрыгнул – и остался жив? Но как я не повредил чего-нибудь? Например, себя? Конечности всевозможные. Главное, чтобы меня никто не увидел. А то какая-нибудь баба Маня точно будет рассказывать родителям, что их сын-наркоман шастает ночами.
Включив режим “стелс[24]” хайлевела, я тихо-тихо вернулся домой. На столе дребезжал телефон. Звонил Рома.
– Канон, я хожу во сне.
– Добро пожаловать в мой клуб.
– Что? Ты тоже?
– Угу.
– Слушай, я проснулся возле двери соседа… и… и…
– Что – “и”? Договаривай.
– С ножом в руке.
Глава 12. Институт гуманитарных наук
Какая красивая территория кампуса! Покруче, чем на брошюрах. Приплюснутая башня напоминала лабораторию алхимика, в доме с куполом наверняка обучали астрономии. Вместе они составляли единую структуру средневекового городка. А что? Я был бы и не прочь остаться здесь.
Я так засмотрелся на здания университета, что наступил на учебник белобрысой студентки. Она штудировала конспекты, лежа на траве.
– Ой, извиняюсь, – я убрал ногу с книги. Думал, она скажет: “Смотри, куда идешь, увалень!”, но студентка процитировала какие-то стихи и добавила:
– Первокурсник?
– Пока нет.
– А-а-а… Абитуриент. – Она улыбнулась. – Не завидую.
– Почему?
– Ну смотри. Я вот вторую ночь не сплю. Готовлюсь к экзамену по культурологии. А завтра буду готовиться к нейролингвистике. Ты-то небось выспался, да?
Ага, как же, подумал я.
– Выспался. А чем вы потом будете заниматься? После университета?
– Работать в “Макдональдсе”, – засмеялась студентка.
– В смысле?
– Шучу, конечно, но на самом деле не знаю. Образование тут специфическое. Кто-то устраивается в галерею экскурсоводом, но по большей части… Ой, ладно. Не буду тебе на мозги капать. Универ чудесный. Ты документы подавать?
– Да нет, я к преподавателю.
– К какому?
– К профессору Филиппу.
– Ой…
Студентка медленно встала и, как мне показалось, отшатнулась.
– Слушай… О. Ладно. Все хорошо, да?
– В смысле? Ну да.
Она аккуратно сложила книжки в тряпичную сумку.
– Прости, если что, – сказала она. – Мне пора. Увидимся!
Я пожал плечами и вошел в здание.
* * *
– Гибель Орвандии? – спросил профессор.
– Да. Расскажете?
Мы шагали по пустому коридору истфака; стук каблуков профессора разносился гулким эхом. Две минуты назад начались пары. Лицо профессора не выражало эмоций, и это настораживало: он напоминал робота, в которого напихали терабайты информации, но забыли его хоть как-то очеловечить.
Когда я нашел профессора на кафедре Народного творчества, он разглядывал ретро-фотографии Шара, разложенные на столе. Услышав имя Валентина Павловича, тут же согласился помочь.
– Известного мифа на этот счет нет, – сказал профессор.
– Валентин Павлович так же сказал.
Филипп приподнял руку, глядя перед собой.
– И все-таки я постараюсь помочь… Случилась одна история в конце 19-го века, она может оказаться полезной. Как-то в Шипцах[25] один сумасшедший бродил по домам, заглядывал в окна и терроризировал население. Он нападал на христианские храмы, срывал иконы, лупил случайных прохожих.
Профессор Филипп замолчал. Я спросил:
– А как это связано с…
– Он рассказывал об Убийце богов. Талдычил, как заведенный. На крыши залезал и кричал по утрам вместе с петухами. Убийца богов… Человека хотели казнить за святотатство и разбой, а он взял – и исчез.
– Я пока не очень…
– Постойте. К апокалиптической части рассказа мы приблизились вплотную. – Профессор как-то чересчур панибратски похлопал меня по плечу. – О, изучение апокалипсиса – воистину отдельный сорт удовольствия. Зная пятьсот версий смерти этого мира, проще переносить жизненные невзгоды. Тот мужчина утверждал, что Убийца богов явится в неопределенное время, в неустановленный век, чтобы стереть Орвандию с лица Земли. Оставшиеся земляне будут жить в уверенности, что нашей страны никогда не существовало. Изменится сама история. Люди, слушая его, настолько ужасались перспективам, что принялись скупать в магазинах продовольствие, они запирались в домах и не выходили оттуда месяцами.
– А Убийца богов – это кто?
– Понятия не имею. Возможно, речь идет о некоей идее, а не о живом существе. Под “Убийцей богов” могли подразумевать индустриализацию и нашествие технологий. А может, это монстр. Кто знает?
Мы остановились возле закрытой двери в аудиторию. На табличке, украшавшей облупившуюся стену, значилось “34”.
– Я хочу вам кое-что показать, – сказал профессор. – Познакомить с исследованиями, которыми занимаюсь прямо сейчас. Вас ведь интересует, откуда я знаю мифы, не зафиксированные в письменных источниках?
* * *
Огромный амфитеатр аудитории пустовал. Внизу на подоконнике стоял одинокий фикус, а скомканный клочок бумаги, подложенный под одну сторону трибуны, держал ее в равновесии. Человека, маячившего наверху, за последней партой, я увидел не сразу. Он что-то приговаривал.
– Основной источник, из которого мы узнаем мифы, – почему-то зашептал профессор, – это сочинения древних писателей. В своих поэмах они использовали образы из мифологических сюжетов либо прямо описывали их. Мы вычленяем эти образы, ищем общие черты, делаем выводы, какими были легенды в исходной форме, и объединяем в сборники.
Он вздохнул и медленно подошел к кафедре.
– Но этот метод крайне ненадежен. Сюжеты трансформируются до неузнаваемости, теряются в череде веков, и картина
