Триумвиры революции - Анатолий Левандовский

Взгляд Дантона скользит по нижним скамьям. Там сидит вся Жиронда, все эти "государственные люди", как иронически их величает Марат. Какие они чинные и надутые сегодня, все эти Бриссо, Гюаде и компания! Они особенно довольны тем, что в председатели Конвента им удалось протащить ренегата Петиона. А плешивого Ролана здесь, разумеется, нет. Старик не пожелал расстаться со своим министерским портфелем.

Еще ниже, в партере, расположились депутаты, которых остроумный народ уже успел окрестить "болотными жабами". Их - решительное большинство. Почти все они - "бывшие".

Вот, например, бывший аристократ Баррас, а рядом бывший аббат Сийес. Но эти "бывшие" вполне уверены, что будущее у них в руках.

Первое заседание Конвента проходило в обстановке всеобщего восторга. Было провозглашено, что день 21 сентября будет отныне первым днем новой эры - эры республики.

Речь Дантона, в которой он выдвинул свой новый курс, вполне соответствовала общему настроению.

Прежде всего трибун постарался убедить своих коллег, что Конвент един. Все разговоры о "триумвирате", о "диктатуре" не более как повторение вздорных и нелепых слухов, придуманных интриганами для запугивания слабонервных. Всеобщее избирательное право, сменившее старую цензовую систему, - твердая гарантия демократических конституционных норм.

Затем, выждав, пока стихнут аплодисменты, оратор бросает главное, ради чего произносится вся эта речь:

- Итак, решительно откажемся здесь от всяких крайностей, провозгласим, что всякого рода собственность - земельная, личная, промышленная - должна на вечные времена оставаться неприкосновенной!..

В "новом курсе" Дантона по существу не было ничего нового. Ведь он был не только вельможей санкюлотов, но и собственником, причем собственность оставалась для него постоянно самым дорогим и желанным в жизни. Он был готов отдать себя общему делу, когда завоевания буржуазной революции находились под угрозой; но он не собирался рисковать своим благополучием во имя каких бы то ни было "химерических" идей. Поэтому, хотя он сидел на Горе, он не хотел драться с Жирондой. Его взор все чаще обращался к "болоту": не там ли обитали самые мудрые и осторожные, все те, кто был готов и поддержать революцию и придержать ее?..

Позиция вельможи санкюлотов, сущность которой не представляла загадок, весьма мало нравилась Неподкупному. Речь Дантона об увековечении собственности Робеспьер считал неуместной. Но и он в это время не хотел начинать войну против Жиронды. Исходя из этого, он был так же готов отказаться от идеи триумвирата и от солидарности с Маратом - "крайности" Друга народа всегда коробили Максимилиана, а сейчас он и вовсе не мог их одобрить.

Но даже сам автор идеи триумвирата в первом номере своей "Газеты французской республики", сменившей "Друга народа", объявил "новый курс", уверяя, что "постарается задушить в своем сердце порывы негодования и принесет в жертву отечеству свои симпатии и антипатии, предубеждения, вражду, гнев, лишь бы республика была свободной и счастливой!..".

Жирондисты были в восторге.

Ненавистный триумвират капитулирует! Защитники революционной Коммуны готовы сложить оружие! Значит, они чувствуют свою слабость. Значит, не теряя времени, их следует добивать!

И соратники Бриссо бросились в атаку.

Они принялись публично обливать грязью "остервенелую шайку, которая не блещет ни талантами, ни заслугами, но, ловко владея кинжалом мести и стилетом клеветы, хочет добиться господства путем террора". Вождям монтаньяров было брошено обвинение в "сентябрьских убийствах", в дезорганизации и поддержке "черни", наконец, в стремлении к диктатуре.

По улицам столицы расхаживали агенты Жиронды, оглашая воздух криками: "На гильотину Марата, Дантона и Робеспьера! Да здравствует Ролан!"

Генеральный удар ненавистным триумвирам было решено нанести на заседании Конвента 25 сентября.

Начал жирондист Ласурс.

Он заявил, что Конвент окружен убийцами и вынужден требовать департаментскую стражу - особую охрану из провинции, которая спасла бы "благомыслящих депутатов" от тирании Парижа.

Это был злобный вызов Горе.

Дантон в весьма хитрой речи попытался удовлетворить обе стороны. Он резко осудил идею диктатуры, но одновременно заклеймил и федерализм, стремление поглотить революционную столицу департаментами, в чем не без оснований упрекали жирондистов.

В заключение он отмежевался от Марата, заявив, что не имеет ничего общего с "человеком, ожесточенным долгим подземельем".

Выступивший вслед за ним Робеспьер начал было перечислять свои заслуги, что вызвало свист и топот большинства. По ходу своей все время прерываемой речи он попросил, чтобы его не путали с Маратом...

Ну что ж, все понятно. "Государственные люди" не ошиблись: триумвиры струсили и готовы предать одного из своих! Теперь ясно, куда следует направлять всю силу удара.

Враги тесным кольцом окружают Друга народа. Они толкают его локтями и размахивают кулаками возле его лица. Раздаются крики:

- Вон из Конвента!

- В тюрьму его!

- На гильотину!

Расталкивая стоящих на пути, Марат пробивается к ораторской трибуне.

- Долой! Долой с трибуны! - яростно вопят ему вслед.

Он спокойно дожидается тишины и не менее спокойно произносит:

- Господа, у меня в этом зале много личных врагов.

- Все! Все твои враги! - дружно кричат в разных концах зала.

Словно не слыша, оратор продолжает:

- У меня в этом зале много личных врагов. Я призываю их устыдиться!

Ошеломленные таким поворотом, кричавшие смолкли.

- Не воплями, не угрозами, не оскорблениями, - спокойно продолжает Марат, - доказывают обвиняемому его виновность; не бурным негодованием уличают защитника народа в преступлении...

В наступившей внезапно тишине оратор поблагодарил своих преследователей за то, что они дали ему возможность излить душу. Решительно отведя обвинения в адрес Дантона и Робеспьера по вопросу о диктатуре, он всю вину взял на себя. Впрочем, ведь его мнение о триумвирате не скрывалось, он изложил его в печатавшихся и публично распространявшихся произведениях, и, если он был неправ, пусть это докажут серьезными доводами! Марат призвал депутатов не растрачивать время и силы на сведение личных счетов, а поскорее заложить основы справедливого и свободного правительства, которое должно определить судьбу Франции и обеспечить благосостояние народа.

Раздались рукоплескания.

Когда растерявшиеся враги попробовали обвинить Марата в статье, якобы угрожавшей членам Конвента, Друг народа без труда доказал, что названная статья напечатана задолго до его "нового курса" и не имеет никакого отношения к разбираемому вопросу.

После этого он выхватил пистолет, приложил его к виску и воскликнул:

- Считаю долгом заявить, что, если ваше обвинение будет принято, я немедленно пущу себе пулю в лоб здесь, у подножия трибуны. Таковы плоды трех лет мук и страданий, перенесенных ради спасения отечества! Таковы плоды моих бессонных ночей, моей работы, нужды, опасностей, которых я избежал! Прекрасно! Я остаюсь среди вас и безбоязненно встречу свою участь!

Снова раздались аплодисменты. Обвинение против Марата пришлось немедленно снять с повестки дня.

Жирондисты были потрясены.

В тот момент, когда им казалось, что победа у них в руках и ненавистный триумвират уничтожен, главный из триумвиров дал им такую отповедь, что просто поставил в тупик!..

Изумление "государственных людей" было тем большим, что Марат многим из них представлялся легендарной фигурой: поскольку он действовал долгое время из подполья, оставаясь невидимым, некоторые считали даже, что "Марат" - это псевдоним, которым прикрывается подлинный сочинитель зажигательных статей и памфлетов Жорж Дантон. И вдруг оказалось, что пресловутый Друг народа не просто существует, но способен, как никто, постоять за себя и своих!

Поняв, что в создавшейся ситуации дразнить подобного человека опасно, жирондисты на время оставили его и взялись за других триумвиров. Причем на очереди оказался именно тот из них, который меньше всего желал ссориться с партией Бриссо!..

Сложив с себя должность министра, Дантон ждал того же и от своих коллег. За ним действительно подали в отставку военный министр и министр внутренних дел. Но со стороны Ролана это оказалось лишь тактическим ходом: друзья министра, крича об "общественном бедствии", к которому может привести его отставка, добились того, что Конвент пригласил министра остаться при исполнении своих обязанностей.

29 сентября, во время дискуссии по этому поводу, вельможа санкюлотов не сдержался.

- Если вы так хотите сохранить Ролана, - саркастически изрек он, - то не забудьте пригласить также и госпожу Ролан, ибо всему свету известно, что ваш протеже не был одинок в своем министерстве...

Конвент дрогнул от возмущенных возгласов: